Паутина противостояния

Небрежная, расслабленная поза. Господин директор слегка утомлен, господин директор изволят отдыхать в конце рабочего дня. С виду и не скажешь, что господин директор получил весьма и весьма увесистую оплеуху.

Шрам, быстро затягивающийся шрам. Не знак провала, а повреждение тела, просто шрам – вот и все, что волновало Яргу. И даже раздавшийся из угла рык не заставил его вздрогнуть.

Ждал. Знал, что услышит.

Крупный орангутан, до сих пор безвольно полулежащий в гостевом кресле – то ли мертвый, то ли под действием наркотика, – неожиданно забился, скатился на пол, зарычал, царапая пол когтями, поднялся на четвереньки, пошатнулся – лапы не держали, закашлялся, изрыгая из себя сгустки крови, упал, перекатился на спину и глубоко задышал, уставившись в потолок. Глазами, в которых светился разум.

– Я вижу, Схинки, ты снова умер, – небрежно заметил Ярга, продолжая созерцать оставленную японцем метку.

– А я вижу, нас отбросили на несколько месяцев назад, – проворчал орангутан.

– Наверстаем. Главной цели мы добились.

– Ага… добились. – Схинки поковырялся во рту, с отвращением изучил вытащенный палец – кровь и какая-то слизь, – вновь глубоко вздохнул и поинтересовался: – Можно я покурю? Они меня пытали – не давали сигарет.

– Посмотри в кармане, – милостиво разрешил нав.

– Спасибо. – Схинки поднялся, присел, прислонившись спиной к стене, вытащил из кармана шорт пачку сигарет, зажигалку и закурил, жадно глотая дым. – Хорошо дома.

– Каким ты нашел Сантьягу?

– Злым.

– А каким ты его оставил?

– Еще более злым.

– Не растерянным? – В голосе Ярги послышалось удивление. – Он что, не понял послания?

– Все он понял… – Схинки огляделся, не нашел подходящего сосуда и стряхнул пепел на пол. – Только ему плевать. Он за тобой и без помощников пойдет. В одиночку.

– Это хорошо… – протянул Ярга. – В горячке допускаются самые интересные ошибки.

– Я бы на это не рассчитывал: комиссар продемонстрировал весьма обдуманную, несокрушимую и очень холодную злобу. А ваше послание привело к тому, что он будет просчитывать каждый свой шаг не дважды, а трижды.

– Значит, будет терять время.

Схинки покрутил головой, прищурился, оценивая позу Ярги, почесал в затылке, припоминая, как шел разговор и каким тоном произносил фразы хозяин, после чего осведомился:

– Я что-то пропустил?

– В смысле?

– Мне кажется, тебя не особенно волнует Сантьяга?

– Волнует, – чуточку рассеянно ответил Ярга. – Однако появилось смутное ощущение, будто мы упустили нечто более важное.

ЭПИЛОГ

Ночь принесла на обожженную солнцем сковороду Нью-Мексико долгожданную прохладу. Черное стремительно упало на землю и камни, спрятало дороги и редкие деревья, обволокло настолько густым сиропом, что в нем, казалось, умирали даже звуки. И свет фар патрульного автомобиля мог протаранить мрак не больше чем на пару ярдов.

– Зачем мы забрались в эту глушь? – спросил молодой полицейский, неохотно выбираясь из салона.

– Ты у нас новенький, к тому же не местный, – медленно протянул шериф, облокачиваясь на внедорожник. – Должен кое-что увидеть.

– Здесь?

– Ага.

Далеко впереди, почти в миле от них, стояла ветхая бензоколонка Вербы. Ее очертания терялись в захватившей Нью-Мексико тьме, виднелся лишь квадратик окна. Маленький, но удивительно стойкий. Не сдающийся. В одиночку противостоящий мраку.

– Считай это обрядом, сынок, – продолжил шериф. – Я привожу сюда всех молодых полицейских нашего округа. А до меня привозил старый Бен, а до него – Горбатый Хью… – Полицейский помолчал. – Ах да, ты ведь не местный, о Горбатом небось и не слышал… А шерифом он был крутым…

– Мне рассказывали, – поддакнул молодой.

«Обряд»? Старый Бен? Горбатый Хью? Что за ерунда?!

Парень отработал смену, планировал зайти в бар, пропустить стаканчик да отправиться спать, но шериф приказал ехать: «Есть дело!» Думал, что-то важное, думал, опять наводка пришла на мексиканских перевозчиков, а в итоге – обряд. Что за обряд, твою мать? Стоять под миллиардами звезд и пялиться на полуразрушенную хибару?

Но ведь не скажешь, что у тебя на душе. Шериф лично привез, значит, надо стоять, внимать и поддакивать.

– Здесь никто не живет и никто не работает, – продолжил выдержавший паузу шериф. На спутника он не смотрел, уставился на далекий квадратик окна и говорил ровным, но очень твердым, убежденным голосом. – А когда-то бензоколонка принадлежала Самуэлю Вербе. Мой отец его знал, между прочим, пару раз заезжал в гости. И дед знал… Они рассказывали, что у старика всегда жили койоты и он их назвал именами президентов: Линкольн, Вашингтон, Грант… Или как банкноты. – Шериф раскурил сигару и выдохнул дым во тьму. Дым исчез. – Смешно, да?

– Ну и что?

– А то. – Шериф вздохнул. – Самуэль Верба – так оказалось написано на бензоколонке, которая появилась на этом месте лет семьдесят назад. А до нее здесь стояла обычная деревянная лачуга. А еще раньше, как рассказывал дед моего прадеда, – сломанный фургон. Обычный сломанный фургон на самом солнцепеке… Когда переселенцы решили узнать, не нужно ли помочь, старик в них выстрелил. Сказал, чтобы не приближались. Люди пожали плечами и уехали.

– Ага, я понял.

– Возможно, до фургона на этом месте стоял вигвам, но у индейцев никто не спрашивал… – Шериф попыхтел сигарой. – Вот так.

Вигвам? Фургон? Лачуга?

– Я обязан верить вашему рассказу, сэр?

– Нет, сынок, не обязан.

Молодой удовлетворенно кивнул, однако решил несколько сгладить резкость.

– Мне интересны подобные истории, сэр. В Техасе…

– Я рассказал тебе историю не просто так, сынок, – оборвал молодого шериф. – Рано или поздно ты окажешься здесь один, а потому должен знать, что можешь делать, а что нет.

– Где? – сбился молодой.

– Ты можешь бесплатно воспользоваться инструментом, что есть в гараже, но обязан вернуть его на место, – размеренно продолжил шериф. – Ты можешь войти внутрь, переждать жару, напиться воды или позвонить – там есть телефон. Это будет стоить один доллар, который нужно оставить на прилавке.

– Вы шутите?

– Однако ты не должен оставаться внутри после захода солнца. – Шериф «не услышал» возгласа. – И самое главное: если ты увидишь около бензоколонки машину или старика, сидящего на веранде или копошащегося в гараже, – ты не должен приближаться без приглашения. Ты должен уехать даже в том случае, если тебе нужна помощь. Никогда не приближайся к бензоколонке, если в ней кто-нибудь есть или ты думаешь, что в ней кто-нибудь есть. Это условие.

Убежденность и напор в голосе шерифа заставили молодого… нет, еще не поверить, но понять, что старый полицейский серьезен. Предельно серьезен. Это не розыгрыш.