Паутина удачи

Он красивый. Весь сияет, светится белизной. Тонкая сеть баллона сворачивается, уползает в готовую закрыться полость на крыше. Пар оседает. Вот уже бронепоезд остановился, натужно лязгнув колесами по рельсам.

Дверца заднего тамбура, выпуклая, тяжелая, похожая на овальный люк, медленно открылась. На приступку выпрыгнул черный от ужаса и, кажется, изрядно осунувшийся со вчерашнего дня Хромов. Побежал ко мне. Под ботинками захрустел гравий. Приятный живой звук. И дыхание Сёмкино, неровное, с судорожными всхлипами, – тоже живой звук. Добежал, попытался придушить, запинаясь, глотая слова и повторяя, что я Ренка, Реночка, а еще почему-то Ника и что он меня никуда больше не отпустит…

Меня затрясло от смеха, несколько истерического. Вот еще один человек, которому удача не указ. Я же страшнее летающего паровоза, я всю жизнь ему отравлю, даже если буду стараться исправить свой характер. Нет хуже жены, чем птица удачи, эти высшие маги – они каторжане пожизненные… точно. Я так и сказала, когда он прекратил меня душить.

– Неважно, – выдохнул Сёма, мешком падая на рельс. – Лучше уж ты меня изводи, чем я сам себя, за двоих.

– Ты откуда взялся внутри секретного бронепоезда, журналист? – поразилась я.

– Поехал к Бризову в депо затемно, хотел обсудить подарок для них с Томой, – вяло отозвался Семен, чуть посветлевший лицом. – Тут твой браслет сработал, переполох поднялся, Бризов рявкнул – он, оказывается, это умеет и вообще у них за главного мага-инженера.

– А почему вы взлетели здесь, вы же меня должны были видеть там, – махнула я в сторону бронепоезда.

– Я тебя рассмотрел здесь, – вздохнул Хромов. – Остальные там. Но мне ведь виднее. Я так и сказал Лешке.

– Так магия же…

– Ты моя обожаемая монстра, Реночка, – устало усмехнулся Сёма. – И никакая магия этого не изменит. Пошли, там Бризов в истерике. Он теперь в удачу верит.

– Ой…

– Этот «Облак» еще ни разу не взлетал без происшествий и тем более не приземлялся точно на рельсы. Его устали ремонтировать и заклинать. Потапыч чуть не счел ошибочной идею, сгоряча обещал к лету списать «Облак» и даже разрезать для переплавки. Чертежи грозился продать франконцам через Рони, чтоб «эти мусьи раззадорились ловить едрену вошь». Так кричал Бризов, когда мы в приземлении все же попали колесами на рельсы.

Я рассмеялась второй раз, уже без истерики. И подумала, что я первая в истории птица, которая и не подумала сама взлетать или прыгать со стены. Я запустила паровоз – туда, вверх… Сказала Хромову, он фыркнул на ходу. Осунувшийся, сколько мы его ни откармливаем – все равно тощий, но тянет меня исправно. Из люка уже выпрыгнули один за другим пятеро «близнецов» казака Василия. Спокойно осмотрелись и двинулись к «хорьгу» будить моих выпивших дурманного кофе попутчиков. И собирать членов клуба…

Вы видели свежеошпаренного первого министра хоть раз в жизни? Нет. А я видела. Я везучая. Хотя на что там смотреть – та же гнусь, только дохлая. На наледи споткнулся, упал и не смог спастись бегством. Без удачи жить трудно.

Из люка, прямо нам навстречу, выбрались два мага. Я сужу по комплекции – не «казаки Василии», а нормальные люди.

– Здесь поблизости был джинн, – припомнила я важное. – Наверняка шпион, я у него вот нитку из шарфика выдрала. Хватит для поиска?

– Вполне, – оживился старший маг и усмехнулся: – При некотором везении, само собой. Но сегодня явно удачный день. Проходите, вас ждет господин Бризов.

Внутри бронепоезда мне понравилось. Сталь, скромная отделка, шикарные кресла для магов, с целой системой гашения удара при приземлении. В центральном, далеко, за тамбуром, сидел Лешка. В любимой черной куртке машиниста, сияющий от гордости и ужасно, невыносимо утомленный. Не я же этот «Облак» поднимала в полет.

– Дай погудеть, – попросила я самое глупое, что пришло в голову.

Надо же как-то его расшевелить, а то сейчас свалится в обморок. Сил у него нет, встать неспособен. Губы синие, к спинке кресла весь прилип. Колотит его, бедолагу. Я быстро расстегнула шубу и укутала Бризова. Сёма порылся в шкафчике, нашел воду и развел в ней какой-то порошок. Не иначе полезный. Ну все знает этот журналист, словно секретов для него не существует.

– Гуди, – согласился Бризов, выпив воду. – Вот эту ручку тяни вниз. Сколько хочешь гуди. Ты жива, а я взлетел. Это лучший бронепоезд на свете. Ты лучшая птица. Я бесподобный машинист, я понял, как его направлять. Все так хорошо, что остается только гудеть и праздновать…

Он еще что-то шептал, но я не расслышала. Я уже гудела. Голос у «Облака» великолепный. Здесь, возле котла, его мощь можно ощутить сполна, всем телом.

– …Еще, – закончил фразу Лешка, когда мои уши обрели способность слышать. – Гуди еще! У него уникальный по мощности выброс пара. Создается отличный ориентир для дирижабля. Ренка, скоро тут тесно станет от магов и дознава…

Я дернула ручку еще разок, чувствуя себя совершенно счастливой. Этот звук пробирает до самых дальних уголков сознания и еще глубже. Кажется, что пар и рев вычищают оттуда все мои остаточные страхи, всю нервотрепку сегодняшнего дня.

Когда тишина после гудка перестала быть ватной, я вздохнула, отобрала у порозовевшего Лешки шубу и накинула на плечи:

– Пошли смотреть на столицу.

– Зачем? – лениво уточнил Бризов, опираясь на плечо Семена и с большим трудом выбираясь из кресла.

– Мне хочется верить, что над шпилями дворца теперь не висит холодная тень, как было всегда прежде.

Бризов кивнул и поплелся в конец длинного коридора. На ступеньке у люка мы уселись и стали смотреть. Шпилей не увидели, далеко они, за лесом прячутся, ну и пусть. Зато весна празднует. Пичуги свистят, ветерок чешет гриву веток, в синем небе все выше и прозрачнее поднимаются клубы пара от нашего стихшего, но еще видимого глазу последнего длинного гудка. Светло, тепло. Удача по рельсам не несется мутным потоком тьмы и света, а чуть поблескивает, спокойная и неторопливая.

– Вот и дирижабль. – Хромов первым рассмотрел длинное серебристое тело над лесом. – Ренка, ты теперь, наверное, вполне официально и легально птица. Не хочешь дать небольшое интервью для «Столичного курьера»?

– Охотно, – прищурилась я, копируя папину манеру. – В обмен на вечное перо Карла Фридриха. Вот, кстати, твое, можешь забрать.

Хромов вздрогнул, неубедительно изобразил удивление. Похлопал себя по карману, где лежало древнее перо. И, само собой, ответил ожидаемое:

– Я его потерял так основательно, что и не рассчитывай, не верну ни за что! И знаешь, Рена, при твоей внешности пигалицы и характере монстры должен я иметь надежду хотя бы на самое ничтожное полезное приданое.