Патент АВ

К началу марта воспитанницы приюта, по подсчетам доктора Мидруба, должны были уже забеременеть от своих однолеток. Он предлагал сократить срок их беременности путем систематических инъекций «Патента AB». Лабораторные опыты над крысами и морскими свинками целиком оправдали его предположения. Он уже разработал дозировку и график прививок. Следовательно, к середине марта, если все пойдет благополучно, появится необходимость в акушерах и благоустроенном родильном приюте на тридцать одну койку.

Это означало, что скоро можно будет рассчитывать на появление нового поколения. Нынешние питомцы приюта, из которых старшему било чуть больше четырех с половиной лет, должны были и течение недолгого срока стать последовательно отцами и дедушками, матерями и бабушками. А спустя еще недолгое время они уже смогут стать прапрадедушками, прапрабабушками, сохраняя, к тому же, в течение еще по крайней мере сорока пяти — пятидесяти лет способность производить на свет потомство. Черт возьми, они будут размножаться, как кролики! Десятое поколение детей, которое родится от прапрапраправнуков младенцев, уже не надо будет воспитывать как первый состав воспитанников приюта. Их уже можно будет только дрессировать. Это будут человекоподобные существа, у которых будет ровно столько разума, сколько захочет доктор Мидруб, и только те навыки, которые он пожелает им привить. Они будут знать только самое необходимое количество слов, только те слова, которые отберет для них доктор Мидруб. Обычный аржантейский язык будет им понятен не более, чем латынь австралийскому туземцу. В их словаре не будет слов «справедливость», «равенство», «достоинство», «свобода», «разум», «честь», «право», «братство», «любовь», «мечта». Они будут знать только полтораста — двести слов, связанных с той специальностью, для которой их будут дрессировать, и не будут понимать даже тех, кого будут дрессировать для других специальностей. Они будут слушаться только своих надсмотрщиков, одетых в определенную форму, и будут испытывать непреодолимый ужас при виде людей, одетых по-другому. Им будут доступны лишь простейшие чувства — страх, ужас, голод, жажда, потребность в размножении — и не будут доступны понятия солидарности, дружбы, самопожертвования, сознательного недовольства своим положением.

Предложение Сима Мидруба было одобрено господином Примо Падреле, посетившим инкогнито Усовершенствованный приют. Доктор Сим Мидруб, глубоко презирая могущественного гостя, почтительно выслушал его одобрение, поблагодарил за лестные слова и попросил распорядиться, чтобы заранее приступили к оборудованию родильного дома.

— Конечно, конечно! — добродушно ответил господин Падреле.

Присутствовавший при этой беседе Альфред Вандерхунт молча поклонился, давая понять, что все будет немедленно исполнено.

— С вашего позволения, сударь, — продолжал Сим Мидруб, — мне хотелось бы сказать, что уже через четыре месяца потребуется строительство дополнительных жилых и учебных корпусов, а также помещений для новых сотрудников.

— Конечно, конечно! — весело закивал глава фирмы.

Вандерхунт снова поклонился.

— Не нужно ли вам лично чего-нибудь? — благосклонно осведомился господин Падреле, но доктор Сим Мидруб холодно улыбнулся.

— Благодарю вас, сударь, мне ничего не нужно, кроме того, чем я уже располагаю.

Господин Падреле недоуменно пожал плечами. Он предпочел бы, чтобы этот неприятно корректный молодой человек получил от него солидную подачку. А впрочем, черт с ним! Уже сидя в машине, он вдруг осознал, что этот Мидруб его презирает, и ему стало смешно. Он знал нескольких таких самоуверенных молодчиков. В конечном счете все они неплохие работники. А про себя пусть думают, что хотят. Лишь бы это не отражалось на работе.

Словом, господин Примо Падреле с легким сердцем назначил Мидруба помощником Вандерхунта по научной части. И если при таком высоком положении Мидруб все же взял на себя дополнительные обязанности наблюдения за новым инструктором приюта, то это объяснялось не только необходимостью сохранения в тайне истинной природы этого заведения, но и главным образом тем, что это его забавляло. Ему была приятна мысль, что он два месяца будет водить за нос инструктора стрелкового дела, постоянно поддерживая в нем иллюзию, что он работает в лечебном учреждении. До начала марта у него было вполне достаточно свободного времени, и он мог себе позволить это развлечение.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой Томазо Магараф продолжает знакомиться с Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот и навсегда завоевывает сердце Педро Гарго

— Ваши занятия вы будете вести после мертвого часа, — сказал доктор Мидруб Магарафу, когда они покинули столовую. — До обеда больные проведут время у конвейера и на пруду.

Они не успели дойти до круглого здания конвейера, как веселый галдеж, донесшийся со стороны столовой, дал знать, что завтрак кончился. Вскоре послышался топот ног по гравию, а еще через минуту Магараф увидел воспитанников, приближавшихся строем по два. Колонну открывали мужчины, за ними отдельным отрядом шли девушки. Позади всех уныло плелся заплаканный Педро, которого дежурный надзиратель сурово вел за руку. Свободной правой рукой бедняга то и дело смахивал крупные слезы, обильно катившиеся по его плохо выбритым щекам. Остальные воспитанники вели себя так, как и должны были вести себя ребятишки, только что плотно позавтракавшие и не отягощенные никакими заботами и мыслями. Они нестройно, но чрезвычайно азартно пели:

Дяденьку мы слушались,Хорошо накушались.Если бы не слушались,Мы бы не накушались.

И снова:

Дяденьку мы слушались,Хорошо накушались…

Входя в мастерскую, они обрывали песню и разбегались по своим местам.

Только сейчас Магараф заметил, что против каждого рабочего места на стенке висела дощечка. На дощечках не было ни надписей, ни номеров. Зато на каждой из них были нарисованы разнообразные фрукты, ягоды, животные и предметы. Шестьдесят две дощечки и шестьдесят две неповторяющиеся картинки — вот что помогало неграмотным воспитанникам господина Вандерхунта запомнить свое место у конвейера.

Половину длины конвейера занимали мужчины, половину — девушки. Сбоку на маленьких подставках лежали гаечные ключи, отвертки, детали какого-то мотора.

Надзиратель нажал кнопку на распределительной доске, раздался продолжительный и очень громкий звонок, и словно ветром сдуло с физиономий воспитанников детское, простодушное выражение. Лица у всех стали напряженные, озабоченные. Надзиратель включил рубильник, конвейер медленно тронулся, и Магараф увидел, как постепенно стал вырастать на конвейере автомобильный мотор.

Только по-детски шумные вздохи облегчения, раздававшиеся один за другим вслед за уходившим мотором, показывали, как трудно давалось воспитанникам Усовершенствованного курортного приюта бесперебойное движение тихо полязгивавшего конвейера.

— Просто невероятно! — шепнул доктор Мидруб Магарафу. — Еще две недели тому назад они никак не могли усвоить, что звонок — это сигнал на работу.

— Все-таки довольно неприятное зрелище, — сказал Магараф.

— Лечение всегда связано с неприятными процедурами, — улыбнулся Мидруб. — Вспомните горькие пилюли, касторку, препротивные уколы при разных прививках. Я уже не говорю о хирургических операциях. Во всяком случае, обычные методы лечения кретинизма неприятнее и куда менее эффективны, нежели наш… Извините, я вас на несколько минут покину. Мы увидимся на пруду.

Между тем кончились работы у конвейера, и воспитанники получили пятнадцатиминутный перерыв, чтобы размяться и отдохнуть перед тем как отправиться на пруд.

Теперь они были снова безмятежно счастливы. Весело крича, они разбежались по обширной лужайке, от полноты чувств награждая друг друга шлепками, которые сбили бы с ног любого подростка.

Магараф подошел к надзирателю и собрался заговорить с ним, когда громкие вопли избиваемого человека заставили их подбежать к кустарнику, обрамлявшему лужайку у самого входа в конвейер. Магараф прибежал первым — надзиратель явно не спешил — и увидел, как человек шесть мужчин и девушек избивали Педро Гарго, прижав его к кирпичной стене мастерской.

— Мама, ой, ма-а-а-ма! — вопил Гарго изо всех сил, стараясь вырваться из цепких рук своих мучителей. — Ой, пустите, я больше не буду! Ой, пусти-ите!..

— А ну, брысь! — прикрикнул на них Магараф, и от его окрика все мгновенно бросились врассыпную.

— Ой, дяденька, дя-а-а-денька! — прильнул Педро к своему неожиданному спасителю и разревелся с новой силой.

Магарафу стало не по себе от вида рыдающего, как ребенок, здоровенного оболтуса, который был выше его ростом. Он взволнованно погладил Педро по взъерошенной голове, вытер носовым платком кровь с его лица.