ПатоГен

Набежала туча, скрыла палящее солнце. Хадис остановился смахнуть пот и отпрянул. Огромная птица упала с неба, схватила ящерицу и взмыла вверх. Хадис застыл на мгновение, а затем прибавил шаг. Городские легенды не лгали. Где-то впереди ждала жизнь. Ему захотелось бросить аккумулятор и побежать, но Хадис не смел. Оставить, значит попрощается с прошлым. Забыть Анну и сына, не имея возможности их увидеть.

Жара потеряла силу, впиталась в вечно холодный бетон. Вновь навалился сумрак, и Хадису стало страшно. «Буду идти, пока не свалюсь», – решил он и упрямо шагал, проклиная сбежавшую игуану, Калачина и себя.

Впереди показались деревья. Исполины с раскидистыми ветвями встали зеленой стеной. Хадис вновь проклял себя за трусость и малодушие. Он слышал шелест листвы, такой знакомый и забытый. Журчанье ручья, усиленное темнотой, казалось ангельским пением. Хадис представлял, как пьёт, давясь ледяной водой и дрожал от мысли, что лес лишь мираж, галлюцинация, созданная воспаленным сознанием. «Вот и вышка! – закричал Хадис, словно надеялся сохранить видение, придать ему жизни. – Деревья. Их можно потрогать!». Он протянул руку к шершавому стволу и почувствовал, как жгучая боль пронзила затылок, растеклась теплом по затекшей от напряжения шее.

Глава 3

Хадис потерял ориентир, но устоял. Боясь повернуться, он ринулся вперёд, сделал пару шагов и уткнулся в землю.

– Куда собрался? – послышался над головой хриплый голос.

– С аккумулятором турист, – усмехнулся другой.

Хадис силился повернуться, но не мог. Уставшее тело болело и требовало отдыха. Приятно лежать на земле, покрытой травой. Только сейчас он осознал, что бетонка закончилась, лес настоящий и в нем живут люди. Все было не зря. Теперь он вернется к семье, заберет их в это чудесное место, где все еще есть…

– Трава, это трава, – шептал Хадис, чувствуя слёзы.

– Чего бормочешь? – нагнулся, тот, что хрипел и засмеялся. – Траве радуется. Сбежал от серых или выгнали?

– Сбежал, – прошептал Хадис, боясь, что сейчас сильные руки поднимут его, поставят на ноги и заставят вернуться в царство мёртвого камня. – Я верил, слышите, верил. Игуана на стене и цветы. Я верил.

– Бредит? – присел рядом второй.

– Его не потащу, – выпрямился хриплый.

– Потащишь, Крысолов— засмеялся второй и похлопал Хадиса по спине. – У него есть первый взнос. Значит, имеет право. Я за водой.

Хадис услышал шаги и хриплый продолжил:

– Пришьем тебя и вещи разделим. Я знаю, где обменять. Залик малой не дурак, согласиться.

В мгновение все перестало существовать. Хадис лежал в тишине и удивлялся собственному безразличию. Ему не было страшно. Напротив, ощущал себя победителем. Единственное, о чём сожалел – был Дэн. Хадис не сможет показать сыну мир.

Голову обожгло ледяной водой. Он сел и выдохнул. Глаза, застланные потеками воды, смешанными с кровью, не могли различить того, кто стоял перед ним. Лунный свет, блёклый из-за набежавших туч, вычертил в темноте небольшой холмик. За ним маячил невысокий силуэт с голосом второго.

– Неплохо. Идти сможешь? – спросил он.

– Да, – нехотя кивнул Хадис.

– Тогда пошли.

В воздухе запахло животным теплом. Хадис прищурился и потянул руку, пытаясь опереться о холмик. Наклонился ближе и отпрянул. Перед ним лежал человек. Ещё тёплое тело, отдавало земле остатки жизни.

– Что с ним? – спросил Хадис, чувствуя, как дрожит голос и не дожидаясь ответа принялся искать шею.

– Я бы тоже хотел знать, – ответил второй. – Хочешь забрать его вещи. Ты прав. Зачем оставлять добро. Ему не пригодится.

– Я не хочу его вещи. Я пытаюсь помочь?

– Крысолову, предложившему тебя завалить? – пнул второй тело первого. – Все правильно. От таких надо избавляться. Сдаст тем, кому собирался сбагрить твоё добро. Я не привык прощать и оборачиваться.

Хадис слушал законы нового мира и машинально расстёгивал клёпки на куртке первого. Мысли скакали в варварском танце: «Сдалась мне эта чёртова игуана. Анне и Дэну не место в этом поганом мире. Если сделать непрямой массаж сердца, то…» Случившееся не укладывалось в голове.

– Верх не бери. Дырявый. Сам видишь, дырявый, – усмехался второй.

– Я, – обессилев, Хадис сел рядом с телом.

«Первый хотел убить тебя. Второй защитил. Так какого же дьявола, ты рыскаешь по телу крысы», – поганые мыслишки выползли наверх, подмяв под себя желание помощи ближнему.

– Держи, – второй протянул ему ботинки, снятые с Крысолова – Я Залик.

– Хадис, – машинально взял он обувь убитого одной рукой и пожал освободившуюся ладонь другой.

Шершавая сила сдавила пальцы Хадиса и, почувствовав грань между доказательством превосходства и предложением дружбы, замерла, отпустила.

– Давай выдвигаться. Скоро тигры учуют кровь и тогда не спастись. Утащат в дебри.

Хадис сглотнул ставший поперёк горла ком и постоянно озираясь поплёлся за Заликом. Радость от обретённой истины сменилась смятением и страхом. Слишком резким был контраст между безопасными бетонными коробками и диким животным миром. Хадис и Залика причислил к животным. Не мог один убить другого за помысел. Человек не мог убить человека.

Ветки деревьев хлестали по лицу, колючий кустарник впивался в одежду, неровная поверхность уходила из-под ног, но запах ночной свежести был божественным. Ради одного глотка можно потерпеть все злоключения. Хадис преклонялся перед лесом: живым организмом, поющем и клокочущем на разные голоса. Хтонический ужас очнулся и взял верх над вдолблённой в голову мнимой человеческой властью. Хадис впервые, после «карнавальной» чумы, почувствовал свою никчемность. Несколько минут назад он легко мог оказаться на месте Крысолова, а сейчас идет через лес с убийцей и восхищается своей незначительностью.

В Insula salutis («Острове спасения») не было преступников. Жёсткий отбор и равные возможности: остатки ресурсов разделили поровну между выжившими. Последних собирали по всему миру. Так Анна стала горожанкой.

Они познакомились в карантинной. Хадис волонтер, она испуганная девица, потерянная в новой реальности. Хадис стал ее рыцарем. Теперь Анна вновь одинока, и он снова должен помочь ей, или нет. «Так ли плох Insula salutis?» – разрывало Хадиса изнутри. Деятельности местных заводов хватало для обеспечения необходимым две тысячи человек. Так они и жили, обернувшись колючим забором, пока чертова игуана не выбрала Хадиса своей жертвой. «Нет. Все было правильно. Нас обманули. Лишили дома и языка!» – убеждал себя Хадис, продираясь сквозь чащу.

У мёртвого города был мёртвый язык. Хадис не удивился полному переходу с испанского на латынь. Единая вера в науку и термины, требовала единообразия. Правительство бетонного острова пошло дальше. Оно создало новый язык. Накормило суперкомпьютер словарями, тот разродился микслингом.

Неожиданно Хадис осознал, он понимает Залика, хотя тот не мог знать новый язык. Залик и существовать то не мог. «Или мог? Тогда все теряет свой смысл?» – Хадис пытался вспомнить слова и с нетерпением ждал, когда попутчик заговорит, но тот молчал, двигался тихо и еле сдерживался, чтобы не прибить шумного Хадиса.