Пастырь добрый

– Неплохая карьера для сына прачки и точильщика. Кто бы сказал мне тогда… Даже за хорошую шутку не сошло бы. Оказывается, Его Императорское Величество возжелали пожаловать меня сей милостью еще за прошлое дело – неоценимая услуга трону, что ты! Раскрыт заговор с участием герцога, князь-епископа и еще кучи знатной шелупони; я ведь вывел из строя разом двух курфюрстов – подарок императорским планам, лучше не придумаешь… Вчера меня притащили в магистрат, зарядили возвышенную речь, нацепили меч и рыцарскую цепь. Большим болваном я себя еще не чувствовал, особенно учитывая торжественную физиономию бюргермайстера. De jure за мной числится вшивая деревенька, именуемая громким словом майорат, посему я нынче «фон»… – на откровенную, нескрываемую ухмылку Бруно он покосился почти с ненавистью, покривившись: – Смейся, давай. Курт Гессе фон Вайденхорст… Самому противно.

– Почему только de jure?

– Потому что de facto я этой деревни в глаза не видел, дохода с нее получать не буду и владеть ею – тоже навряд ли; следователю собственность иметь запрещается. Id est, табуретку я купить могу, а вот деревню иметь права у меня нет. Пока служба – заказано. Переписать эту дыру на Конгрегацию совершенно я тоже не могу – майорат, однако препоручить заботу о надзоре за ней – вполне.

– И весь доход, соответственно, в конгрегатскую казну…

– Да Бог с ним, – легкомысленно отмахнулся Курт. – Невелика потеря. Тебе назначено собственное содержание, я уже почти в первом ранге; Дитрих на жалованье второго содержал жену и дом, а я при моих запросах буду сыром в масле кататься. Мне – много ли надо?

– Вот жители-то счастливы, – хмыкнул подопечный сочувственно. – Воображаю их лица, когда им сообщили эту радостную новость. «Ваш владетель – инквизитор». У половины – сердечный приступ.

– Временами это бесит, – уже серьезно отозвался Курт. – Уж с десяток лет выворачиваемся наизнанку – что им еще надо? Работаем как должно, расследуем справедливо, никого не трогаем…

– «Пшел вон», «Святая Инквизиция, прочь с дороги» и «я сказал, молчать» – вряд ли способствуют установлению доброго отношения к Конгрегации, – заметил Бруно наставительно. – Брось, Курт; ты ждал, что тебе всякий встречный руки целовать станет?.. Знаешь, мне сегодня приснился кошмар – с твоим участием. На площади были разложены угли, над ними на вертеле висел Бернхард с яблоком в зубах, а ты, поворачивая этот вертел, поливал его стекающим жиром и приговаривал – «Adaequato, bene adaequato [228] »… В умах людских нечто подобное и возникает в голове при слове «инквизитор».

228

Соответственно, весьма соответственно (лат.).

На усмешку подопечного он не ответил, лишь покривился, и минуту оба шли молча, прислушиваясь к тому, как с площади у церкви святой Агнессы доносится постукивание молотков – на возведение помоста бюргермайстер, невзирая на то, что сие его обязанностью не было, и выделил приличную сумму, и нанял мастеров. Керн, понимая, какое удовлетворение Хальтер находит в этих заботах, ему не препятствовал…

– В беседе с отцом Бенедиктом, – заговорил Курт уже серьезно, – я обмолвился, что желаю подать еще одно прошение о твоем освобождении от нашей опеки…

– Знаю, – отозвался помощник и, перехватив вопросительный взгляд, вздохнул. – Я ведь тоже с ним говорил… или, точнее, он говорил со мною.

– И – тебе было сказано то же, что мне?

– Судя по всему, да. Я свободен и могу валить на все четыре стороны.

– Ну и хорошо, – пожал плечами Курт, – все равно ты у нас не прижился.

– Да брось ты, – хмыкнул Бруно снисходительно. – Мы отлично сработались в паре, и мы оба это понимаем; да и кто еще сможет тебя терпеть?.. Кроме того, он был прав, этот Крюгер. Не умею я жить просто так, а, как показала практика, ничего иного, кроме службы в Конгрегации, у меня должным образом не выходит. Сказал тебе отец Бенедикт, какой мне предлагается выбор?

– Сказал… Неужто ты впрямь на такое пойдешь? Так мечтал о свободной жизни – и снова решишься в неволю?

– Так ведь на сей раз – по собственному произволению.

– Странная тварь человек, верно сказал Дитрих, – вздохнул он, и Бруно помрачнел:

– Вот тебе еще одна причина. После всего, что я узнал, что увидел, после всего, что было – неужели ты думаешь, что я смогу просто отойти в сторонку и продолжить жить, как ни в чем не бывало? Что смогу обитать где-нибудь в свое удовольствие, словно в мире все по-прежнему, как было для меня пару лет назад? Я могу что-то сделать; не мог бы – отец Бенедикт не предлагал бы мне остаться, а значит, это что-то сделать должен.

– Гляди-ка, – заметил Курт почти всерьез, – чувство ответственности – штука, оказывается, заразная… Но ты понимаешь, что это означает? Больше шанса тебе не дадут, и если через все те же пару лет ты вдруг захочешь все бросить – так просто это уже не выйдет.

– Навряд ли захочу, – невесело усмехнулся подопечный. – Жаловаться буду, нудить, брюзжать, но бросить – не выйдет не только потому, что не отпустят. Не смогу – сам. Отец Бенедикт сказал, что год я должен посвятить обучению, дабы должность помощника хоть как-то отвечала действительности; что ж, пусть так. Даже интересно…

– Не меня одного будут гонять по плацу, – отметил Курт. – Это греет душу. Когда еще кому-то плохо, собственные мучения уже кажутся вполовину меньше. А сказал он тебе, на какой срок ты попадаешь в эту упряжь? Может, ты попросту не в курсе…

– Нет, я в курсе. До конца срока твоей службы. Ну, если тебя не шлепнут раньше. Тогда я волен пересмотреть свое решение.

– Возьми на заметку, – посоветовал Курт наставительно. – Если захочется уйти – просто подсыпь мне яду в пиво.

– Дорого, – отозвался Бруно, поморщась. – Лучше я снова дам тебе кувшином по черепу. Или расскажу отцу Бенедикту, как ты намеревался вызвать Христа в Друденхаус – и он сам тебя прибьет.

Курт промолчал, застопорившись вдруг, и подопечный, проследив его взгляд, остановился тоже. Впереди, всего в десяти шагах от строящегося помоста, двое мальчишек раскручивали веревку, напевая какую-то считалку, а третий сосредоточенно поджимал ноги, перепрыгивая через веревочную дугу.

– Как мило, – покривился Бруно. – Наглядный пример изменчивости и вечности жизни…

– Ты слышишь, что они поют? – напряженно проговорил Курт, и тот ахнул:

– Неужто ересь какую?

Мгновение он стоял на месте молча, а потом решительно зашагал вперед; стоящий к нему лицом мальчишка отступил назад, прыгающий запутался в веревке, и третий, не успев выпустить ее, налетел на приятеля, едва не сбив на мостовую. О том, пугают ли им непослушных детей в Кёльне, Курт подумал мельком, ухватив падающего за шиворот и рывком установив на ноги.

– Мы ничего такого не делали, – предупредил один из мальчишек, медленно отступая назад. – Здесь просто места больше, сейчас на улицах тесно…

– Стоять, – потребовал Курт, повысив голос, когда тот отошел уже на приличное расстояние, явно готовясь дать стрекача. – Скачите вы хоть по кладбищу, – выговорил он раздраженно, – мне все равно… Что это за песенка такая?

– Считалка… – растерянно и опасливо пояснил мальчишка. – Чтоб прыгать удобнее…

– Слова, – пояснил Курт. – Повтори, что ты говорил сейчас.