Патроны не кончаются никогда, или Записки охотника на вампиров
Шрифт:
Оставив их трупы в кустах, я добрался до угла, повернул и продолжил путь к сторожке под зеленым прикрытием. Анна говорила, что в доме стражей нет – мол, не нравится Палычу мужское общество, и забавляться с девочками он любит без свидетелей. В сторожке – на самом деле, довольно большом строении – сидели когда четыре упыря, а когда и шесть. Чуриков звал их опричниками, но почему, Анна не знала. Я вдруг припомнил, что у Гильдии – опричный герб, собачья голова с метлой, но, разумеется, это было лишь случайным совпадением. Вроде как имя моего партнера, то же, что у Дракулы.
Подкравшись к сторожке, я заглянул в окно. Решетка была сдвинута, окно раскрыто – день стоял жаркий, и время двигалось к полудню. Вампиры не так чувствительны к жаре, как мы, но все же предпочитают холодок. От того,
В комнате у стола сидели четверо, что-то передвигали, перебирали руками. Возможно, то была игра? Не знаю, я не спец в вампирских играх. Мне хватало того, что окно открыто, упыри заняты, а за спиною у меня жасминовые заросли, и значит, из дома нас не увидят. Очень все удачно получалось!
Я поднял свой обрез. П-пах! – сказало ружье, и безголовый труп свалился на пол. П-пах, п-пах, п-пах! Выстрелы были едва слышны, что для оружия такой убойной силы очень удивительно. То есть я прежде удивлялся, а теперь привык. Мой «шеффилд» знает, когда греметь, когда беседовать вполголоса.
Но хотя сейчас он прошептал свой приговор, шум от четырех свалившихся со стульев мертвецов получился изрядный. Замерев под окном, я ждал, что в комнату кто-то вбежит, пятый охранник, а с ним, быть может, и шестой, но ничего такого не случилось. Выходит, все… С территории, от кустов, деревьев, клумб и павильонов, упырями тоже не несло, лишь из дома текла эманация, и этот запах был совсем другим, чем от Пафнутия, Анны или только что убитых вурдалаков. В Башне, на фоне сотен запахов, я его выделить не смог, но сейчас ощущал отчетливо, как удар по лицу. То была эманация не просто упыря, а древней злобной твари. Страшной, как Дракула, – или, возможно, еще страшнее.
Прячась за жасмином и цветником с высокими кустами роз, я приблизился к особняку. Строение в монументальном стиле – мрамор, гранит, чугунное литье, десять окон по фасаду… На первом и третьем этажах окна обычные, а на втором – позатейливей, венецианские, с полукруглым верхом. Справа и слева – круглые башенки с остроконечными крышами, прямо – шесть колонн, и за ними виднеются двери. Я вошел – смертоносный, как гремучая змея.
То есть так мне казалось. Отец Кирилл был прав – в Гильдии я лучший. Опыт и мастерство, огнемет и клинок, ножи, кистень, чудесное ружье – все было при мне, все наготове. Кто мог со мной сравниться?.. Только что я расстрелял первичных упырей, четверых ублюдков… Пришиб их, как нечего делать!
Самонадеянность, гордыня… Знал бы я, с чем сейчас столкнусь! Знал бы, так пришел бы не один! Были бы со мной Тесленко и Стругин, Ким и Саркисян, Полозов и Есин, надежные бойцы с дюжиной помощников! Тогда, возможно, мы бы взяли эту тварь живьем…
Ментальный запах, едкий, как уксус, тянул меня наверх. Стиснув ружье, я бесшумно поднялся по лестнице и очутился в галерее, увешанной фривольными картинами: фавн трахает нимфу, три скелета сплелись в любовной игре, здоровенный черный дог лежит на распростертой женщине. Пять дверей выходили в этот коридор, и за средней слышались какие-то звуки.
Дверь была приоткрыта. Я подкрался к ней и, заглянув в комнату, окаменел на секунду – ошеломленный, полный отвращения. Серьезная ошибка! Тут бы мне и пришел конец, если б не моя счастливая планида… Занят был Чуриков, занят – и не унюхал постороннего. А если б унюхал, так не сносить Забойщику Дойчу головы.
Это оказалась спальня с огромной кроватью «кинг сайз», с венецианским окном и зеркалами по стенам. На кровати – два обнаженных тела: жилистое, сухое, пергаментно-желтое, и нежное, пышное, розовое. Пашка-Живодер с партнершей… Он оседлал свою телку и что-то делал с ней, но сомневаюсь, что это был любовный акт – поза невероятная, и он не раскачивался и не дергал задом, как бывает в такой ситуации. Женщина – тоже, разумеется, вампир – повизгивала и вскрикивала, однако не в порыве страсти. Крик ее был страдальческим, и чудилось: если бы не ужас, не страх перед терзавшим ее монстром, она вопила бы во все горло. На миг я представил, что там, на кровати «кинг сайз», насилуют Анну, и в глазах у меня потемнело. А ведь была она здесь, была! Вместе со своей сестрицей-ведьмой!
Тут
бы мне вспомнить наш девиз – «Sine ira et studio», «Без гнева и пристрастия»… Но очень уж я разъярился! Грохнул в дверь ногой, заскочил в комнату, вскинул ружье и выпалил. Целился Пашке в колено, чтобы лишить подвижности, но монстр был стремительнее пули – не знаю, как получилось, только отпрянул он в сторону и хоть не успел укрыться за постелью, но и ущерба вроде не понес.Грр… – рявкнуло мое ружье. Грр… грр… Со звоном разлетелось зеркало, рухнула на пол люстра, сорванная с крюка, пулей выбило часть оконной рамы. Другие пули дырявили потолок и стены, пол, кровать и лежавшую там женщину – вернее, то, что от нее осталось. Но Чуриков был невредим. Он метался по комнате, словно гигантский паук, из угла в угол, сверху вниз, и его движения были такими быстрыми, такими внезапными, что уследить за ними я не мог. Грохочущий «шеффилд» не подпускал ко мне вампира, но бежать он тоже не собирался, не лез ни к двери, ни к окну. Казалось, мы оба пришли к молчаливому согласию: живым отсюда выйдет лишь один.
Все-таки я его достал! Колено упыря разлетелось, как глиняный кувшин, голень со ступней швырнуло в зеркало, заляпав его кровью. Рана тут же закрылась; похоже, он обладал чудовищной способностью к регенерации. Но резвости у Живодера поубавилось – три конечности все же не четыре. Он замер, опираясь на уцелевшую ногу, держась руками за спинку кровати. Стоял метрах в пяти и прожигал меня взглядом. Глаза у него были темные, бездонные, страшные.
– Допрыгался, тварь? – Я опустил ружье, чувствуя себя победителем. – Жить хочешь? Тогда поговорим.
– Поговорим, голубь сизый, – проскрежетало в ответ. Потом он согнул ногу, оттолкнулся лапами от спинки и прыгнул ко мне. Это случилось так быстро, так неожиданно, что я не успел поднять обрез. Он разорвал бы мне горло, да чудо спасло: «шеффилд» будто по собственной воле повернулся в моих руках, подставил под клыки приклад, долбанул вурдалака по челюсти. На мгновение его пальцы впились в мое плечо, когти располосовали плащ, рубаху, кожу, но удар прикладом был силен, отбросил упыря к кровати.
Я отстрелил ему вторую ногу. Попал в тот момент, когда он снова прыгнул, и пуля «дум-дум» швырнула его в сторону и вверх. Вытянув неимоверно длинную руку, он уцепился за крюк, торчавший в потолке, и повис там, слегка покачиваясь, будто жуткая замена люстре. Ружье глядело ему в лоб, и, вероятно, он понимал, что песенка спета.
– А я ведь почти до тебя добрался, милок, – донеслось с потолка. – Почти! Ну, не беда – плечико твое я пометил коготками. Меня убьешь и сам здесь сдохнешь.
– Сомневаюсь, Пашка, – ответил я, держа его на прицеле. – Порода у меня крепкая. Не по зубам секретарям.
Он заклекотал, захихикал, засучил обрубками ног.
– Пашка! Секретарь! Ошибаешься, голубь! Это в ваше поганое время я Пашкой прикрываюсь! Но был и есть Скуратов-Бельский Григорий Лукьяныч! [13] Малюта Скуратов я! Слыхал о таком?
Ледяной холод пронизал меня. В российском нашем государстве что ни страница истории, так жуткая, что ни владыка, так с выкрутасами, но есть такие эпизоды и такие личности, что лучше их не вспоминать. Монстр, палач, взиравший на меня с кровожадным интересом, творил и видел страшное, громил Москву, Полтаву, Новгород, резал, вешал, жег, а еще смотрел в глаза чудовищ – Ивана Грозного, Сталина, Берии. Но было то в шестнадцатом веке и в двадцатом, а между ними – три столетия… Что он делал в это время? Скольких высосал, обернувшись упырем? Кому служил? Кого пытал, кого насиловал?..
13
Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, он же – Малюта Скуратов, приближенный Ивана Грозного, тесть Бориса Годунова, один из организаторов опричного террора. Выдвинулся в 1569 г. как участник следствия и казни князя Владимира Андреевича Старицкого. Отличался зверской жестокостью. Задушил митрополита Филиппа. Зимой 1570 г. громил по велению царя Великий Новгород, топил, резал и жег новгородцев. Убит в бою в 1573 г.