Паутина времени
Шрифт:
— Сначала посмотрим, а уже потом решим. Хотя врать не буду: любоваться зрелищем я не намерен.
— А отбиваться от толпы разгневанных крестьян, прикрывая каких-то наверняка искалеченных бродяг? — недовольно фыркнула Альга, пробираясь к люку на четвереньках, чтобы подобно Василию не познакомиться с потолком.
— Ну-у… моя дорогая… — я даже не сразу нашелся с ответом. Только спустившись по шаткой лесенке в бедную комнату и наскоро вытащив из мешка пакет с пирожками, оставленными на роль завтрака, спросил у супруги: — С каких пор ты стала такой боязливой и осторожной?
— Поживешь с вами, — был мне ответ, сдобренный многозначительным взглядом.
Специально для нас староста оставил на столе небольшой тазик с водой, которой, видимо, достопочтимым
Решив не откладывать в долгий ящик, вернулся к вещам, проверив поочередно все карманы, и все-таки в последнем нашел искомое. Пересчитав, впал в некое уныние, но потом подумал, что запас на первое время — уже хорошо. Василий корешкам обрадовался, как родным, Альга захлопала в ладоши и с искренним восхищением заметила, что я — гений.
Приятно, да.
Зеркал в доме не нашлось, чтобы оценить насколько плохо я выглядел.
Пришлось кое-как пригладить заметно поседевшую за последний год шевелюру пятерней, оправить одежду и убедить Альгу, что выглядит она превосходно. Правда, сначала отсутствие чего-нибудь отражающего насторожило, наведя на мысли о нечисти, но после я спохватился: откуда у бедных крестьян деньги на такую роскошь? На себя полюбоваться и в ведре с водой можно. Это на землях Ритов, куда ни глянь — благолепие и сытость.
Будут, поправил себя, не раньше, чем через пять-шесть веков, и то, если мы здесь ничего лишнего не наворотим. История — вещь хрупкая и нежная, обращаться с ней надобно бережно: кого попало не убивать, новшеств не вводить и строго следить за собственным языком, дабы не сболтнуть лишнего.
Протяжно проскрипела входная дверь, словно жалуясь на свою горькую судьбу. Нас позвал староста, сообщив, что все приготовления завершены — ждут только дорогих гостей.
— Люди согласились, что хорошо вы к нам попали. А то один кричит, что высокородный господин. Поди врет. Да и кровь благородная от колдовства не застрахована. Только вдруг потом наши посевы пожгут и молодых под нож пустят, чтобы отомстить? Вы уж разрешите наши сомнения. Оно, конечно, создательница сказала: всех колдунов огню, но и самим-то жить хочется! — приговаривал староста, провожая нас на крошечную площадь — пятачок посреди главной и единственной улицы селения. — Как скажете, ваша светлость, так и будет, ваше слово-то крепкое, сразу видно.
Судя по всему, собрались все местные жители. Даже малышню привели. Впрочем, половину собравшихся составляли старики: седые и высохшие, наводящие на мысль, что деревне осталось стоять несколько десятилетий до того, как опустеет последний дом, а новые поколения уйдут на поиски лучшей жизни.
На скромном возвышении, сбитом из широких досок, к ритуальным столбам привязали двух юнцов. Молодые лица, не знакомые с бритвой, были помяты и изукрашены кровоподтеками. Но сильно покалеченными пленники не выглядели. Один парень — повыше и покрупнее — не замолкая, ниспосылал на головы всем присутствующим проклятия и обещал, что его отец — могущественный князь — не отставит от деревни даже кучки обгорелых досок. Второй, совсем тоненький, словно подросток или девчонка, молчал, поджав губы, и неодобрительно косил огромными синими глазищами на собрата по несчастью. Выглядел, надо сказать, он престранно: лицо белее белого — только глаза и выделяются, зато одет во все черное; волосы — русые, падают на лоб неровными прядями. И чувствовалось в нем что-то такое, недоброе, что я даже подумал — может, к лучшему будет их сжечь? Не может тощий парнишка смотреть так жутко.
— Оррен, ты как хочешь, — начал Василий каким-то не своим, помертвевшим, голосом, — но если бы я не знал тебя и первый раз увидел сейчас, решил бы что этот глазастый парень — твой сын.
— Ага, — выдохнула
Альга.Староста покосился на нас: он уже отошел на приличное расстояние и фразы Василия услышать не мог, но, видимо, сам обратил внимание на указанное сходство. Сказать по-честному, ответить так это или не так — мне было сложно. Я-то себя со стороны не вижу, насколько похоже? Но, действительно, с портрета Норта, чьей копией я являлся, на меня смотрели именно такие глаза. Да и масть. Не то, чтобы русые люди были редкостью, но чем дольше я смотрел на парня — тем больше знакомых черт замечал.
— Князь Литт никогда не простит вам смерть своего единственного сына! — заявил высокий мальчишка уже как-то вяло, понимая, что на селян его угрозы действуют примерно так же, как увещевания одинокого грибника, повстречавшего на узкой тропке голодного волка.
Кажется, подпрыгнули мы синхронно. А потом переглянулись: вдруг послышалось?
Однако нет, прозвучавшая фамилия явно писалась с двумя «т» на конце, но, без сомнений, относилась к тем «Литам», о которых мы втроем дружно подумали. И о, ужас! Присмотревшись, я нашел определенные сходства с Кристианом — брови, форма подбородка и скул и даже то, как он поворачивал голову. Вот что называется — порода! За столько времени (узнать бы еще, сколько именно) и череду браков с представителями самых разнообразных рас, кровь императоров продолжала нести в себе частицу основателя своего славного и древнего рода.
Неожиданно картинка встала на свое место. Что бы было, если бы все шло своим чередом? Прервалась бы линия императоров до объединения Лирии. И собственно, не сложилось бы самой Чистой империи в противовес набирающей силы Эоле. И почему-то сразу стало понятно, зачем это все понадобилось Алив. Ведь именно наша империя послужила основой веры в Пресветлую мать и отказала в восхвалении другим творцам, в особенности, кровавому культу Хель.
Что ж… определенно надо было что-то делать.
— Боюсь, — осторожно начал с не совсем подходящего слова, но привлекая тем самым внимание к своей персоне, — я не могу допустить, чтобы вы казнили этих молодых людей. Как вы слышали, этот юноша — сын славного князя Литта, и я могу подтвердить, что его слова — правда. Он не может быть колдуном!
Раздался недовольный ропот толпы, но, к моему безграничному счастью, мы попали именно в то замечательное время, когда слово дворянина стоило больше, чем бумажки с печатями и подписями. Эти люди свято верили: подчерк подделать легко, честь — невозможно.
— Вы поручитесь? — осторожно переспросил староста, с тревогой уставившись на мой меч, который я придерживал словно бы невзначай. Видимо, мужчина прикинул, с какой вероятностью останется в живых, если не послушает меня, и протяжно вздохнул.
— Как же не колдун? — раздались выкрики из толпы.
— А вы это своими глазами видели или из-за цацок на шее вообразили? Тогда получается любая девушка, кулон на шею повесившая — колдунья. Я ручаюсь за этого юношу…
— Что же со вторым? — очень хотелось старосте сжечь хоть кого-нибудь.
Он уже и сам не рад был, что пригласил случайного дворянина на казнь, но ничего сделать не мог. Одно дело — пара юнцов, которые не смогли за себя постоять, а другое — взрослые люди, явно умеющие обращаться с оружием.
— Он-то уж точно ничей не сын! Сам вчера говорил, нет у него никого…
На душе скребли кошки, но, встретившись взглядом с тощим пареньком, я решился.
— А вы сами не сообразите? — оговорить вслух то, что собрался устроить, я был не в состоянии.
Много чего приходилось в жизни делать, какие только безрассудства не совершались в молодости, начиная от добровольного принятия метки, чтобы спасти брата, продолжая фиктивным браком и не останавливаясь на многих мелочах. Сейчас почему-то это было особенно странно и неприятно. Но что-то внутри, рядом с сердцем, подсказывало, что я поступал правильно. Именно так, как того требовало Время, пусть где-то глубоко в душе мне хотелось позволить селянам сжечь этого непонятного подростка со взглядом расчетливого убийцы.