Павлик Морозов [1978]

На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными кошелками и оскоминой на зубах.

Среди дня Павел и Федя собрались по ягоды. Сначала зашли за Яковом. Его не оказалось дома. Потом заглянули к Потупчику. Мотя лежала на кровати, кряхтела.

— Чего ты?

— Живот болит, — призналась она горестно, — объелась клюквы…

— А ты б не ела много, — усмехнулся Павел.

— Так она ж вкусная, с сахаром.

Он махнул рукой.

— Идем сами, Федя?

— Идем! — обрадовался брат. — Давай только мешок дома возьмем.

Вышли на улицу. Павлу было весело, и он предложил Феде:

— Бежим наперегонки, братко?

Федя нерешительно взглянул на него:

— Ты все равно перегонишь.

— А ты попробуй!

Он нарочно дал себя обогнать, и Федя, торжествующий, влетел во двор.

— Маманька, я его обогнал! Дай мешок.

Мать понимающе подмигнула Павлу.

— Быстрый стал ты, Федюшка! Допоздна только не ходите, ребятки.

— Мы в Тонкую Гривку махнем, — пошутил Павел, — и у тетки переночуем.

— Вот я вам махну! — погрозила она пальцем. По-осеннему сквозил лес. В воздухе вилась шелковая паутина.

…Запыхавшийся Данила прибежал в избу к деду:

— Ушел на болото… За клюквой…

Дед торопливо заходил по комнате, бормоча что-то. Потом остановился, словно устал.

— Данила, — сказал он тихо, — дай его…

— Кого? — так же тихо спросил Данила.

— Нож.

Данила долго не мог вытащить нож из-за божницы: у него тряслись руки. Наконец выдернул. Дед яростно замахал руками, зашипел:

— Да не этот! Тот, горбатый!

И, не дождавшись, сам выхватил нож из-за иконы.

— Возьми.

Данила стучал зубами:

— Он… не один пошел…

— С кем?

— С Федькой. Выдаст…

Дед вздрогнул.

— Обоих! Ну, ступай же! Чего стал, собачий сын?! Стой! Я с тобой пойду…

Бабка Ксения смотрела вслед и крестилась.

…Усталые мальчики возвращались домой. Федя всю дорогу оживленно тараторил о всякой всячине. Павел шел, задумавшись, отвечал рассеянно.

— Паш, а кто быстрей, волк или заяц?

— Волк, наверное.

— Паш, а когда у вас пионерские галстуки будут?

— Да вот Зоя Александровна обещала в этом году привезти.

В березовых зарослях, где разветвляется тропинка, увидели вдруг деда Серегу и Данилу. Павел задержал шаг.

— Паш… Данила драться не полезет? — тревожно спросил Федя.

— Побоится при деде. — Павел всматривался вперед. — А ты иди сзади, отстань шагов на десять.

Он медленно приближался к старику.

— Набрали ягод, внучек? — Голос у деда сиплый, ласковый.

— Ага.

— Ну-ка, покажь… Хватит на деда дуться-то…

Павел обрадованно заулыбался, снял с плеча мешок.

— Да я не дуюсь, дедуня… Смотри, какая клюква. Крупная!

Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.

— Дедуня, пусти руку… Больно!

Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:

— Федя, братко, беги! Беги, братко!..

Данила тремя прыжками догнал Федю…

* * *

На третий день искать братьев в лес пошла вся деревня. Шли цепью, шумя кустами и ветками, тревожно перекликались.

Тихо и пусто в желтом, осеннем лесу.

Мотя бежит мимо осыпающихся осин и берез, мимо колючих елей, ноги утопают в шуршащих листьях. Рядом скачет мохнатый Кусака.

— Ищи, Кусака, ищи…

Пес виляет хвостом, смотрит на девочку добрыми глазами.

Она на секунду останавливается, озираясь, облизывает сухие губы и снова бежит, бежит… Сколько она уже бежит? Час? Два?

Нет, с ними ничего не случилось. Они у тетки в Тонкой Гривке.

Но почему же мать говорит, что их там нет?

— Ищи, Кусака, ищи!

Но Кусаки нет. Где пес?

И тут доносится до нее гулкий собачий лай, от которого, кажется, сердце перестает биться и сразу делается холодно.

Задыхаясь, она летит на этот страшный вой, раздвигает кусты. Вот…

Мешок, рассыпанные ягоды. И кровь на желтых листьях.

Павел лежал на них, разбросав руки.

В отдалении, зарывшись лицом в валежник, лежал маленький Федя.

Запрокинув голову, Мотя бросилась прочь от этого места. Из широко открытого рта вырвался длинный стонущий крик:

— А-а-а…

Все остальное было, как в дыму. Она не видела и не слышала, как вынесли из леса тела убитых, как вели в сельсовет упирающегося Данилу, как Данила, заикаясь, бормотал что-то о Кулуканове, о деде…

Потом задыхающийся рыжебородый Василий Потупчик приволок в сельсовет бледного Кулуканова.

Одергивая дрожащими руками поддевку и презрительно глядя на Данилу и деда, Кулуканов проговорил в тишине:

— Не так сработали… Нужно было в болоте под колоду… тогда б и ворону костей не сыскать!

Глава XI У МАТЕРИ

Шел снег, заметая лес и деревню.

Ветер стучал калиткой, шипел в трубе. Татьяна не слышала его. Металась в постели, и губы шептали в бреду:

— Дети… Паша… Федя…

У постели по очереди дежурили соседки, ухаживали за Романом. В избе было тепло, пахло лекарствами.

Как-то Татьяна открыла глаза. Над ней кто-то заботливо склонялся, укутывал одеялом. Она слабо отстранила его, спросила:

— Какой месяц?

— Декабрь.