Паутина вероятности

В башне вовсю кипела работа по подготовке к выходу, артельщики изучали оставленный мной план маршрута, центром компании был Слон, участвовавший в последнем штурме территории секты. Но по большому счету никто не знал местности, или, вернее, того, что там было сейчас. Старые карты Припяти и попавших под влияние Зоны окрестностей неузнаваемо трансформировались: многое оказалось не там, где было раньше, многие постройки словно сопели со своих мест и прочно обосновались в тех местах, где их вообще быть не должно. Глянув на часы, я решил провести короткий инструктаж по операции. Бойцы слушали внимательно, ловя каждое слово. При этом все протекало буднично, как будто акция из ряда обычных рейдов по тылам. Хотя, безусловно, каждый осознавал, что нам предстоит сделать.

Если говорить о себе, то любой выход на боевые, это вроде как и волнующе и муторно одновременно. Когда больше думаешь о том, верно ли рассчитан боекомплект, хорошо ли подобрана снаряга и готовы ли бойцы, как-то нивелируется весь пафос, уступая место обычной деловой суете.

Решено было работать по схеме «сюрприз», когда бойцы распределят между собой всех сопровождающих и по моему сигналу их «погасят». Расчет строился на том, что сектанты максимально оголят тыл, стянув все боеспособные подразделения на отражение атаки извне. Нас поведут, но следить будут только периодически, докладывая о прохождении контрольных точек. Наша задача – нейтрализовать сопровождение сразу после сеанса связи и уйти с маршрута к реке. Нужно все время оставаться в зараженной трехкилометровой зоне, где не так-то просто обнаружить и более крупное подразделение, не то что нас восьмерых. Работать придется на короткой дистанции, поэтому главное – точно подгадать момент нападения. Лучше, если сопровождающих получится отвлечь чем-либо.

Инструктаж длился около тридцати минут, после чего все разошлись, а я спустился в подвал и прямо в снаряге завалился на кровать. Разглядывая трещины на крашенном зеленой краской потолке, обдумал и еще раз прогнал весь план целиком. Вроде все срасталось. Смущало только недовольство Лесника, но его присутствие – это скорее риск, нежели помощь. Отец Даши ушел, не прощаясь, около двух часов назад. Растворился во мгле, усугубляемой хлынувшими с неба потоками воды, вышел за ворота и пропал. Но времени на выяснение отношений совсем не было, поэтому я решил оставить все как есть. Рассудив так: останусь жив, будет время все обговорить. А если повернется иначе… В этом случае слова уже не нужны.

Неожиданно комнату наполнило голубовато-белое свечение, и прямо посреди комнаты открылся портал. Оттуда вышел Видящий и, не произнеся ни слова, кивнул на дыру в воздухе. Поднявшись и одернув комбез, я шагнул в проем. Затем снова пришли знакомый холод и некое ощущение быстрого, невероятно быстрого движения в абсолютной пустоте, когда начинаешь осознавать понятие выражения «абсолютное ничто».

Мы оказались в зале с высоким, метров двадцать в самой высокой точке, сводчатым куполом. Сиреневый свет струился прямо из стен, воздух наполняли терпкие ароматы, от которых с непривычки кружилась голова. Но это был не тот зал, где собирался совет племени. Все вокруг оставляло впечатление мрачной торжественности, и где-то на грани слуха угадывался намек на тихую, печальную мелодию. В центре зала возвышался Обелиск, у подножия которого лежало тело Охотника с вытянутыми по швам руками. Побратима окружало яркое сиреневое свечение, волнами гулявшее по всему телу. Музыка зазвучала громче, и я расслышал слова, складывающиеся в некое подобие рассказа о жизни моего так неожиданно обретенного и столь быстро ушедшего брата. Смысл песни местами ускользал от понимания, сливаясь в поток образов и эмоций, по ощущениям напомнивших мне струение журчащего ручейка. Постепенно в зале появились с десяток других Изменяющих, и каждый добавил к голосу песни свой: сородичи поочередно рассказывали о том, кто и как запомнил Охотника и его отношение к племени и собратьям. Казалось, это длится вечно, время словно остановилось. Я и сам не заметил, как подпеваю, и воспоминания словно изливались из глубин памяти, частичка души покидала меня. Дар нагрелся и… рассыпался в прах. Упругая волна обжигающего жара потрясла все мое существо, и я рухнул на колени, сотрясаясь в конвульсиях. Затем я понял, что вижу все как бы со стороны: зал, кровохлёбов, себя на полу и… увидел Побратима, сидящего возле своего собственного тела. Сразу захотелось оказаться рядом. Обнять брата и рассказать, что я иду отомстить за него, что все было не напрасно… Но Охотник только махнул рукой и растаял в воздухе мириадами фиолетовых и голубых искр. Тьма накрыла меня, а потом я снова стал ощущать запахи, звуки и холод пола под щекой. Слабость и тошнота еще какое-то время не давали мне подняться, но чьи-то твердые руки помогли встать. В зале никого, кроме Видящего и пары его телохранителей, не осталось, тело побратима исчезло, поглощенное светом ушедшей Ласковой Маб. Откуда я знаю полное название светила родного мира кровохлёбов?..

Вождь ударил посохом в пол, по залу пробежала волна сиреневого света. Потом он заговорил беззвучно, но я мог слышать мыслеобразы без напряжения, как это было еще совсем недавно.

– Ты прошел обряд Прощания, Ступающий. Теперь часть знаний племени и все жизни твоей обретенной семьи с тобой навечно, память наших предков будет говорить с тобой, когда мудрость павших тебе понадобится. В свой смертный час позови, и любой Изменяющий, услышавший Последний Зов, придет для того, чтобы забрать собрата в зал Скорби и Прощания. Ты не умрешь как человек, отныне ты один из нас. Возьми обещанное и уходи: твоя семья погибла, и ты появишься в этом зале, только когда дорога жизни в этой оболочке для тебя закончится.

Видящий махнул рукой, метрах в десяти справа открылся портал. Кровохлёб, стоявший за левым плечом вождя, вышел вперед и протянул мне на вытянутой руке светящийся янтарным светом цилиндр, сантиметров пятнадцати длиной и где-то сантиметров пять в сечении. Я взял кристалл, ладонь с еле поджившими порезами слегка кольнуло, словно от разряда статики.

– Тубус был больше. Контейнер для транспортировки не нужен?

– Ты сам теперь контейнер: приложи Ключ к коже на груди. – Голос вождя стал торжественным. – Пусть свершится задуманное.

Без лишних разговоров я сделал, как сказал кровохлёб, и… кристалл словно нырнул мне под кожу. Странно, но никакого дискомфорта или ощущения чужеродного предмета не было. Просто я увидел некую золотистую, не больше спичечной головки, точку прямо перед глазами.

– Ключ принял тебя. Когда встретишь этого прощелыгу, поедателя отбросов, – вождь не скрывал своего презрения к Тихону, – просто приложи ладонь к груди и попроси Ключ выйти. У бродяги есть способ заглушить песню Ключа. Теперь прощай, меня ждут. Пусть все твои враги умрут в страшных муках. Доброй охоты, Ступающий-в-Паутине!

Я кивнул и молча шагнул в провал пространственного тоннеля. Снова холод. Снова чувство падения в пустоте. Все части головоломки собраны воедино, отступать некуда.

3.3

– Меня звать Бурун, идите след в след, оружие не доставать, а кто дернется – успокоим сразу. Выдвигаемся.

Мы вышли в квадрат к северу от второго аванпоста «Братства Обелиска», где нас встретил этот угрюмый мужик в добротном комбезе, напоминающем наши, только «альфовские» «Сумраки» были все же грубее по выделке. Вооружение было стандартным – сектанты очень любили амеровское оружие, этот конкретный «пассажир» ходил с полноразмерной М-16АЗ [41] с «подствольником» и новеньким четырехкратником ACOG. Шлем у него был тоже какой-то особенный, с буграми в районе наушной области, видимо, туда была встроена гарнитура, а ларингофонный микрофон был упрятан под кокетку БЗК. Но с борзотой своей проводник ошибся, я решил показать зубы и послал ему слабый импульс боли. Он побледнел, согнулся пополам и рухнул на колени, поскуливая от боли, но не имея сил даже на лишний вздох. Дождавшись, когда боль станет непереносимой, я оборвал трансляцию и встал над телом содрогающегося в рвотных конвульсиях сектанта.

41

М-16АЗ («flat top») – американская штурмовая винтовка, подвид М-16, поступил на вооружение армии в 1994 г.

– А теперь ты меня выслушай. – Чутье подсказывало мне, что я все делаю правильно. – Твое дело отвести меня куда приказано, не раскрывая своего поганого рта. Встань, утрись и веди быстрее, времени не вагон. А вякнешь еще что-нибудь не по делу – сожгу твои промытые мозги вместе с той слякотью, что вместо серого вещества у твоих дружков, целящихся в меня вон с той высотки.

Само собой, я блефовал, но никто проверять мои слова не захотел: ощущение тяжкого взгляда в затылок исчезло почти сразу, как только Бурун поднялся и отчаянно замахал руками, повернувшись в сторону как раз той заросшей кустарником и редкими деревцами высотки. Минуты три спустя оттуда появились шестеро, вооруженных, как и Бурун, амеровскими М-16АЗ, только сектантский снайпер шел с нашей отечественной СВУ. Нас взяли в коробочку так, чтобы мои бойцы оказались под присмотром: теперь каждый артельщик так или иначе был на виду.

Когда-то мне довелось вместе с моим тогдашним ротным, капитаном Шубиным, участвовать в обмене пленными. Так вышло, что бандиты назначили непременным условием обмена присутствие командиров пленных бойцов. Понятное дело, что поехали не «махры» из подразделения, откуда выдернули троих солдатиков, а мы, чтобы, так сказать, качественно осмотреть лагерь одного из самых на тот момент известных бандитских вождей. Прикинулись в обмятую форму соответственно званиям (настоящую, пожертвованную ради такого случая мотострелками), сделали документы и через равнинных «чехов», поголовно ходивших с ксивами местного МЧС, вышли на представителя бандитов. Через два часа тряски по горному серпантину мы уже шли вслед за угрюмыми, неразговорчивыми духами в лагерь. Разумеется, духи хитрили: закладывали петли, водили нас с завязанными глазами, только вот не учли, что места, где будет производиться обмен, плотно накрывала служба радиоразведки, а наши перемещения отслеживались со спутника. В помощь были еще два обстоятельства: во-первых, бандитам перекрыли кислород войска федеральной группировки, наглухо блокировав выходы на равнину; а во-вторых, через посредников удалось добиться освобождения из нашей тюменской колонии одного отморозка, которого мы и должны были передать «чехам» чуть позднее. Не вдаваясь в подробности, скажу, что обмен был устроен грамотно: нам отдают пленных солдатиков, а когда отпускают – мы даем условный сигнал, другая группа передает духам их ненаглядного приятеля, отбывавшего срок за разбой и изнасилование. Вопреки бытующему среди обывателей мнению, в тюрьмах сейчас не гнобят насильников. Если это чеченец, то по этапу идет сопроводилово, где сказано, что «чеха» обижать нельзя, иначе решивших разобраться «по понятиям» ждут серьезные проблемы. Дети гор особо не церемонятся, а наша «русская» братва редко когда может договориться о «дружбе» против кого-то и с огромным удовольствием прессует только своих. Чеченцы же, напротив, держатся стаей, жестко и до конца отстаивая свои права. Не боятся ни крови, ни репрессий администрации. Поэтому зэка, которого вынули с русской кичи, в тюрьме от притеснений и наездов не страдал. Просто его освободят и передадут своим, а уже через какой-нибудь месяц этот же самый дух всплывет в Москве или в Воронеже и снова начнет грабить, насильничать и убивать, чтобы вновь быть посаженным и обмененным на пару-тройку первогодков, подловленных во время наряда по гарнизонной кухне или украденных прямо с караульного поста.

Лагерь был хитро укрыт в «зеленке», в каменистой почве бандиты вырыли сеть подземных схронов, где они могли отсиживаться месяцами. Нас встретил бородатый дух с повадками наркомана со стажем и тоже, как вот этот Бурун, попер в гору, мешая русские и арабские слова, давая понять, что будет резать неверных. Обстановка накалялась. Со всех сторон сбежались другие «чехи», лязгая затворами автоматов и потрясая разной длины ножиками, всячески подбадривая своего приятеля. Еще чуть-чуть, и нас бы стали резать на куски. Но Шубин просто сделал шаг навстречу разоряющемуся в припадке словесного поноса бандиту и коротко пробил ему правой в брюхо. Араб рухнул ничком, и в воздухе запахло говном. Надо сказать, что капитан мастерски исполнял подобный трюк, уложив как-то раз десантного майора, похвалявшегося, что-де не пробить капитану-строевику его, белую кость. Ну вот и побежал потом за сменным бельем, пригибаясь… А духа уволокли свои. Никто не накинулся на двух русских, вставших спина к спине. Так свора, травящая медведя, в последний момент замирает. Потому что загнанный в угол зверь буквально излучает готовность стоять насмерть и дорого продать свою жизнь. Десяток духов отступил, не выдержав молчаливого спокойствия двух среднего роста и не шибко героических пропорций русских. Отдали нам тогда солдатиков, а через неделю этого бородатого духа накрыла бригадная артиллерия. Поэтому я всегда чувствую момент, когда можно оскалиться, а когда лучше просто превратить все в шутку.