Пауки

— Проиграл ты тяжбу за «Брлячу», что в горах, да еще придется заплатить около ста крон судебных издержек на адвоката, защитника общины.

Раде вернулся домой совершенно пришибленный, словно его молотом по голове ударили.

Адвокат газды Йово, доктор Пилич, сделал все от него зависящее, чтобы ускорить решение по иску газды. Он потребовал, чтобы оценили землю, и просил назначить день торгов. Газда позвал к себе судейских посредников, — это были крестьяне, его же должники, — познакомил их с делом и внушил, что сейчас следует быть очень осторожным, потому что по новому закону о торгах имущество, стоящее тысячу форинтов, не может быть приобретено за форинт; хорошо бы снизить цену на Радино имущество, а он убедит суд, что землю не стоит дробить, а лучше пустить с торгов целиком.

«Пока суд да дело, — думал газда, — достроим и новый дом для Златы». Строился он на бывшей земле Войкана Вуича, подле мельницы: место бойкое и красивое; новый магазин станет конкурентом кооперативной кассы, основанной отцом Вране, — она давно уже сидит бельмом на глазу у газды Йово.

…Однажды, поздней осенью, когда Раде собирался в горы, пришло решение суда с указанием дня и часа торгов. Хотя Раде и был подготовлен к этому, но сердце его словно замерло, и он долго невидящим взглядом бессмысленно обводил комнату…

Когда Раде пришел в себя, первой его мыслью было во что бы то ни стало предотвратить надвигающееся несчастье, и он решил немедленно распродать все, что возможно, только бы спасти землю, только бы не выпустить ее из рук!

Раде распродал мелкий и крупный скот, не пощадил ни своего темно-гнедого, ни старой кобылы с жеребенком, ни откормленного кабана. Он скитался по ярмаркам, сонный, пришибленный; никуда не заходя, возвращался домой на второй, а то и на третий день, запрятав в пояс добытые деньги, напоминавшие своим звяканьем даже на ходу о постигшей его страшной беде.

Раде оплакивал каждую лошадь, корову, овцу, сердце его разрывалось, когда пришлось из-за крайней нужды срубить вековой дуб в поредевшем дубняке над домом: он знал, что на старом пне не подымутся весной молодые побеги.

Когда очередь дошла до коров, жена сказала:

— Хоть ради детей не продавай дойную корову!

Впервые в жизни жена просила его о чем-то, а ведь она не ослушалась бы, прикажи он ей разгребать жар голыми руками.

Так и разбазарил он по ярмаркам весь свой скот.

Не пасутся его овцы на лугах, не переливается на солнце их мягкая блестящая шерсть, не красуется впереди стада баран-вожак, не тянутся к деревьям гибкие козы, лакомые до побегов, волы не шагают с пашни к водопою, не ревут коровы, тоскуя по телятам, и телята не призывают в тоске матерей, не хрюкает на весь дом откормленный кабан, напоминая о близких разговинах.

Когда все было продано, Раде при свете очага пересчитал деньги, завязал порознь золото, серебро, бумажки, сунул все в торбу и, закинув ее за плечо, отправился в город, чтобы умилостивить патрона.

Переправляясь через реку, Раде ловко перескакивал с камня на камень, мутная вода шумела и пенилась у него под ногами; шептались неугомонные тополя, выстроившись в ряд вдоль оврагов; пробираясь по своему лугу, сейчас болотистому и покрытому грязью, Раде вспомнил, как совсем еще недавно луг был цветущим и как ложились под косою цветы и травы… В городе Раде пошел прямиком, никуда не сворачивая, в лавку. Однако газду он не застал: с некоторых пор он стал позже появляться в лавке. Приказчики и управитель Васо не встретили Раде как бывало, не предложили ему ракии, а дядя Петр, сбросив с плеч мешок с товарами, уже полупьяный от ракии, пролепетал:

— Пришел, Раде, и твой черед!

Раде, прикинувшись непонимающим, даже не отозвался, хотя слова дяди задели его за живое. Недавно Петр окончательно разорился. Газда на торгах забрал все, кроме дома, в котором осталась жена с малыми ребятами. Петр грозился убить газду и действительно однажды вечером, напившись, бросился на него, но приказчики отняли у пропойцы нож, избили и вышвырнули его из лавки. Пришлось Петру просидеть несколько дней в тюрьме, но затем он помирился с газдой и сейчас работал у него в лавке за кусок хлеба.

И до чего же томительно ждать! Раньше Раде свободно, беззаботно проходил прямо к своему патрону. Отец забирал на честное слово все, что было нужно, без всякой книжки, подобно другим уважаемым крестьянам, а осенью отдавал хозяину сколько тот спросит, потом, расквитавшись, брал на тех же основаниях снова, то требуя, когда приспичит, то унижаясь по старинке. До чего же все изменилось! И как под влиянием событий последних лет Раде во всем разуверился!.. Тяжко у него на душе…

Раде часто после смерти отца возвращался к этому в мыслях, и перед его глазами вставала картина надвигавшегося разорения и близкой гибели. И как было не растеряться ему, единственному сыну-баловню, он же до сих пор не знал никаких забот и все еще пребывал во власти старинных обычаев, в справедливость которых верил, как в самого себя! Раде, который голыми руками задушил бы в горах матерого волка, чувствовал себя в эту минуту маленьким и униженным перед приказчиками, хотя и был на голову выше любого!

— Что ж, — сказал он одному из них, — доложи обо мне хозяину!

Приказчик, ухмыльнувшись, ответил:

— Гляди-ка, какой барин… Обождать не может… Кто посмеет звать хозяина?

И Раде ждал до десяти часов, потому что именно в это время, по заведенному порядку, приходил газда. В то утро он явился насупленный и вошел в контору, ни на кого не глядя. Раде двинулся было за ним.

— Дай хоть пальто снять! — буркнул, не оборачиваясь, газда.

— Что ж, сделай одолжение! — ответил Раде, сбросил с плеча торбу и, держа ее в руке, стал ждать, покуда газда спросит, зачем он пришел.

— Ну, чего тебе? — усевшись, спросил газда Йово.

— Деньги принес…

— Все?

— Сколько мог сколотить…

— Какое мне дело, брат, что ты можешь и чего не можешь; принес ли всю сумму? — И, поглядев на Раде, улыбнулся своей ледяной лживой улыбкой. Но, опомнившись, тут же погасил ее. — Да, брат, мне нужны деньги!

Раде молча подошел к столу, положил на него торбу, извлек узелки с деньгами.

— Вот, — сказал он, — с остальными подождешь… с тебя головы не снимают… Смотри, какая уйма деньжищ.

Газда отстранил деньги.

— Зря, брат, зубы заговариваешь. Я требую по закону то, что мне полагается… Только по закону! И знаешь, я все подсчитал: ты должен принести, чтобы погасить весь долг, около двух тысяч талеров. — Газда потянулся за долговой книгой. Но тут же передумал: — Да стоит ли точно называть сумму, когда у тебя нет денег?

Раде опешил, да так и остался с разинутым ртом, словно что-то застряло в горле. Ему пришла в голову мысль: «Может, он только пугает, чтобы содрать с меня побольше?» И, уставившись на деньги, хранил молчание…