Печать бога

– Ну и цены у тебя, - возмущённо покачал головой Виктор.
– Захочешь купить, не купишь.

– У нас есть дешёвые книги, однако, их вид оставляет желать лучшего, уважаемый.

Аполли достал потрёпанный фолиант, буквально рассыпающийся трухой. Расслаивающаяся обложка носила следы цветного рисунка, ныне превратившегося в блеклые пятна, выбитое вверху название уже не читалось. Хозяин цирка бережно раскрыл книгу. Вываливающиеся листы приобрели коричневый цвет, уголки истончились, местами отсутствовали. Только тёмно-красные чернила до сих пор сохраняли слова текста.

– Что скажете, уважаемый?

Старший послушник окинул титульный лист равнодушным взглядом. Кажется, книга была самым старым товаром Аполли, причём скоропортящимся: "жить" ей оставалось недолго, пройдёт немного времени, и бумага обернётся пылью. Сколько же ей лет? Завитые литеры неведомого языка образовывали заросли слов, напоминая вычурный эльфийский стиль письма. Нет, эльфийский пропитан спокойствием чистой реки, а здесь чувствовалось нечто иное, неимоверно глубокое, отталкивающее. Вместе с тем оно притягивало взор. Без сомнения, фолиант содержит магическую силу.

– Что скажете, уважаемый?
– повторил хозяин цирка.

– Сколько хочешь за неё?
– ответил вопросом на вопрос Виктор.

– А сколько предложите? Вещь древняя, раритет, можно сказать, такую где-нибудь не найдёшь.

Старший послушник возвёл глаза к небу, задумчиво почесал затылок, потеребил жиденькую бородку. Карман пока приятно оттягивали два золотых, полученные вчера у орденского казначея - жалование за последний месяц.

– Дюжина медяков твоему раритету красная цена, - заявил он гордо.
– Откуда вы его, спрашивается, откопали, да ещё решились пристойному человеку представлять?

– Нет, - вздохнул Аполли, - боюсь, предложенная вами цена слишком мала, уважаемый. Я вдоволь постранствовал по свету, бывал везде.
– Высокий лоб горбуна прорезала глубокая морщина.
– Эта книга лежала под алтарём в полуразрушенном храме, затерянном в джунглях Востока. Змеи устроили там гнездо; казалось, они охраняли фолиант. Мои спутники погибли, сражаясь с гадами, выжил один я. Книга стоит много дороже.

– Ты её будешь продавать, пока она не распадётся прахом, - заметил Виктор.
– Один золотой.

– Двадцать пять золотых, - гнул своё хозяин цирка, - и Бегемот попытается унять Берка.

– Думаешь, я боюсь шелудивого пса?!
– заорал старший послушник.
– Да ты знаешь, против каких тварей я, боевой монах-ведун, выступал в одиночку?!

Правильнее было бы сказать "какие твари выступали против меня, когда я этого не ожидал и был один", но вино вскружило голову, и Виктор перепутал слова. Вино также избавило от страха и совершило то, о чём помыслить не могли циркачи.

Помнится, давным-давно старый магистр Вальден ди Сави учил: "Человек слаб, обуреваем... э-э... страстями. Пьянство - великая страсть, оно пожирает своего... э-э... носителя? Да, точно, носителя. Почему существует пьянство? Оно существует, потому что... э-э... э-э-э...
– магистр надолго погружался в неизмеримую глубину собственных мыслей. Разум его блуждал вместе с духом по сферам, недоступным пониманию послушников, и возникающий в это время перерыв между частями фразы порождал разнообразные домыслы. Злые языки, например, утверждали, что магистр забывает, о чём говорил, и силится вспомнить; человек он пожилой, всю сознательную жизнь проведший в борьбе с нечистым и его мерзкими отпрысками, вследствие чего употреблявший немало волшебных настоек, а настойки, волшебные и не очень, как известно, в больших объёмах отрицательно сказываются на здоровье. Посему и неспешная речь преподобного, предельно ясная абсолютно всем, недоброжелателями воспринималась как тягучая, будто смола.
– Пьянство существует, потому что есть вино и подобные ему напитки. Одни любят вино, другие... э-э... ненавидят. Ненависть грех, запомните сие! Нельзя ненавидеть, ибо Пророк проповедовал любовь к миру. Мир сотворён Всеотцом, значит... э-э... любить нужно всё, что есть в мире. Всеотец любил, Пророк любил и нам заповедал. Значит, вино тоже любить надобно. Вино есть дикий зверь, - магистр заметно оживлялся, приступая к любимой теме, - коего человеку надо приручить. Оно почувствует любовь и будет служить сильному духом человеку. Первое чудо, которое вам предстоит усвоить, - чудо Пьяного Посоха".

– Не дёргайся, мал...

Хрясь!!! Свинцовый шар врезался в открытый рот великана, прервав на полуслове. Бегемот отшатнулся, явно ошарашенный внезапностью происходящих событий. Освободившийся из душных объятий Виктор застыл на мгновение, уподоблённый святому Франсуа Миролюбивому - основателю Ордена Мудрости: посох отведён назад для удара, рваную замызганную одежду развевает лёгкий ветерок, гневное выражение лица не предвещает врагам ничего хорошего, злобные осоловевшие глазки бродят в поисках следующего противника.

Раньше остальных среагировал на агрессивные действия монаха-ведуна пёс. Прыгнув, Берк целил, вероятно, в горло буяна, и послушник был вынужден защититься посохом, в который пёс и вцепился, повиснув на нём мёртвым грузом. Виктор зарычал от негодования. Вино отворило резервы скрытых возможностей, ключом забивших в теле молодого человека. Не чувствуя тяжести пса, он бросился на опротивевшего горбуна. Аполли удивительно проворно отскочил, издав короткий свист. Тут же из повозки вылетели лохматики, намеренные сбить послушника с ног. Молниеносная реакция не подвела: монах-ведун собачьей тушей поверг обоих наземь.

– Убью! Раждавлю!
– взревел опомнившийся Бегемот, расставил толстые руки и кинулся ловить обидчика.

– Не надо!
– предостерегающе крикнул горбун.

Виктор отмахивался от наступающих врагов несчастным Берком, жалобно поскуливающим и наверняка раскаивающимся, что вгрызся в посох, но боящимся разжать челюсти. Послушник напоминал знаменосца, орудующего знаменем перед носом вражеской армии. Мало того: он пытался атаковать, причём довольно успешно! Досталось даже Аполли, жаждавшему усмирить гнев буйного монаха мирной беседой. Разочаровавшись в собственном красноречии после оплеухи, полученной собачьим хвостом, горбун приказал циркачам напасть одновременно; он промычал нечто нечленораздельное и резко вскинул в сторону Виктора руки с растопыренными пальцами. Лохматики, уворачиваясь от пронёсшейся над ними песьей туши, добрались до ног послушника. Бегемоту повезло куда меньше, нижний конец посоха попал ему в живот, остановив манёвр с захватом монаха-ведуна сзади. Гигант согнулся пополам и последним рывком, падая вперёд, повалил противника. Напуганные падением человека-горы, лохматики вовремя откатились прочь, а послушник оказался погребённым под Бегемотом. Лохматики заломили ему руки, отобрали посох.

Волна ярости схлынула, вместе с ней ушли силы.

– Демон с вами, два золотых! Ни гроша более, либо я ухожу, - прохрипел изрядно протрезвевший Виктор.

Аполли замолчал, размышляя. После продолжительной паузы он промолвил:

– Умеете вы торговаться, уважаемый. Пятнадцать золотых! Сейчас я приму ваше золото, а за окончательным расчётом вернусь позже, когда вы будете в состоянии заплатить.

– Так... не... пойдёт, - воспротивился старший послушник, по одному выдавливая слова.
– Каков окончательный... расчёт, по-вашему, и о каком сроке... идёт речь?

– Не волнуйтесь, уважаемый, - грустно улыбнулся горбун, потирая красную отметину на щеке - след от хвоста Берка.
– Я не потребую от вас более того, что вы сможете дать. Когда-нибудь наши пути вновь пересекутся, и я попрошу вас о помощи. Разве накормить голодного старика, позволить ему переночевать в сарае - великая цена за обретённые славу и знания? Уверен, книга принесёт вам известность, почёт, стоит её прочесть. Что до срока, то я не собираюсь возвращаться сюда по доброй воле лет десять. Подойдёт вам расчёт, уважаемый?