Паук и Пеппи
Шрифт:
– Но деньги скоро кончатся, – возразила тетушка.
– Ты же знаешь, отец пришлет, сколько нужно.
– Мне не нужны его деньги, – гордо заявила Тамара. – Папа твой до сих пор меня терпеть не может, – добавила она с грустью. – Лучше откроем парикмахерскую, правда.
– К сожалению, тогда нам придется терпеть нахальных соседей, – покосилась я на стену, отделяющую нас от банка. – Ну, будем надеяться, что это единственная неприятность, которую принесет нам этот город…
***
Мы сняли небольшой симпатичный домик недалеко от будущей парикмахерской, совсем недорогой по московским меркам. Вот что значит маленький город. Двадцать минут пешком, и ты в центре! Мечта! Дальше начались сплошные хлопоты – раньше я как-то не задумывалась сколько работы требует домашнее хозяйство.
Но мне нравились домашние хлопоты, хотя от нескончаемого щебетания Тамары начинала раскалываться голова. Я вызвалась сходить за продуктами и еле доволокла сумки домой. Помог сосед с первого этажа, очень симпатичный мужчина средних лет. Я заметила, что на юге отношение к женщинам гораздо более почтительное, мне это нравилось. Все старались помочь, подсказать, и не было наглых взглядов или пошлых заигрываний. А еще тут не было огромных расстояний и пробок. Сплошные плюсы. Посмотрим, появятся ли минусы.
***
В первую очередь мы приступили к расчистке территории для бизнеса. Несколько дней ушло на выбрасывание ненужного хлама. Пришлось нанять двоих грузчиков. Я тем временем набросала дизайн-проект. Не профессиональный, но нас с Тамарой он устроил. Мы решили оставить старинную кровать, до блеска отчистив и наполировав спинку, купили покрывало цвета шампанского и украсили сверху десятком маленьких шелковых подушечек. Настоящий будуар. Вдруг отбоя от клиентов не будет, и придется заночевать на работе, шутили мы с тетушкой.
А вот соседей наша кипучая деятельность явно не устраивала. Полицию больше не вызывали, но ворчали на по поводу шума, пыли и рабочих каждый удобный момент. Я устала выслушивать от негостеприимного соседа, который встретил нас столь неласково, что мы мешаем, мешаем, мешаем ему работать. Впрочем, справедливости ради, высказал недовольство он мне всего пару раз, и напрягали мы в тот момент знатно – перегородили мебелью вход – и люди просто не могли попасть в помещение банка. Еще пару раз «случайно» я выкинула пыльные коробки в окошко на задний дворик. Как раз, когда там курили сотрудники. Не знаю, зачем я так сделала. Мне ведь не пять лет. Но парня с холодными глазами хотелось зацепить, задеть или просто огреть чем-то тяжелым. Я отдавала себе отчет, что выглядит такое поведение весьма отвратительно и не подобает взрослой женщине. Но зацепил меня, обидел, одним взглядом заставил почувствовать себя ненужной, нежеланной и даже ущербной. Возможно, я так остро все восприняла из-за того, что это был первый день приезда. Новая жизнь, и хотелось, чтобы нас встретили более гостеприимно. Но сложилось иначе. С того момента между мной и парнем (как выяснилось со временем, он действительно был директором этого небольшого банка), установилось что-то вроде холодной войны. Если Тамара пыталась быть дружелюбной, заговаривала, здоровалась, то я лишь одаривала равнодушным взглядом или и вовсе смотрела сквозь него…
Pov Паук.
– И что, они до сих пор там? – Голос Егора полон любопытства.
Я переодел рубашку и вздохнул.
– Ага. Окопались. Полиция вроде проверила, этот чулан принадлежит им. Поэтому у нас нет ключей. А мы-то гадали, что за той дверью. Теперь знаем – куча рухляди и две сумасшедшие бабы.
– Интересно, что они собираются там делать?
– Ну, жить они там точно не имеют права. Это нежилое помещение. Если завтра не свалят, снова ментов вызовем.
– Эй, Леха, ты чего такой сердитый? – усмехнулся Егор. – Это всего лишь две несчастные женщины. Может, им некуда идти?
– Они ненормальные, точно тебе говорю. На фиг нам такое соседство? Слышишь, как трубы шумят? Это точно они устроили.
– Ну ладно, Паук, давай, я погнал домой. Впереди выходные, хоть высплюсь как следует. Почти месяц без выходных отпахал, пока ты в отпуске прохлаждался, – расслабленно зевнул Егор.
– Ты же знаешь, меня бесит это прозвище, не называй так, – поморщился я.
– Да ладно, подумаешь, трепетный какой. Тебя со школы так зовут.
– Вот-вот. Мы давно не в школе. Я ж
тебя не зову Пончиком, – говорю излишне резко, но Егор только смеется в ответ:– Меня так до сих пор Верка зовет. И ничего, сейчас мне даже нравится. Ладно, я уехал. И никаких форс-мажоров, на две недели номер мой забудь. Завтра с Веркой в Турцию улетаем. Сам разгребайся тут. И новеньких барышень не обижай! Одна из них, кстати, весьма симпатичная. Был бы я одинок…
– Давай, дуй на свой отдых, – отвечаю сердито. – Бабник.
– Ну до тебя далеко, Паук, – смеется Егор, садясь в машину.
***
Меня всегда бесило это прозвище. Однажды, еще в старших классах школы, брошенная невзначай фраза прилипла ко мне намертво:
– Ты как паук проклятый, Леша! Все телки вязнут в твоей паутине, до единой! И чего только находят?
Я уже и не вспомню имя той, которая так мимоходом дала мне это прозвище. Но, кажется, я крепко ее обидел, раз с таким неистовством сказала. На весь класс. С тех пор меня так и звали. Сначала мне даже нравилось. Предупрежден – вооружен. Пусть знают, что я из себя представляю. Бездушное насекомое – именно таким я себя и ощущал. Менял девок как перчатки, не задумываясь ни о чем, ни на секунду. Трахал и бросал, иногда даже не запоминая имени, просто так, потому что они давали, лезли, а я брал. Никогда ни за кем не ухаживал, не добивался. Про любовь вообще ни единой мысли, ее я ни к кому не чувствовал. Только равнодушие и скуку. А они все равно лезли, потому что красивый. Картинки всегда достаточно, чтобы хотеть.
А я ненавидел свою внешность. Бесился, когда называли красивым. Ничего, кроме неприятностей, правильные черты лица не приносят. Только лишнюю зависть и злобу, которой и так нажрался с детства в избытке. Ненавижу, когда со мной заигрывают. Не терплю кокетства.
Когда называют красавчиком, впадаю в бешенство. Потому что глубоко внутри живет полная противоположность. Я – урод.
Глубоко затягиваюсь сигаретой, глядя вслед скрывшейся машине Егора. Один из немногочисленных друзей, еще со школы, он был, пожалуй, самым близким для меня человеком. Но ни хрена обо мне не знал. Если бы хоть намекнуть, какой отпуск провел я, пока Егор тут надрывался, пахал за меня в чертовом банке… Но зачем портить радужную картинку. Пусть отдыхает, наслаждается Веркой, турецким солнцем. Я не люблю грузить друзей своими проблемами. И с жиличками, что так нагло заняли площадь по соседству, разберусь. Пока отец не узнал, а то придет в бешенство, и этим дурищам только хуже будет.
Надо как-то им объяснить, что бы они ни планировали сделать с помещением, это будет не лучшее соседство для главного в городе банка. Особенно, если он принадлежит влиятельному и весьма опасному человеку – Дмитрию Николаевичу Садовскому. Вот только как объяснить, если одна из них смотрит на меня до того пронизывающим холодом взглядом, аж замерзаю. Прямо колет меня своими глазами-сосульками. И откуда только лед берет? Либо смотрит сквозь меня, как будто я прозрачный. Это забавно. Я так устал от липких оценивающих взглядов, а тут прямо новизна ощущений. Нет, я, конечно, понимаю, что при первой встрече был не слишком любезен. Но я всегда такой, а бабы все равно из штанов выпрыгивают, залипая в моей паутине, будь она неладна. А у этой что, иммунитет?
Интересно, если я попробую изменить тактику, стану обаятельным милахой, как быстро ее лед растает? Наслаждаться холодом или растопить, вот в чем вопрос… Но она, безусловно, интригует. Цепляет. Никакой жеманности, никаких манерных поз. Обычно бабы ведут себя так, что хочется либо трахнуть и сбежать, либо просто сбежать побыстрее. Ненавижу тупое хихиканье, хлопанье ресницами, томный голос. Прямые предложения «без купюр» ненавижу еще сильнее. Егор мне на это говорит, что я зажравшаяся сволочь, которая не ценит то, что дала природа. Но я не хочу быть рабом своей рожи. Я хочу, чтобы меня оценивали, как личность. А личность из меня хреновая. Злая на весь мир, полная ярости и ненависти. Таким меня вырастили, такой сделала меня жизнь, а может, я таким родился. Я уже не знаю. Но почему-то именно уродливая начинка озверело хочет любви, со столь же яростной жаждой, с какой внешняя обложка отрицает даже саму возможность существования истинного чувства.