Павел I

– Скорее всего, меня просто не примут: «Барыня велела узнать, что вам угодно?»

– Tiens, [174] об этом я не сделал рефлексии… Впрочем, это не беда. Ты становишься нахален: «Скажи, что имею важнейшее персональное дело». Девять шансов из ста… я хочу сказать, девять шансов из десяти: тебя примут.

– Ну а ежели у меня нет сейчас свободных ста рублей? – краснея, сказал Штааль.

– Ах вот что, – разочарованно протянул Насков. – Тогда другое дело. К сожалению моему, я беру назад всё ценное и мудрое, что было мною сказано. Тогда проклинай свою столь плачевную судьбу. Человек, не имеющий ста рублей, не достоин звания человека. Dixi.

174

Вот как (фр.).

– Предположим, я мог бы взять взаймы.

– Не будем предполагать, сын мой. Достать взаймы сто рублей в этой развратной, себялюбивой столице! Не льстись несбыточным сном… Разве что жалованья подождёшь? Поголодай, правда: нет беды в том, чтоб поголодать для любимой женщины. C'est une noble attitude [175] (слово «attitude» тоже у него не вышло). Кстати, прости, я выпил весь твой портер. Не заказываю для тебя другой бутылки: ты, натурально, обиделся бы, и ты был бы прав… Теперь видишь, как это просто? Вперёд всегда слушай дяденьку… Ты ещё остаёшься? Тогда прощай, я бегу. Ещё надо быть во дворце. Я обещал одному человеку (он назвал громкую фамилию). Скоро придёшь сюда опять?

175

Это благородная позиция (фр.).

– Едва ли… Впрочем, может, завтра приду.

– Приходи, отыграешься. Ты сделал успехи, сын мой, я тебе говорю. Прощай, расцеловываю тебя, однако лишь мысленно.

Он застегнул плащ на одну пуговицу и своей бодрой лошадиной походкой вышел из биллиардной.

«Куда же мне пойти? Скука какая! – подумал тоскливо Штааль. Наклонившись к столику – так, чтобы никто не видел, – он заглянул в кошелёк. – Три, шесть, семь рублей… Потом опять буду в ресторации обедать в долг… Господи, когда же придёт конец этой нищете!»

Дела его не улучшались от того, что он постоянно размышлял и говорил о преимуществах богатых людей перед бедными. Зорич умер и ничего ему не оставил. Штааль, стыдясь, ловил себя на том, что вспоминал о своём воспитателе не иначе как со злобой.

Он встал, сердито протянул руку поверх головы скромного посетителя, который робко, искоса на него смотрел с дивана, и снял с гвоздя шинель. Освободившийся биллиард уже снова был занят; лакей с обречённым видом нёс назад только что убранные шары. Штааль повернулся, надевая шинель, и опять ему у третьего биллиарда попался на глаза тот же жёлто-седой затылок.

«Что денег я тогда извёл в Париже! – подумал он. – Ведь и Семён Гаврилович немало присылал, и Безбородко дал на ту дурацкую командировку. Обоих более нет в живых. Прошла и моя молодость, – верно, и я скоро околею… Питт тоже тогда предлагал денег, я сблагородничал, отказался. Теперь пригодились бы… Глупый я был мальчишка!»

Он вздохнул и направился к двери. Проход мимо третьего биллиарда был занят игравшим с борта чиновником. Штааль остановился, пренебрежительно глядя на новую знаменитость. Удар вышел очень искусный.

– Ну и молодец! – воскликнул восторженно один из зрителей, – такого шара сам Яков не сделает.

– Bien joue, [176] – пробормотал кто-то у стены.

Штааль оглянулся – и вздрогнул.

«Да нет, быть не может!.. Ужели Пьер Ламор?..»

Старик показывал лакею на стакан, стоявший перед ним на столике.

– Полтинничек с вас, барин. Полтинник, – особенно внятно и вразумительно говорил лакей.

– Vous ferez porter a sur ma note. Je suis au numero douze. [177]

176

Отлично сыграно (фр.).

177

Запишите это на мой счёт. Я из двенадцатого номера (фр.).

Лакей улыбался глупой улыбкой непонимающего человека.

«Разумеется, Ламор… Господи!..»

Штааль быстро подошёл к старику.

– Вы меня не узнаёте? – по-французски спросил он дрогнувшим голосом.

Старик смотрел на него удивлённо. Вдруг улыбка пробежала в его глазах.

– Quel heureux hasard! [178] – сказал он, протягивая приветливо руку.

– Вы? В Петербурге? Какими судьбами?

– Да, я здесь живу, у Демута.

– В Петербурге?

178

Какой счастливый случай! (фр.).

Ламор рассмеялся:

– Как видите… В самом деле, какая странная встреча! Так вы военный? Как же вы поживаете?

– Да ничего…

Они смотрели друг на друга, не зная, что сказать.

– Вы мало изменились…

– Будто? А вас я едва узнал… Ведь лет шесть прошло? Вы тогда были совсем мальчиком. Очень это много в вашем возрасте, шесть лет… Вот не думал встретить здесь старого приятеля. Я зашёл из столовой сюда в биллиардную, не хотелось подниматься в свою комнату. Да вы что ж, спешите? Посидите со мною…

– С удовольствием.

– Ну и прекрасно, я рад!.. Хотите, сядем в том углу, там никого нет… И вина велите подать.

– Принеси бутылку бордо, Кирилл, вон туда, – приказал Штааль лакею, стоявшему около них с недоверчивым видом.

– В три рубли или четыре прикажете?

– В три.

Они сели за стол в тёмном углу комнаты.

– Я когда-то любил биллиард, – сказал Ламор.

«Предложить ему сыграть партию? Нет, неловко такому старику», – подумал Штааль.

– А мосье Борегар?.. Ведь его казнили? – вдруг вскрикнул он.

Проходивший мимо гость на них оглянулся. Ламор пожал плечами.

– Comme tout le monde, mon jeune ami, comme tout le monde, [179] – сказал он.

X

За кулисами Каменного театра было полутемно, холодно и неуютно. Кое-где уже горели лампы. В огромных пустых пространствах позади сцены бродило несколько посетителей репетиций. Штааль, впервые попавший за кулисы, осторожно ступал по доскам пола, боясь провалиться в люк или ущемить ногу в пересекавших пол узких щелях. Он растерянно смотрел на канаты, уходившие куда-то вверх, на огромные зубчатые колёса, на торчавшие повсюду деревянные рамы. Всё здесь было непонятно и таинственно, но нисколько не поэтично: Штааль иначе себе представлял кулисы. Пахло пылью и крысами.

179

Как и всех, мой юный друг, как и всех (фр.).

За стеной кто-то пел одну и ту же музыкальную фразу.

Штааль прислушался: «Ни принцесса, ни дюшесса, ни княгиня, ни графиня», – пел хриплый баритон и вдруг – без всякой злобы в выражении – разразился отчаянной бранью. Из боковых помещений постоянно пробегали по направлению к сцене необычайно торопившиеся, часто полуодетые, люди с крайне озабоченными лицами. Другие неслись вверх и вниз по узким боковым лестницам. Штааль понимал, что где-то по сторонам идёт напряжённая подготовительная работа. Вдруг около того места, где он стоял, огромная рама со скрипом пришла в движение и поплыла по щели прямо на него. Штааль растерянно отступил. Декорация прижала его к лесенке. Он поднялся по ступенькам и попал на сцену. Там зажигали фонари. Кто-то вколачивал молотком гвозди. Тёмный пустой зрительный зал теперь казался маленьким по сравнению с огромными пространствами позади сцены. Это особенно удивило Штааля. Прежде ему представлялось, что зрительный зал и составляет почти весь театр.