Паутина и скала

– Что… что вы думаете о мистере Джойсе? – И в самом деле, среди этого всеобщего ниспровержения мистер Джойс казался одной из нескольких уцелевших фигур в современной литерату shy;ре: – Вы… вы знаете его, не так ли?

Сразу же стало ясно, что вопрос неудачен. В глазах мистера Мэлоуна снова вспыхнули гневные огоньки, и он уже потирал ладонями костлявые коленные чашечки.

– Что, – заговорил мистер Мэлоун очень мягким, зловещим голосом, – что я думаю о мистере Джойсе?.. И знаю ли я его? Знаю ли?.. Полагаю, сэр, – продолжал мистер Мэлоун очень медленно, – вас интересует, знаю ли я мистера Джеймса Джойса, в прошлом жителя Дублина, а ныне, – его бледные губы ис shy;кривились в многозначительной улыбке, – ныне, если не оши shy;баюсь, обитателя Левого берега Сены в Париже. Вы спрашивае shy;те, знаю ли я его. Да, сэр, знаю. Я познакомился с мистером Джеймсом Джойсом очень давно – да, очень, очень давно. Имел честь – лучше назвать это Высокой Привилегией, – процедил он, – после того, как переехал в Дублин, наблюдать за взросле shy;нием юного мистера Джойса. И разумеется, друзья мои, это вы shy;сокая привилегия для такого незаметного человека, как я, – тут он насмешливо указал подбородком на свою хрупкую грудь, – обладать возможностью заявлять о восхитительной дружбе с Ве shy;ликим Идолом Современной Литературы, святым пророком Ин shy;теллигенции, который в одной ошеломляющей книге исчерпал все, о чем стоит писать, – и изнурил всех, кто читал ее… Знаю ли я мистера Джойса? Полагаю, сэр, что могу скромно претендовать на эту высокую честь, – заметил мистер Мэлоун, чуть искривя губы. – Я знал этого джентльмена тридцать лет, если и не совсем, как брата, – насмешливо, – то, во всяком случае, очень близко!.. И вас интересует, что я думаю о мистере Джойсе?.. Ну что ж, – звучно продолжал мистер Мэлоун задумчивым тоном, – дайте сообразить, что я думаю о нем?.. Мистер Джойс прежде всего мелкий ирландский буржуа, который провел много лет на евро shy;пейском континенте в совершенно бесплодных попытках преодо shy;леть фанатизм, предрассудки и ограниченность иезуитского вос shy;питания в детстве. Мистер Джойс начал литературный путь как слабый поэт, – продолжал, покачиваясь взад-вперед, мистер Мэлоун, – затем стал очень слабым новеллистом, потом беспо shy;мощным драматургом, после этого никчемным приверженцем зауми в литературе, которая в настоящее время высоко ценится Избранными, – ухмыльнулся мистер Мэлоун, – и полагаю, в настоящее время стряпает какую-то жалкую бессмыслицу – словно возможности в этой сфере не исчерпаны его предыдущим опусом.

В наступившей паузе, пока мистер Мэлоун успокаивался, кто-то очень смелый пробормотал, что ему казалось, в «Улиссе» есть неплохие места.

Мистер Мэлоун замечательно воспринял это кроткое несо shy;гласие. Покачался взад-вперед, а потом, махнув тонкой белой ру shy;кой, с сочувственной уступкой заметил:

– Что ж, пожалуй, там есть какой-то незначительный талант – во всяком случае, мельчайшие крупицы таланта. Разумеется, строго говоря, этот человек – школьный учитель – этакий мел shy;кий педант, которому следовало бы преподавать в шестом классе иезуитской семинарии… Но, – заметил мистер Мэлоун, снова махнув рукой, – у него кое-что есть, – немного, но все-таки кое-что. Разумеется, – тут он снова принялся цедить слова, и в глазах его грозно засверкали гневные молнии, – разумеется, поразитель shy;но, какую репутацию при всем при том создал себе этот человек. В высшей степени поразительно, – воскликнул мистер Мэлоун, и губы его искривились в невеселой попытке рассмеяться. – В Дуб shy;лине тогда было не меньше дюжины людей, которые могли бы сде shy;лать то, что пытался Джойс в «Улиссе» – и притом гораздо лучше! – процедил он. – Мог Гогерти, который в двадцать раз сильнее Джойса. Мог А.Э. Мог Эрнест Бойд. Мог Йитс. Могли даже… даже Мур или Стивене. – Он покачался взад-вперед и неожиданно про shy;рычал: – Мог я!.. А почему не сделал? – яростно спросил он, так как этот вопрос явно был у всех на уме. – Да потому что мне про shy;сто было неинтересно! Для всех нас это особого значения не име shy;ло! Нас интересовало… другое… жизнь!.. Разумеется, – процедил он, – такова уж история всей современной литературы. Этим объясняется бессодержательность выходящих книг, глупость, серость. Все люди, которые действительно могли писать, не брались за перо. Почему? Потому что, – громко заявил мистер Мэлоун, – нас это не интересовало! Нас интересовало другое!

В ту минуту мистера Мэлоуна интересовал его бокал с кок shy;тейлем; он поглядел по сторонам, увидел его, взял и отпил гло shy;ток. Потом, улыбнувшись с усилием, обратился к молодому му shy;жу красавицы:

– Но хватит об этом! Поговорим о чем-нибудь другом – бо shy;лее приятном! Вы, я слышал, вскоре едете за границу?

– Да, – поспешно ответил с едва заметным облегчением мо shy;лодой человек. – Примерно на год.

– Нам ужасно хочется поехать, – заговорила молодая жен shy;щина. – Мы, разумеется, уже бывали в Европе, правда, всякий раз недолго. Вы жили там в течение долгого времени, и мы будем весьма благодарны за любой совет, какой услышим от вас.

– А куда вы едете? – спросил мистер Мэлоун. – Собирае shy;тесь… собираетесь покататься по Европе, – губы его презритель shy;но искривились, но он сдержался, – или пожить в одном месте?

– В одном, – поспешил ответить молодой человек. – Для того и уезжаем. Решили познакомиться с европейской жизнью – так сказать, окунуться в нее. Собираемся обосноваться в Париже.

Наступила пауза; затем молодая женщина с легким беспокой shy;ством подалась к великому человеку и спросила:

– Мистер Мэлоун, вы одобряете это намерение?

Так вот, если бы мистер Мэлоун высказывал свое мнение пять минут или пять месяцев назад, то наверняка счел бы, что поехать в Париж и пожить там около года – хорошая мысль. Он говорил се shy;бе это не раз – в тех случаях, когда осуждал американский провин shy;циализм, американское пуританство, американскую невежествен shy;ность и американское незнание европейской жизни. Более того, ча shy;сто задавался вопросом, почему американцы носятся по всему кон shy;тиненту, стремятся осмотреть всю Европу сразу вместо того, чтобы пожить годик в Париже, присмотреться к людям, изучить язык. И более того, если бы молодой человек с супругой объявили о намере shy;нии обосноваться на годик в Лондоне, реакцию мистера Мэлоуна было б нетрудно предвидеть. Его бледные, резиновые губы презри shy;тельно искривились бы, и он с иронией поинтересовался:

– А почему в Лондоне? С какой стати, – тут бы он хрипло задышал, – с какой стати терпеть унылый английский провинциализм, безотрадное однообразие английской кухни, ужасное английское тупоумие, когда всего в семи часах пути, по другую сторону Ла-Манша есть возможность недорого жить в самом прекрасном и ци shy;вилизованном городе мира, жить с уютом и роскошью в Париже за какую-то часть того, что стоила бы вам жизнь в Лондоне, притом общаться с веселыми, умными, цивилизованными людьми, а не с провинциальными британскими Бэббитами?

В таком случае, почему же гневное презрение вскипело в ду shy;ше мистера Мэлоуна, когда молодые люди выразили намерение сделать то, что он настоятельно посоветовал бы им сам?

Так вот, во-первых, они сообщали о своем решении ему – а мистер Мэлоун не мог вынести такой наглости. Во-вторых, он считал Париж собственным открытием, а туда стало ездить слишком много треклятых американцев. Разумеется, никто не должен был ездить туда без его ведома.

Поэтому, когда двое молодых людей самостоятельно решили поехать в Париж на год он счел их самодовольную наглость не shy;сносной. После того как молодой человек и его супруга высказа shy;лись, несколько секунд царило молчание; в глазах мистера Мэ shy;лоуна начал полыхать гневный огонь, он покачался взад-вперед, потер колени, но пока что сумел сдержаться.

– Почему в Париж? – спросил он спокойно, но с ноткой едкого сарказма в мягком тембре голоса. – Почему в Париж? – повторил он.

– Но… неужели вы считаете, что туда не стоит ездить, мистер Мэлоун? – беспокойно спросила женщина. – Не знаю, – то shy;ропливо продолжала она, – но… но Париж представляется мне таким ярким, веселым – и увлекательным.

– Ярким?.. Веселым?.. Увлекательным? – неторопливо, вес shy;ко, с видом глубокой задумчивости произнес мистер Мэлоун. – О, какая-то яркость, пожалуй, сохранилась, – допустил он такую возможность. – Разумеется, если туристы со Среднего Запада, алчные владельцы отелей и господин Томас Кук не окончательно уничтожили ее остатки… Полагаю, разумеется, – продолжал он, слегка цедя слова, – что вы целиком последуете примеру своих соотечественников – будете просиживать по двенадцать часов в день среди интеллектуалов в Le'Ome или на террасе Cafe de la Paix и вернетесь через год совершенно не повидав ни Парижа, ни Франции, ни подлинной жизни народа, однако же с полной уве shy;ренностью, что знаете все!– Он неистово засмеялся, потом ска shy;зал: – Право же, очень смешно, что все молодые американцы ус shy;тремляются в Париж… Взять хотя бы вас – молодые люди, веро shy;ятно, неглупые, обладающие, по крайней мере, достаточными средствами, чтобы путешествовать – и куда же едете? – насме shy;шливо спросил мистер Мэлоун. – В Париж! – он так прорычал это слово, словно от него дурно пахло. – Па-ри-и-иж, один из самых унылых, скучных, дорогих, шумных и неуютных городов в мире… населенный скупыми лавочниками, жуликоватыми так shy;систами и официантами, просто ужасающим французским сред shy;ним классом и туристами.

На минуту воцарилось ошеломленное молчание; красивая молодая жена выглядела подавленной, сбитой с толку; потом мо shy;лодой человек откашлялся и с легкой нервозностью спросил:

– А… а куда бы поехали вы, мистер Мэлоун? Можете вообра shy;зить… лучшее место, чем Париж?

– Лучшее, чем Париж? – переспросил мистер Мэлоун. – Дорогой мой друг, есть десятки более интересных мест! Поезжай shy;те куда угодно, только не туда!

– Но куда же? – спросила молодая женщина. – Куда посо shy;ветовали бы вы, мистер Мэлоун?

– Ну… ну… ну в Копенгаген! – вдруг торжествующе произ shy;нес громким голосом мистер Мэлоун. – Непременно поезжай shy;те в Копенгаген!.. Разумеется, – насмешливо произнес он, – весть о нем еще не достигла гринвич-виллиджской богемы на Левом Берегу, школьных учителей со Среднего Запада и про shy;чих великих путешественников этого пошиба. Возможно, Они и не слышали об этом городе, поскольку он находится чуть в стороне от их наезженных маршрутов. Их, видимо, удивило бы известие, что Копенгаген самый веселый, самый приятный, са shy;мый цивилизованный город в Европе, населенный в высшей степени очаровательными, умными людьми. Несомненно, это известие, – язвительно произнес он, – потрясет наших богем shy;ных друзей на Левом Берегу, чье представление о географии Европы не простирается дальше Эйфелевой башни. Но Копен shy;гаген именно такое место. Поезжайте туда, обязательно! Па-ри-иж! – прорычал мистер Мэлоун. – Ни в коем случае! Ко shy;пенгаген! Копенгаген! – выкрикнул он, вскинул руку в красноречивом жесте раздражения этим спектаклем человеческой глупости, постучал ногой по полу и стал с хрипом ловить ртом воздух.

Затем вдруг, увидев унылую фигуру, несколько ошеломлен shy;ное лицо молодого мистера Уэббера, столь внезапно оказавше shy;гося среди мнимых великих мира сего и нашедшего эту атмо shy;сферу очень странной, мистер Мэлоун, словно лицо молодого Уэббера мгновенно напомнило ему молодого Мэлоуна и всех Уэбберов, всех Мэлоунов, живших на свете, повернулся к нему и звуч shy;но, дружелюбно воскликнул:

– Но я думал, что читал совсем не… совсем не… – На миг его губы искривились в иссиня-черной бороде, а потом – о, мучи shy;тельное переплетение национального и личного! – Он согнал с лица гримасу. Очень обаятельно улыбнулся молодому человеку и произнес: