Печать Леса

Все дамские романы о любви вампиров к простым смертным – полная чушь. Люди для вампиров – не более чем скот. И только количество высших не позволяет вампирам занять доминирующее положение в мире. Их не любят, но они заставляют с собой считаться. Целые армии были вырезаны вампирами, прежде чем люди поняли, что война не принесет ничего, кроме потерь.

– Пусть мне вернут мои браслеты и окажут маркизу ла Корью достойный уход лекаря. А вы, миледи, должны сохранить в тайне все, что увидели!

Принцесса, резким движением выхватив из ножен черный клинок кинжала, резанула левое запястье и произнесла магическую формулу: «Кровью своей клянусь, сохранить в тайне все, что было мной увидено и услышано здесь и сейчас».

Кровь вспыхнула черным пламенем, охватив порез. Рана на глазах затянула свои края, не оставив даже царапины. Темные боги приняли клятву принцессы.

– Может, встанешь? Как-то неудобно общаться с сокурсницей, стоящей на коленях?

Талларна Ри Кван-Тарго удивленно посмотрела на меня, после чего на лице появилось удивление и узнавание. Я только сейчас вспомнил имя вампирессы. Она училась в пятом потоке, потому мы с ней и не пересекались.

Искры походных костров взметались ввысь, освещая стойбище в великой степи. Уже которую ночь не смолкали барабаны в шатре великого шамана орков. Все с нетерпением ждали начала завоевательного похода в земли людей и ненавистных эльфов, попирающих лесами земную твердь, мешая распространению великой степи.

В огромную палатку, украшенную диковинными черепами, призванными охранять от злых духов, завели следующую партию пленников.

Внутри палатки возле стен сидели шаманы низкого ранга – ученики верховного шамана. Заунывно напевая песнь духам, они ритмично били руками по барабанам. В центре шатра на расстеленном магическом рагорхе [3] , покрытой слабосветящимися в полумраке шатра рунами. В центре рагорха стоял треножник с кроваво-красными углями, от которых шел легкий дымок, отправлявший шаманов в верхние слои астрала, дабы принести духам соответствующие почести.

3

Выделанная шкура дракона.

Верховный шаман с пустым взглядом отплясывал замысловатый танец с костяным бубном в руках. Казалось, что танец беспорядочен и не имеет ритма, однако стоило присмотреться, и становилось ясно, что каждый шаг, каждое движение старого высушенного, словно живая мумия, орка выверено и отточено до автоматизма.

На рагорх уложили одурманенную травами молодую человеческую женщину. Помощник верховного шамана сорвал с нее одеяние и практически без замаха вогнал в сердце девушки ритуальный обсидиановый нож. Тело девушки дернулось и затихло, а из раны потекла кровавая дорожка, целеустремленно огибая остальные руны на рагорхе, стремясь к сложному геометрическому узору под треножником с углями. Достигнув края узора, она стала впитываться в сам узор, заставляя руны светиться ярче. Шатер наполнил нечеловеческий вой пойманной в ловушку души жертвы.

Тело девушки, когда оттуда вытекала вся кровь, рассыпалось прахом. Помощник шамана, сделав несколько пассов и произнеся магическую формулу, заставил прах убитой подняться в воздух, после чего его буквально засосало в чашу с углями. В воздух поднялась струя дыма, сложившаяся в лицо убитой человеческой женщины, искаженное в муке и беззвучном крике.

Следом подвели светловолосого эльфа. Ритуал повторился с точностью до миллиметра. Вот только после того как прах светлого эльфа попал в чашу с углями, шатер наполнил запах лиственного леса.

На восьмой жертве шаман издал клокотание, и его тело, засветившись зеленым огнем, повисло в воздухе на расстоянии четырех локтей над землей.

Помощник, не произнося ни звука, чтобы не нарушить общение с духами верховного шамана жестами заставил убраться из шатра барабанщиков. Достав из трофейного сундука кувшин с восстанавливающим зельем, помощник стал терпеливо ждать, когда же вернется из мира духов шаман. Сейчас в лагере начинается праздник. После трехнедельного ожидания и более сотни жертв разумных духи ответили!

Шаман стоял и озирался по сторонам. Он стоял посреди черной пустыни с ослепительно-белым небом. То и дело по небу проносилось непонятное существо, пугая не только своим видом, но и оглушительным свистом.

Без каких-либо звуков, громов и молний позади шамана возникло черное облако, скрывающее настоящий облик существа. И только два огненно-красных провала глаз, в котором словно была заключена ненависть ко всему живому, с насмешкой рассматривали дрожащее от страха тело шамана.

Почуяв неладное, шаман развернулся, после чего рухнул на колени и распростерся ниц.

– Владыка духов! Доволен ли ты жертвами, которые мы отправляли в иной мир во славу твою? Смилостивишься ли ты до жалких смертных мудростью своею? – шаман трусом отнюдь не был, вот только не бояться существа, находившегося перед ним, он просто не мог. Страх буквально сковывал его до самых кончиков ногтей, ибо волос у него не было от природы.

– Твои жертвы приняты, шаман! – при звуке голоса существа, скрывавшегося в темном облаке, шаман в ужасе замер. – Передай вождям, что как только сойдет снег с земель людей, как только боги сыграют весеннюю свадьбу – они смогут напасть на границу эльфийского леса! Лес больше не сможет защищать детей своих, потеряв свои способности! А теперь иди и передай мои слова!

Вокруг шамана завертелся черный вихрь, выбрасывая прочь его из мира духов.

Как только тело верховного шамана рухнуло на землю, к нему тут же подскочил старший ученик-помощник. Осторожно приподняв голову старого шамана, он стал вливать в рот восстанавливающее зелье. По шатру тут же прокатился отвратительный запах. Несмотря на все свои чудодейственные свойства – отвар был крайне мерзок на вкус и запах.

Шаман открыл черные, как ночь, глаза, глядящие на мир глазами духов, посмотрел на лицо склонившегося над ним ученика.

– Гмархаз… позови вождей, у меня радостная весть! – После чего верховный шаман зашелся в приступе дикого кашля.

Общение с духами буквально выпивало из шаманов последние силы, и после общения они были настолько беззащитны, что часто становились жертвами собственных учеников, возомнивших о себе, что они смогут исправно нести слова духов. Гмархаз был тем орком, который понимал, что учитель еще далеко не все передал, и передаст остальное только перед своей смертью, и поэтому старался тщательно беречь хрупкое наследство.