Паутина

— Анни, это почтальон. Принес тебе бандероль. Наверное, та самая книга, что ты купила в интернет-магазине.

Это было как раз то, что приходит, когда совсем не ждешь, — я и вправду напрочь забыла о своем заказе и обрадовалась, как приятному сюрпризу.

— Спасибо! — крикнула я в ответ. — Положи куда-нибудь.

— Лежит на столе в кухне. Я пошел.

— Хорошего дня тебе. Пока, до вечера!

Наскоро смыв пену, я голышом бросилась вниз, вся в предвкушении, как ребенок в рождественское утро. Рядом с вазой для фруктов лежал пухлый конверт с яркой надписью поверх нашего адреса: www.truecrimebypost.com. Я вскрыла пакет — на стол спланировал чек, но мне было не до него, — вытащила книгу и в течение нескольких секунд рассматривала обложку.

Линда Пирси. ЖАЖДА УБИВАТЬ. Шокирующие невыдуманные истории некоторых самых невероятных британских убийц.

Такой макет обложки мог сработать на школьном компьютере какой-нибудь десятилетний тупица: неуклюжие красные буквы на сплошном черном фоне в ореоле дюжины черно-белых снимков, из которых лишь один привлек мое внимание. Фото по пояс, аккуратная школьная блузка с галстучком, большие прозрачные, ничего не выражающие глаза смотрят прямо в камеру.

Прежде чем сесть за стол, я приготовила кофе и зажгла сигарету. Вдыхая острый, клейкий запах новой книги, смешанный с табачным дымом, я пробежала глазами индексный указатель и отыскала главу, посвященную Ребекке. Лихорадочно листая страницы, открыла нужную и принялась за чтение.

27

Из книги Линды Пирси «Жажда убивать», с. 75.

Десятилетняя девочка плакала. Молодой полисмен, направленный сюда, чтобы задать ей несколько вопросов, сидел напротив девочки в гостиной, смотрел на нее и неловко морщился от детских слез. Идя сюда, констебль Брайан Уиллингс понимал, что сообщить ребенку об убийстве лучшей подруги будет делом весьма нелегким, но никак не ожидал увидеть такого неизбывного горя. Тем более что он так старался обходить ужасающие подробности преступления, понимая, насколько опасны они для ушей невинного ребенка.

Обстановка, в которую попал констебль, нисколько не облегчала его задачу. Как и большинству его друзей и родных из города Тисфорд в Восточном Ланкашире, Брайану были привычны тесные, битком набитые жильцами квартирки, обставленные дешевой мебелью, и в роскоши этого дома он чувствовал себя не в своей тарелке. Смущаясь, он задал девочке вопросы, ради которых пришел, — доброжелательно и по-доброму, насколько мог. Спросил, видела ли она свою лучшую подругу в тот день, когда та пропала.

Пока он беседовал с девочкой, ее мать сидела рядом с дочерью и не сводила с констебля ледяного взгляда. Девочка снова зарыдала, захлебываясь слезами, а ее мать, резко поднявшись с дивана, приняла величественную позу. Она была красива, но наводила страх: высокая блондинка, прическа — волосок к волоску, безукоризненный наряд. Услышав ее злобный голос, Брайан невольно вспомнил, с кем имеет дело.

— Она уже сказала вам, что ничего не знает! Вместо того чтобы ловить убийцу, вы доводите мою дочь до истерики? Достаточно. Вы и так отняли у нас времени больше, чем положено.

Пытаясь оправдаться, молодой полисмен лепетал, что он всего-навсего исполняет свою работу. Но дама продолжала бушевать, и в конце концов парню ничего не осталось, как уйти. Прибыв в участок и собравшись с духом, он доложил своему непосредственному начальнику о результатах визита — в ужасе, что инспектор Дэвид Говард прикажет ему вернуться и завершить допрос.

Ничего подобного, однако, не случилось — Говард заверил младшего коллегу, что тот сделал все правильно.

— Я и сам поступил бы точно так же, сынок. Она ведь всего лишь ребенок — что она может знать? Уверен, ты и сам понимаешь, что не стоит действовать этой семье на нервы.

Уж что-что, а это Брайан знал. Семейство Фишер в городе было известно каждому. Деннису Фишеру принадлежала самая крупная в Тисфорде фабрика, а его капитал, по слухам, превышал семь миллионов. Рита Фишер — та самая дама, что выставила представителя закона, — была единственным ребенком крупного финансового магната и его блиставшей в свете супруги. Чете Фишер не было никакого дела до жителей города, но именно эта отдаленность от повседневной городской жизни и сделала их в глазах горожан почти легендарными личностями. Единственным трагическим обстоятельством, омрачающим счастливую жизнь образцовой супружеской пары, была невозможность иметь детей. Но когда они приняли решение взять приемного ребенка, и эта проблема была разрешена. Ангельски прелестная и необычайно умная Ребекка стала дочерью их мечты, и оба новых родителя, и Рита, и Деннис, без памяти обожали свое дитя.

— Не пытайся откусить больше, чем сможешь проглотить, — с отеческой мудростью поучал Говард молодого сотрудника. — Поговори с другими подругами этой девочки. Кто-нибудь из них что-нибудь да знает.

Хью Солтер почти полтора десятка лет проработал патологоанатомом в полиции Восточного Ланкашира. Работа не для брезгливого, слабонервного человека, и Хью — в то время сорока с лишним лет от роду — считал себя привычным ко всяким ужасам. Едва ли не ежедневно ему приходилось производить осмотры трупов после автомобильных и производственных аварий, и потому лишь очень немногое могло ввергнуть его в шок.

Однако летом 1969 года, когда было обнаружено тело девятилетней Эленор Корбетт, даже профессиональная закалка его не выручила. Это был не трагический несчастный случай, а зверское убийство любимой всеми маленькой девочки, милого жизнерадостного ребенка из большой, дружной семьи. Жестокость убийцы бросалась в глаза даже при поверхностном осмотре жертвы. На теле Эленор было обнаружено более тридцати проникающих ран, то есть убийца продолжал орудовать ножом, когда девочка уже перестала подавать признаки жизни.

— Ведь ей было всего девять лет, а по виду вообще семи не дать, — говорил позже Хью. — Поначалу мы все думали, что она была убита мужчиной. Я не злодей по натуре, но, осматривая тело этого несчастного ребенка, я был в таком состоянии, что мог бы разорвать подонка собственными руками.

Разумеется, Хью точно знал, где было найдено тело Эленор. Пустой дом на окраине Тисфорда с давно выбитыми окнами, окруженный одичавшим садом, переходящим в лес. Мальчишки из местной школы частенько наведывались в это покинутое жилище, когда оно еще таило в себе притягательную новизну, но и им эти руины давно наскучили. Пока интерес к дому у ребят еще не пропал, кто-то из них поймал там гигантского паука, история превратилась в легенду, и с тех пор среди тисфордских детей заброшенный дом на окраине получил название «паучьего гнезда».

Трудно придумать, считал Хью, менее привлекательное место для детей, и в особенности для девочек. И все-таки не было никаких сомнений в том, что Эленор пришла сюда по доброй воле, — это подтвердили все, кто ее видел. Более того, в комнате, где ее убили, следы людского обитания были очевидны. В одном углу обнаружились самые разные предметы домашнего быта, аккуратно разложенные, но почти все так или иначе поврежденные: треснутые миски и тарелки, погнутые или сломанные столовые приборы. Особенно поражало обилие надколотых ваз с увядшими, но, похоже, заботливо собранными цветами.

Коллеги неофициально сообщили Хью о предварительной версии: по мнению полиции, Эленор имела обыкновение ходить в заброшенный дом с другими детьми, а найденные там предметы служили им для игр. В тот злосчастный день, развивали свою версию полицейские, Эленор надумала пойти туда без подруг; увидев девочку одну, неизвестный убийца последовал за ней. Правда, этой версии противоречило отсутствие на теле девочки следов сексуального насилия. Но Хью знал, что зло непредсказуемо, и хотя существуют некоторые общие модели поведения детоубийц, полностью на них полагаться нельзя.

Однако, приступив к детальному осмотру тела Эленор, патологоанатом обнаружил и другие детали, заставившие его призадуматься. Несмотря на огромное количество ножевых ранений, все они были нанесены с гораздо меньшей силой, чем можно было бы ожидать от охваченного яростью мужчины, да и расположение ран свидетельствовало, что нападавший был ниже ростом, чем взрослый мужчина. Много часов не покидая лабораторию после обнаружения тела девочки, Хью понял, что все его прежние представления о том, как и кем было совершено убийство, поставлены под сомнение.

Тем временем полиция произвела тщательный осмотр места преступления. Прочесывали не только дом, но и сад. С помощью служебных собак и добровольных помощников — а таких набралось немало — полицейские исследовали буквально каждый дюйм. И вот призывный лай раздался из кустов у входной двери, двое полицейских со всех ног бросились туда. Одна из собак нашла то, что искали.

Нож с костяной рукояткой и изогнутым лезвием лежал почти на виду. То, что оружие убийства Эленор практически не было спрятано, наводило на мысль, что убийца либо случайно обронил его, либо бросил, в панике скрываясь с места преступления. На лезвии густо запеклась кровь, рукоятка тоже была выпачкана кровью. На рукоятке обнаружили четкие отпечатки пальцев, размер которых навел полицейских на ту же мысль, что пришла в голову Хью Солтеру при осмотре тела убитой девочки.

— Сперва я не мог этому поверить, — говорил впоследствии один из полицейских. — Но судмедэксперты и патологоанатом сошлись во мнении, и я понял, что это правда. Эленор Корбетт была убита ребенком.

Рита и Деннис Фишер сделали все возможное, чтобы защитить свою приемную дочь, в частности, заявили, что в день исчезновения погибшей девочки Ребекка постоянно находилась у себя в комнате. Но их влияние оказалось небезгранично даже в Тисфорде. По мере того как подробности преступления начали просачиваться в прессу, оно быстро стало скандально известным всей стране.

Полиция подвергла обоих супругов допросу, пытаясь выяснить, видели ли они в тот день Ребекку собственными глазами. И, несмотря на отчаянное желание защитить своего ребенка, о котором они так долго мечтали, эта респектабельная, законопослушная супружеская пара не смогла опуститься до прямой лжи. Фишеры были вынуждены признать, что не видели в тот день Ребекку. Деннис с раннего утра был на работе, а Рита отправилась в близлежащий город с намерением обновить гардероб. Свою десятилетнюю дочь они оставили под присмотром домработницы, а та была занята домашними делами и тоже не смогла подтвердить, что Ребекка была дома.

Отпечатки на ноже были идентифицированы как отпечатки пальцев Ребекки, после чего полиция получила ордер на обыск в доме Фишеров и улики против Ребекки стали еще более неоспоримыми. В доме оказалось еще несколько точно таких же ножей — они были частью дорогого столового набора. Костяная рукоятка найденного возле дома ножа потемнела, и по этой причине несколько месяцев назад Рита решила его выбросить. Так же попали в заброшенный дом и другие испорченные предметы домашнего обихода. Когда что-нибудь у Фишеров приходило в негодность, Ребекка тайком от всех извлекала сломанную вещь из мусорного контейнера до того, как мусорщики вывозили его.

Ребекка упорно отрицала свою причастность к убийству, но была на удивление откровенной во всем, что касалось ее лучшей подруги. Она призналась, что доставала из мусорного бака и приносила в заброшенный дом треснутую посуду, много ваз, а также столовые приборы, в том числе и тот самый нож. По ее словам, им с Эленор нравилось там играть «во взрослых». Она наотрез отказывалась признать свою вину, однако улики против нее были неопровержимыми. Через три дня после обнаружения тела Эленор полиция заключила Ребекку Фишер под стражу.

Ситуация поистине беспрецедентная. Полицейские чины Восточного Ланкашира и представить себе не могли, что подозреваемой в таком злодействе окажется десятилетняя девочка. Будь Ребекка Фишер совершеннолетней, ее содержали бы в камере до суда, но в ее возрасте об этом не могло быть и речи. Однако нечего было думать и о том, чтобы она дожидалась суда в своем доме. Наконец было принято решение перевести ее в полицейский участок соседнего города, где имелось несколько одиночных камер. Эти крошечные комнатки использовались редко и предназначались в основном для сильно подвыпивших ночных гуляк.

Новость об аресте Ребекки распространилась быстро, но место ее заключения держалось в строжайшей тайне. Народ в округе был настолько настроен против малолетней убийцы, что власти опасались стихийного бунта: возмущенная толпа могла попытаться силой проникнуть в участок, где она находилась. Сама Ребекка, однако, угрозы явно не представляла, и ее охрана была сокращена до минимума. Двери ее камеры были почти постоянно раскрыты настежь, и хотя женщина-полисмен круглосуточно сидела в коридоре, это было скорее соблюдением правил, нежели из-за опасения, что Ребекка может попытаться совершить побег.

Большую часть времени на этом посту находилась констебль Никола Харрис. Ей было двадцать семь лет, и она была известна тем, что легко находила общий язык с детьми. В течение не одного месяца подготовки к судебному процессу Никола Харрис регулярно разговаривала с девочкой и не могла не удивляться тому, что открылось ей в этом ребенке.

— Разумеется, я знала, что она убила Эленор Корбетт, — впоследствии рассказывала Никола, — но, беседуя с ней, никак не могла в это поверить. На редкость спокойная, милая девочка. И вдобавок хорошо воспитанная. У меня две племянницы примерно ее возраста, так что я-то знала, какими шкодливыми могут быть девчонки. А Ребекка была совсем другая. Она рассказывала мне о своих приемных родителях, и у меня сложилось впечатление, что она их очень любит. Насколько я помню, она никогда не упоминала о том, что была приемным ребенком, да и я никогда не поднимала в разговорах с ней этого вопроса. Говоря о приемных родителях, она всегда называла их мамой и папой и очень скучала по ним. Собственно, если подумать, она ни о чем другом и не говорила.

Если о приемных родителях Ребекка говорила охотно, то о чем-либо ином теперь напрочь отказывалась, и в особенности об убийстве Эленор Корбетт. Даже полицейский психолог был озадачен ее категорическим нежеланием вступать с ним в какой-либо контакт. Она лишь заявила, что не имеет никакого отношения к убийству своей лучшей подруги, и повторяла это даже после того, как ей предъявили неопровержимые улики ее вины. Встречи с психологом, абсолютно бесполезные, только тревожили Ребекку, и констебль Никола Харрис с беспокойством наблюдала за сменой настроения девочки.

— После разговора с психологом Ребекка возвращалась совсем другим человеком, — вспоминала она. — Обычно она прекрасно владела собой, а после этих бесед выглядела измученной и напуганной. А если я спрашивала, в чем дело, она замыкалась в себе. Только твердила, что все в порядке. Но во время ночных дежурств я понимала, что это не так. После встреч с психологом она почти всегда мочилась в постель и ее, похоже, мучили кошмары: дверь ее камеры была постоянно открыта, и я часто слышала, как она говорит во сне. Помнится, она все время твердила одну и ту же фразу. «Не говори им, — повторяла она. — Не надо им рассказывать!» Наутро я спросила, что ей снилось, кому и о чем не надо рассказывать, а Ребекка только глянула на меня испуганно и ответила, что не знает.

Возможно, это был случайный набор слов, связанный с приснившимся ей кошмаром, который она, проснувшись, не помнила. А возможно, ее подсознание, отягощенное бременем вины, подсказывало ей, что она никогда, никому, ни в коем случае не должна сознаваться в своем страшном преступлении.

В течение долгих недель, предшествовавших судебному процессу, Рита и Деннис оставались все теми же любящими родителями, хотя повсеместно растущее озлобление против девочки сделало и самих супругов мишенью для ненависти. Ночью накануне начала процесса на фабрику Денниса Фишера были вызваны пожарные: кто-то метнул в окно самодельную зажигательную бомбу. Огонь быстро погасили, и ущерб от поджога был незначительным. Это случилось в нерабочее время, поэтому обошлось без жертв. Однако было совершенно ясно, против кого и по какой причине совершена эта выходка и на чьей стороне жители Тисфорда. Безутешных родственников Эленор Корбетт считали жертвами, а Фишеров называли монстрами и поносили с неприкрытой злобой. Их финансовое благополучие только подливало масла в огонь ненависти и возмущения в среде бедноты, составляющей подавляющее большинство городского населения.

Появление четы Фишер на первом судебном заседании по делу Ребекки нисколько не добавило им популярности. Стоило им ступить на лестницу, ведущую в зал судебных заседаний, как фотографы почти всех крупных газет страны мгновенно окружили их. Супруги шли, не касаясь друг друга и опустив глаза в пол, — трагедия сильно поколебала устои их еще недавно счастливого брака. Деннис источал холод, пытаясь скрыть истинные чувства под маской делового человека. Рита соорудила собственный панцирь, явившись в роскошном одеянии и водопаде драгоценностей и тем самым сразу же восстановив против себя большинство присутствующих, которым подобные наряды и украшения могли привидеться только в самых сладких снах. Превосходный макияж и безразличие на лице, придававшие ее облику отчужденность и снобизм, решительно лишали эту женщину надежды на чьи-либо симпатии.

И тем не менее во время процесса Рита делала все возможное для защиты приемной дочери. В перерывах она сразу устремлялась к девочке, надменно требуя оставить членов ее семьи наедине с адвокатом. Впрочем, ее озабоченность будущим Ребекки была вполне естественна и ни у кого не вызывала удивления. Во время допроса Ребекка, бросая в зал беспокойные нервные взгляды, отвечала так глухо и монотонно, что судья вынужден был приказать ей говорить громче. Она продолжала настаивать на том, что не причастна к убийству Эленор, но всякий раз ее слова звучали все равнодушнее. Явная безучастность к собственной судьбе вызывала обратную реакцию слушателей. Казалось, Ребекка понимала, что лгать суду бессмысленно, но не могла заставить себя признаться.

Семья Эленор Корбетт присутствовала в зале суда на протяжении всего процесса. Ее мать, вдова, и старшие сестры были полны горечи и подозрительности, уверенные, что богатство Фишеров позволит Ребекке избежать правосудия. Семейству Корбетт было известно, что Рита и Деннис пригласили самых лучших адвокатов, каких только можно нанять за большие деньги, и они страшно негодовали по этому поводу. Когда адвокат Фишеров высказал предположение, что улики против Ребекки сфабрикованы, мать Эленор вскочила с места и устроила в суде настоящий скандал.

— Сцена была как в театре, — вспоминал впоследствии один из тех, кто присутствовал в зале. — Корбетт кричала, что адвокат — натуральный шут, если сочиняет такие версии, и что она не понимает, как он может после этого спать по ночам. Затем она повернулась к матери Ребекки — судья все долбил своим молотком, но вряд ли мать убитой девочки это слышала, уж больно взбесилась. Обозвала Риту Фишер злобной сукой, и такую же змею, говорит, пригрела — это про Ребекку. Точные ее слова, я запомнил. Она прошлась и насчет брака Фишеров — дескать, стыд и позор, а не семья, коли не смогли даже завести собственных детей. Короче, орала она всего-то минуты две, но успела и высказаться, и завести публику. Только после того, как судья пригрозил привлечь ее за оскорбление суда, она замолчала и села на свое место. Впрочем, по-моему, она тогда сказала все, что хотела сказать.

Несмотря на высочайшую квалификацию адвоката Фишеров, исход процесса был предрешен. Присяжные вынесли вердикт «виновна», и уже спустя десять минут судья огласил приговор. Ввиду несовершеннолетия Ребекку обвинили в непредумышленном, а не в преднамеренном убийстве, и посему о пожизненном тюремном заключении речи не было. Ее приговорили к содержанию под стражей в колонии для малолетних преступников, откуда по достижении шестнадцати лет она должна быть переведена во взрослую тюрьму.

В январе 1970 года Ребекку Фишер перевели в колонию «Саутфилд Юнит» на окраине Бирмингема. Только приемный отец навещал ее. Лишившись, согласно судебному вердикту, любимого ребенка, Рита Фишер покончила жизнь самоубийством на второй день после окончания процесса. Потеряв сразу жену и дочь, Деннис Фишер продал свои фабрики и открыл новый бизнес далеко от Тисфорда, где никто наверняка не испытывал бы к нему ни неприязни, ни вражды. Он остался преуспевающим бизнесменом, но превратился в глубоко несчастного человека. События, произошедшие в 1969 году, имели далеко идущие последствия, и жизнь Эленор Корбетт была не единственной жизнью, закончившейся в то лето.

Ребекка вышла на свободу в начале 1980-х. Ее снабдили новыми документами, и ее новое имя строго засекречено. Никому не известно, призналась ли она в убийстве Эленор или хотя бы объяснила, что двигало ею в тот судьбоносный для нее день. Тем не менее официальное решение гласило, что убийца больше не представляет угрозы для общества и ее можно освободить без всяких опасений. Сегодня Ребекка Фишер может быть где угодно.

28

У меня голова шла кругом, когда я дочитала главу о Ребекке Фишер. Кое-что полностью совпадало с известными мне фактами, однако многое и противоречило им. Отношения Ребекки с приемными родителями совершенно сбили меня с толку. Я и раньше хотела вникнуть в них, но, как ни старалась поверить словам Линды Пирси, подспудно чувствовала, что все не так. Рита и Деннис, ослепленные родительской любовью, пытаются защитить ее, даже когда инстинкт самосохранения должен был бы отстранить их от нее как можно дальше. Ребекка в камере полицейского участка отчаянно скучает по ним, как скучала бы по своим настоящим родителям…

Я не могла толком объяснить даже самой себе, почему все это отдает такой фальшью, — просто чувствовала. Какими бы размыто-нечеткими ни жили в моем воображении образы Денниса и Риты Фишер, они наверняка были куда более сложными и близкими к реальности, чем супружеская чета из книги, где рисовалась вечная на все времена модель пары, пребывающей в счастливом супружестве. Прочие моменты повествования Линды Пирси свидетельствовали о том, что автор без колебания, причем неоднократно, искажала истину ради того, чтобы представить всю историю в более драматическом свете, и ее описание внешности Риты Фишер служило тому явным подтверждением. Линда Пирси определенно приукрасила и жизнь Риты в замужестве, как бы заново создав ее образ; я не забыла беседу с Мелани в Тисфорде и подслушанный ею разговор. «Состояние-то она по наследству получила, и только поэтому Деннис Фишер и женился на ней. А он, дескать, холодный как рыба…»

Внезапно возникло ощущение, что в голове у меня так много информации, что ее невозможно систематизировать. Правда, полуправда и откровенная ложь переплелись как черви в клубке; я не могла различить, где кончается одно и начинается другое. Кому верить — Линде Пирси или родительницам Мелани и ее подруги? Основана их беседа на фактах или это просто треп, догадки и личная неприязнь? «Но ведь где-то, хоть где-то, — думала я, — должен быть источник информации такой же объективной и достоверной,как ответ в конце задачника?»

Только вот где этот источник и эта информация? Похоже, единственно возможный шаг в дальнейшей работе — посещение упомянутой в книге колонии для малолетних правонарушителей, в Бирмингеме. Если она еще существует, то я смогу что-нибудь выяснить, пообщавшись с людьми, знавшими Ребекку во время ее пребывания там. Книга лежала на столе обложкой кверху, и с фотографии на меня смотрела Ребекка с едва заметной улыбкой — словно подсмеиваясь над моим замешательством.

В гостиной пронзительно и настырно завопил телефон. Я вскочила со стула, в радостном предчувствии разговора с кем-нибудь вроде Люси Филдер, второпях пересекла комнату и схватила трубку:

— Алло?

Молчание. Только кто-то дышит на другом конце провода. В течение четырех-пяти секунд — неровное дыхание прямо в трубку, чуть глуховатое, как звук моря из поднесенной к уху раковины.

А потом — лишь частые гудки прерванного соединения.

Реальный страх легко уходит из фокуса. Даже конкретная угроза не может маячить бесконечно долго, если она не повторяется, не усиливается, не изменяется каким-либо образом. Я чувствовала себя наедине с огромным, злобным с виду псом, мирно спящим в углу гостиной. Бояться надо лишь того, что он вдруг проснется. С упорством параноика вы поначалу следите за его малейшими движениями, но со временем он перемещается на окраинные области вашего поля зрения, и вы читаете, вяжете или смотрите телевизор, словно никакого пса вовсе нет в комнате.

И вот теперь страх ворвался в мою жизнь, причем с такой сумасшедшей скоростью, от которой останавливалось сердце, а в ушах звучал злобный рык. Я не сумела сразу понять и смириться с тем, что измотавшее меня состояние в мгновение ока вернулось. Долгие секунды я стояла, устремив неподвижный взор на зажатую в руке трубку, будто восхищенный дикарь перед чудом техники, — но не видела ее. Во мне вообще ничего не было, кроме тупого удивления, которое быстро сходило на нет, зато скорость пульса нарастала, как скорость отходящего от станции поезда. Медленно-медленно прошла минута; столбняк от первого шока превращался в отупляющий ужас.

С огромным трудом стряхнув с себя это гипнотическое состояние, я положила трубку, но тут же снова подняла. Набрав непослушными пальцами номер 1471, прослушала сообщение автоответчика; голос был любезен и корректен, нечто среднее между интонациями диктора Би-би-си в шестидесятые годы и степфордской жены. [34]

— Вам звонили сегодня в 12 часов 07 минут, абонент скрыл свой номер.

Я снова положила трубку. Собственно, спрятаться от службы 1471 не сложнее, чем исключить номер своего телефона из открытого доступа в справочной, но невозможность вычислить звонившего взвинтила мои нервы до предела. Выходит, он точно знал, что делает. В душу закралось леденящее подозрение, что вся моя жизнь как на ладони у человека, о котором я абсолютно ничего не знаю.

34

«Степфордские жены» — роман американского писателя Айра Левина, в котором описывается, как женщин превращали в покорных мужьям жен-домохозяек.

Сама не заметив как, я вернулась в кухню, села и закурила очередную сигарету. Напрочь забыв о книге, по-прежнему лежавшей на столе, я делала одну глубокую затяжку за другой. «Возможно, кто-то ошибся номером», — пыталась я внушить себе, но подобная версия выглядела не реальнее банкноты достоинством в восемь фунтов. Случайно набрав неправильный номер, человек не станет молча дышать в трубку — даже отпетый грубиян просто швырнет ее на рычаг, услышав незнакомый голос. Нет, этот «кто-то» знал, кому звонит, и мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы в ушах не звучало его имя, а перед глазами не стояло его лицо. Ребекку, вероятно, особенно страшила неизвестность врага, а по мне — так я оказалась в еще более жуткой ситуации: я наверняка знала, ктоменя преследует и почему,зато не имела ответа ни на один из прочих, логически вытекающих вопросов.