Патрик Батлер защищает

Хью медленно пошел по коридору, стараясь отделаться от видений.

Тут дверь его кабинета быстро открылась и закрылась. По коридору шла мисс Прюнелла Уоттс, его личная секретарша, с пачкой бумаг под мышкой.

Не блиставшая, может быть, красотой, мисс Уоттс всегда отличалась сочувственной доброжелательностью и глубокой чуткостью. В данный момент у нее отвисла челюсть. Она вцепилась в бумаги, собираясь завизжать, потом еле слышно шепнула:

— Мистер Хью…

— Прошу прощения, мисс Уоттс, что тут странного? Надеюсь, мы с вами и прежде встречались?

Мисс Уоттс, как говорится, не смогла с собой совладать. Издав нервный тихий смешок по примеру Сесиль, она метнулась к себе, словно встретилась с привидением.

Шагая к своему кабинету, Хью заметил приоткрытую дверь Джима Вогана. Остановился перед ней, широко распахнул.

Сидя за письменным столом, Джим разговаривал с кем-то, невидимым за дверной створкой. Справа от стола на полном виду сидела в кресле сестра Хью, Моника.

— …итак, по словам Моники… — говорил Джим невидимому собеседнику, а потом взглянул в сторону.

Он всегда старался безупречно одеваться в присутствии невесты. Лоб и нос темноволосой Моники в профиль напоминали лезвия ножей, хотя анфас она выглядела просто хорошенькой добродушной девушкой двадцати с лишним лет, роскошно одетой, с надутыми, как в детстве, губками, когда она собирала гостей, предлагая им выбрать фамилии пэров из дворянских справочников «Дебретт» или «Брук».

Песочные брови Джима вздернулись над яркими голубыми глазами. Он вскочил в инстинктивном дружеском порыве, горячо воскликнул:

— Боже мой! Хью, старина! Скажи на милость… — и выскочил из-за стола.

Моника взглядом остановила его:

— Не забывайся, Джим. Когда к тебе приходят клиенты, о них докладывает секретарша.

Хью посмотрел на нее и закрыл дверь.

Он прошел чуть дальше, открыл дверь своего кабинета, вошел, тихо закрыл ее за собой, повесил на вешалку шляпу, пальто, сунул в карман перчатки.

В топке камина за черным кожаным диваном снова с ревом пылал огонь. За письменным столом, повернувшись широкой спиной к двери, сверкая в свете настольной лампы серебряным ежиком седеющих волос, сидел мистер Чарлз Грандисон Прентис.

Дядя Чарлз просматривал небольшую стопку документов. Ящики письменного стола Хью были выдвинуты, равно как и ящики зеленоватого металлического картотечного шкафа, стоявшего между двумя окнами справа.

Оттуда были вытащены все документы, письма, ревностно хранимые бумаги. Кто-то рвал их на клочки и бросал в мусорную корзинку. Правда, многие были сложены в высокие аккуратные стопки — на столе, на верхней полке архивного шкафа, на диване. В мусорной корзинке валялись деловые и личные письма, выхваченные охапками из нижнего ящика картотеки вместе с детективными романами, презрительно сваленными в корзинку. Дядя Чарлз не оглянулся. С прочими собеседниками, кроме клиентов, он всегда разговаривал высокомерным, не слишком приятным тоном.

— Я вас не вызывал, мисс Уоттс.

— Правильно, — коротко ответил Хью. — И меня тоже не вызывали. А я все-таки здесь.

Казалось, ничто не способно было удивить, озадачить и вывести из себя дядю Чарлза. Он медленно повернулся в вертящемся кресле, шевельнул тяжелым подбородком, вновь надвинув нижнюю губу на верхнюю, и опустил веки. Лицо его выражало лишь усталое терпение.

— Опять ты? — спросил он.

— Теперь вы меня хотя бы узнали.

Дядя Чарлз проигнорировал этот ответ, сохраняя неколебимое спокойствие.

— Видно, снова удрал от полиции. Если рассчитываешь найти здесь убежище, то, боюсь, ты ошибаешься. — Рука дяди Чарлза потянулась к телефону.

— Хотите позвонить в полицию?

— Разумеется. А куда же еще?

— Нет такой необходимости. Инспектор Дафф сейчас в приемной. Полицейские машины стоят вокруг дома. Достаточно просто крикнуть.

— Значит, тебя сюда доставили как арестованного?

— Нет, — четко ответил Хью. — Некое подспудное чувство, которое я не могу объяснить, говорит мне, что меня никогда не арестуют. А вы в данный момент не собираетесь ли тайком ознакомиться с моими бумагами, вытаскивая их из моего письменного стола?

— Нет. Поскольку ты уже не служишь в фирме, то автоматически исключен из регистра…

Казалось, будто могучая фигура дяди Чарлза передернула плечами. Он дотронулся до белой гардении в петлице и вдруг устало поднял веки.

— Много лет я старался понять тебя, Хью. И не смог. Могу только заключить: ты очень похож па своего покойного отца.

В пылавшем камине треснул кусок угля, вспыхнуло пламя. Хью сделал шаг вперед.

Дядя Чарлз холодно поднял руку:

— Пожалуйста, учти, я не сказал ничего оскорбительного о твоем отце. Он был моим старшим братом и блистательным барристером, по мнению многих. — Последние слова были сказаны ироническим тоном. В топке пыхнул другой кусок угля. — Но, — продолжал дядя Чарлз, — почти столь же небрежно, как ты, относился к своему общественному долгу. Сильно пил — ты ведь этого не отрицаешь? Бегал за распутными женщинами — не будешь отрицать? Потерял клиентов. Я изо всех сил старался не допустить публичного скандала.

— А теперь послушайте меня, — тихим дрожащим голосом проговорил Хью. — Вы хотите сказать, мой отец без должного почтения относился к деньгам?

— Вот именно. Хочешь возразить?

— Эта контора, — Хью обвел рукой вокруг, — существует двести лет и теперь погибает. Он вас в нее привел. Он вас финансировал. В молодости поставил вас на йоги и поддерживал, пока вы в том нуждались…

— Разве я это когда-нибудь отрицал? — спросил дядя Чарлз, еще сильней задирая верхнюю губу. — Разве я не выполнял свои обязательства по отношению к его детям? — Лицо дяди Чарлза приобрело подозрительно безмятежное выражение. — Нет, нет, Хью. Это не поможет.

— Что не поможет? Если я сверну вам шею, черт побери, как вы того заслуживаете?

— И что ты от этого выиграешь? Хватит глупостей. Ты романтик вроде своего отца. Такой же донкихот. Он не видел реального мира.

— Что вы хотите сказать?…

— Правду, — спокойно объявил дядя Чарлз. — Зачастую она неприятна. Так что это ему дало? По-моему, ты всегда восхищался отцом. Будь у тебя в детстве побольше самоуверенности, ты бы не послушался меня и стал бы барристером, как отец. К сожалению, никто не разделял твоего мнения об отце. Твоя мать его бросила. Он умер рано, в пятьдесят два года, никем не оплаканный. Спроси собственную сестру хоть сейчас, что она о нем думает. Я ее не настраивал против него. Просто возьми и спроси.

Хью не мог смотреть ему в глаза. Он отвернулся, ничего не видя, кроме мусорной корзинки, полной книжек в кричащих обложках.

— Хочешь мне возразить, Хью?

— Я никогда не встречал человека лучше его.

Дядя Чарлз вздохнул:

— Я не сомневаюсь, что так ты и думаешь. Очень жаль. Ты не видишь, что происходит на белом свете. Выбрал собственный путь…

— И не жалею об этом, спасибо!

— Ожидая неизбежного ареста за убийство? Довольно молоть чепуху, — усмехнулся дядя Чарлз, но взял себя в руки. — Позволь тебе откровенно сказать. Ты заводишь друзей по своему усмотрению, совершенно не думая о полезности дружеских связей, отказываешься от приглашений в приличное общество и даже, как я слышал, посмеиваешься над тем, что ныне называют «контактами».