Павленков

В конце августа Гаршин пишет Павленкову, что после получения письма от него четыре дня просидел над «Нашим другом», «пробуя сделать что-нибудь…», но безуспешно. Объясняя издателю, что тот не совсем верно воспринял его предыдущий отзыв о книге, Гаршин прямо заявляет: «Дело идет совсем не о двух-трех статьях… Против содержания в общем смысле я ничего не имею сказать. Полезно сообщить детям и об аспидной доске, и об кожевенном производстве, и сведения из священной истории… Но неполезно изъяснять их таким образом, что в голове ребенка кроме путаницы ничего не останется. Говорю не о слоге, а об отношении к предмету, что я в первом письме назвал содержанием».

Критикуя затем авторское определение «аспидной доски», Гаршин приводит собственное короткое объяснение ее сути и, отталкиваясь от этого примера, пишет Флорентию Федоровичу: «Только так, по моему мнению, возможно выправить “Нашего друга”, но тогда ведь книга из 15 листов сократится на 7–9 и, собственно, перестанет быть книгой барона Корфа, так как от нее останется только один план… останется только одно приятное воспоминание. Простите меня, уважаемый Флорентий Федорович, за то, что я отнял у Вас много времени. Я очень виноват перед Вами: мне еще в Петербурге нужно было внимательно просмотреть книгу: тогда бы я наверно отказался от этой работы сейчас же*. Осознание того, что он невольно подводит издателя, побуждает Гаршина добавить следующее: «Не пригодятся ли Вам замечания на те явные нелепости, какие встречаются в книге на каждом шагу и которые нельзя не выбросить. Укажу на кое-что». И дальше на нескольких страницах писатель приводит курьезные места из книги.

Как развивались события после получения Павленковым такого письма, нетрудно предположить. Он ожидал от писателя готовой редакторской работы, а в ответ же получил резкую критику на рукопись. Что остается делать? Нужно садиться самому за редактирование, за освобождение нового издания книги от содержательных просчетов и стилистических погрешностей. Конечно, гаршинские замечания совершенно справедливы. Но если следовать логике его рассуждений, книге надо выносить смертный приговор. Однако она уже работает не один год и приносит учителям пользу. А вот усовершенствовать ее — необходимо! И придется это делать самому.

К этому времени Николай Александрович был уже тяжело болен. В 1883 году в Харькове на пятидесятом году жизни он скончался. Сотрудничество с Павленковым для барона Корфа было той отдушиной, которая вселяла в него уверенность, помогала в противоборстве со всеми, кто препятствовал развитию народного образования. В издательстве Ф. Ф. Павленкова вышли не одним изданием многие работы Н. А. Корфа: «Итоги народного образования в европейских государствах», «Наш друг. Книга для чтения в школе и дома», «300 письменных работ», «Задачи для упражнения в письме в начальной школе», «Первоначальное правописание. 40 диктовок с указанием грамматических правил», «Руководство для воскресных школ».

За несколько лет до смерти Николай Александрович предлагал Флорентию Федоровичу купить в собственность все его литературное наследие. «Сегодняшнее письмо поразит вас и краткостью и содержанием его, — писал он Павленкову 5 октября 1879 года, — краткость объясняется тем, что сегодня первый относительно лучший день после 2 1/2 недель невыразимых терзаний; а “поразительное” содержание письма состоит в следующем. Вполне доверяя Вам, предлагаю Вам вопрос, найдется ли у Вас охота и возможность переделать, то есть заменить все существующие между нами условия совершенно иными: не купите ли в полную собственность все до сих пор появившиеся уже сочинения мои и, если да, то сколько можете предложить? Рассрочка платежа возможна, но с тем, чтобы 4500 рублей были выплачены мне не позже мая будущего года. Вы человек решительный, предприимчивый, умный, дело любящий и ко мне расположенный, а потому не выйдет ли дела из моего вопроса?»

Эта заключительная часть делового письма — не дежурный комплимент. Для Корфа Флорентий Федорович служил образцом, идеалом той личности, за которой будущее.

В письмах Николая Александровича к Павленкову можно встретить и немало других трогательных проявлений искренних дружеских чувств. 6 июля 1879 года Н. А. Корф писал Ф. Ф. Павленкову из-за границы: «Давно бы пора нам увидеться, ведь мы сблизились теперь, вместе созидая новые издания своих книг, духовно породнились только путем педагогической переписки; дайте же мне взглянуть на Вас, хоть издали, и вышлите мне непременно свой портрет — я им очень дорожу». Проходит чуть больше месяца, и Корф вновь напоминает: «Кстати, однако, Вы обещали свою фотографическую карточку, да вместо того заказываете всевозможные фотографии для “Нашего друга”, кроме своей собственной…»

В тот период, когда Павленков был конвоирован в сибирскую ссылку, всячески стремясь поддержать издателя, Николай Александрович писал ему: «Утешьте себя и тем соображением, что с отставкою Толстого (министр народного просвещения. — В. Д.) “Наш друг” может быть вновь включен в каталог, о чем я буду хлопотать своевременно и что может не только отозваться на сбыте книг, что возместит те убытки, которые Вы несете теперь». А в другом письме от 15 ноября 1880 года он сообщал Флорентию Федоровичу о том, что предводитель дворянства его уезда намерен ходатайствовать у Сабурова (сменил графа Д. Толстого на посту министра народного просвещения. — В. Д.) о помещении «Нашего друга» в каталог книг для народных учителей.

Как уже упоминалось, вместе с книгой Н. А. Корфа Флорентий Федорович переиздает и переведенный в Вятке труд А. Секки. Характерно, что Павленков не позволяет себе довольствоваться простым переизданием ранее выпущенной книги, даже если это сулило ему столь желаемую в тот момент материальную выгоду. Он продолжает вести работу над ней, добиваясь, чтобы книга выходила на уровне современных требований. Так вот при переиздании труда А. Секки «Единство физических сил», зная, что автор за это время выпустил уже переработанное издание, Флорентий Федорович во что бы то ни стало стремится сверить свой перевод с новым вариантом, чтобы учесть все ценное в нем. С этой целью он адресует в Публичную библиотеку А. Ф. Бычкову

20 октября 1879 года просьбу следующего содержания: «Многоуважаемый Афанасий Федорович! Несколько лет тому назад я перевел известное сочинение Секки по редактируемому автором французскому изданию этой книги (1869 г.). Перевод мой уже в 1/2 года как разошелся, и я приступаю теперь к новому его изданию. Но так как Секки в 1874 году переработал свою книгу, сделав в ней множество дополнений и изменений, то мне необходимо сверить 1-е французское издание со 2-м. К сожалению, старого французского издания у меня не сохранилось, и я не мог достать его ни в одном книжном магазине — оно окончательно вышло из продажи. Но в Публичной библиотеке издание 1869 года находится налицо. Принимая в соображение, что всякий читатель, которому попадется книга Секки, охотно обратится за новым изданием, стоящим в уровень с последними успехами естествознания, и что старое издание Секки едва ли может представлять какой-либо интерес для Публичной библиотеки, я бы покорнейше просил Вас позволить мне или обменять его на новое французское издание 1874 года или же разрешить мне пользоваться им на дому в продолжении двух-трех недель».

Выход нового издания перевода книги А. Секки сопровождался, естественно, новыми претензиями цензуры. Об этом подробно рассказывается в прошении Павленкова, направленном 22 декабря 1879 года на имя начальника Главного управления по делам печати В. В. Григорьева. «Третьего дня было заарестовано до выхода в свет изданное мною сочинение Секки “Единство физических сил” (2-е издание), — пишет Павленков. — Представитель цензурного комитета объяснил мне, что задержание книги последовало за приложение к книге Секки двух лекций Тиндаля и Баркера, и что если я соглашусь их вырезать, то издание будет немедленно выпушено. Так как я готовил 2-е издание Секки к съезду естествоиспытателей, уже открывшемуся, то арест книги нарушает все мои расчеты, а потому я готов пожертвовать обоими приложениями, лишь бы только “Единство физических сил” можно было выпустить до закрытия съезда. Вы крайне меня обяжете, если сделаете распоряжение о немедленном снятии ареста с опечатанной книги Секки, — только безотлагательное распоряжение может сколько-нибудь помочь делу в данном случае. Переводчик “Единства физических сил” Ф. Павленков».

Как видим, в короткие месяцы после возвращения из вятской ссылки Павленков не тратит времени даром. Но не долго продолжалось его увлечение работой. Издатель Павленков теперь ведь до самого своего последнего часа в царской России будет оставаться лицом политически неблагонадежным. Полиция постоянно проводила у него обыски: не обнаружится ли причастности издателя к тем или иным крамольным действиям противников самодержавного режима? 25 февраля 1879 года Флорентий Федорович подвергается аресту. До 5 мая, то есть в течение двух с половиной месяцев, он содержится в заточении в одиночной камере дома предварительного заключения. Причина ареста издателя так и не была прояснена. В. Д. Черкасов предполагал, что поводом послужили знакомство Ф. Ф. Павленкова и деловые отношения с арестованным тогда по делу Зиновьева М. П. Надеиным.