Печать луны

Оба приятеля не были склонны к разговору: фотограф закономерно злился, что его подняли из постели среди ночи (а в восемь утра вставать на работу), Каледин ужасно хотел спать и язык у него попросту не ворочался. Набрав еще раз номер Алисы и вымолвив в автоответчик пару ласковых, он небрежно сунул телефон в карман – езда укачивала, и через минуту Каледин провалился в сон. Впрочем, по прошествии четверти часа он проснулся, страшно вращая глазами. К счастью, Лемешев смотрел на дорогу и не видел странного выражения лица коллеги. Каледин отчаянно замотал головой, отгоняя видение рогатого чудовища посреди черного пламени. Начальству о своем открытии он пока рассказывать подождет – нужно срочно обсудить все с Алисой. Хотя легко сказать – срочно. Когда же эта дура наконец соизволит включить свой мобильный? Ревнивое воображение услужливо нарисовало Каледину экс-жену в прозрачном коротком платье, с полуобнаженной грудью, танцующую страстное танго с красавцем, напоминающем пирожное – явно английским баронетом. Алиса влюбленно заглядывала разлучнику в похотливые глаза, а тот интимно шептал ей на ушко, как бы невзначай касаясь его горячим языком. Федор почувствовал такую злость, что окончательно проснулся. Он стал было звонить Алисе снова, но автомобиль уже подъехал к коттеджу на Трехрублевском шоссе. Из-за забора виднеслась копия баварского замка «Нойшванштайн» – игрушечный беленький домик с голубой крышей и причудливыми сказочными башенками. В последнее время подобный псевдорыцарский стиль был очень популярен среди новых поселенцев Трехрублевки – особенно в среде богатых купцов, получивших личное дворянство.

Каледин сразу узнал особняк писательницы, авторши дамских гламурных романов Смелковой, в том числе бестселлера «Как выйти замуж за купца первой гильдии». Зевнув, он без всяких эмоций представил, что ему сейчас придется увидеть. Странно лишь, почему убийца не вытащил труп на улицу в центре города, а разложил «натюрморт», так сказать, по месту визита. Испугался патрулей кавалергардов на Тверской? Сменил тактику? Ладно, не столь важно. Как сообщили Каледину во время ночного звонка, тревогу подал охранник звезды: его усыпили хлороформом, приложив тряпку сзади – ночного визитера в лицо он не видел. Очнувшись и поняв, что связан, охранник, невзирая на повязку на глазах, сумел нажать подбородком на кнопку вызова полиции. Прискакавший казачий разъезд обнаружил в комнатке отдыха второго усыпленного охранника (когда его разбудили, он долго не мог понять, в чем дело), а наверху такую красочную картину, что оба казака наперегонки побежали к унитазу. При дальнейшей проверке оказалось: все камеры видеонаблюдения по периметру коттеджа Смелковой заботливо отключены, а записи, сделанные ими тщательно стерты.

Зайдя в спальню, Каледин сразу понял, что все его ожидания относительно обыденности зрелища не оправдались. Вот уж сюрприз так сюрприз. Прочие полицейские, если судить по их виду, ощущали то же самое. В углу покачивался стандартно белый как мел подпоручик Саша Волин, закрывая себе рот рукой, на среднем пальце которой блестел перстень. Антипов и Муравьев пребывали в нервном возбуждении, но вовсе не из-за очередного трупа – обещанная государем Камчатка дохнула им в лицо запахом медвежьей кухлянки и вяленой рыбы. И только невозмутимый Лемешев, попыхивая сигаретой, прошел на середину комнаты. Найдя нужный для съемки ракурс, он полыхнул яркой вспышкой – один раз, затем другой.

На всех четырех стенах спальни багровели огромные, в половину человеческого роста клинописные знаки, чем-то похожие на греческое письмо. В пространстве чувствовался сырой и сладковатый запах, знакомый ему с детства, когда в бывшем дедушкином поместье кучер на Рождество резал свинью – после этого в сарай, где они играли с братом, еще долго невозможно было зайти. Темно-красные потеки спускались от толстых стержней букв вниз тонкими струйками, кровь загустела, как виноградный сок, делая комнату похожей на рекламный плакат фильма ужасов. На тюлевых шторах алели огромные пятна – кровь из артерии брызнула именно туда: на этот раз убийца ее не экономил. Даже служебная собака жалась к дверям, жалобно скуля. На тебризском ковре лежало обнаженное тело Смелковой – труп женщины сначала был рассечен на куски, а потом сложен вместе, на манер детского конструктора «Лего». Покрытое французским ночным кремом алебастровое лицо, как и у прежних жертв, выглядело спокойным. Голова покойницы была почти отделена от туловища: женщине фирменным ударом ножа с правой стороны перерезали горло – до позвонков.

– Все внутренности исчезли, – страдальчески блея, ответил на немой вопрос в глазах Каледина шатающийся вперед-назад Волин. – Он оставил это… как ненужный… ему… футляр. Внутри пусто… только кожа… и кости…

Не сумев подавить рвотный спазм, Волин выбежал из спальни.

«Бедняжка, – подумал Каледин, проводив его взглядом. – Не мальчик, а увядшая розочка. Интересно – это все, или есть еще сюрпризы?»

– Вы не видели самого главного, Федор Аркадьич, – будто угадав его мысли, глухо произнес начальник полиции Муравьев. – Пойдемте со мной.

Они прошагали по длинному коридору, по обеим сторонам висели фотографии в рамочках – писательница получала призы в номинациях «Гламур года», «Лучшее чтиво для солярия» и «Бестселлер интеллектуалов».

У двери с витыми бронзовыми ручками толпились люди в вицмундирах, все как один заспанные и взволнованные. По взмаху перчатки Муравьева чиновники расступились – директор департамента тронул одну из ручек, пропуская Каледина в ванную комнату, облицованную парижским кафелем. Зрелище, открывшееся Федору, впечатляло настолько, что хотелось запить ощущения стаканом водки. Лакированная поверхность стильной «джакузи» сплошь была покрыта темной запекшейся коркой: тошнотворный запах свежей убоины не оставлял никаких сомнений в случившемся.

– Вы представляете себе? – тихо сказал Муравьев, поправляя очки. – После того, как это чудовище разрезало тело на куски, оно принимало ванну из крови. Сидело и обтиралось ею, как модница ланкомовским кремом. Позже, видимо, оно накинуло на себя одежду и выбралось из ванной с этим «кремом» на коже – на полу никаких следов. Хорошо бы не допустить сюда телевидение, избавив государя от натуралистичных подробностей. Бедняжка жена собрала мне зимние вещи – ждем отъезда на Камчатку: вместе изучаем рецепты, как сушить нерпу, вычисляем сезон сбора кедровых орехов. Уже четвертое убийство, а мы так и не приблизились к разгадке.

Каледин попытался, но не смог отвернуться от окровавленного джакузи.

– Оно принимало не ванну, – прошептал он, рассматривая багровую пленку. – Для него это начальная стадия нового рождения… своеобразная купель.

Муравьев, однако, не обратил на эти слова никакого внимания. К нему подбежал запыхавшийся пожилой пристав, почтительно несущий в вытянутой руке служебный рукотреп Антипова, и лихо откозырял:

– Ваше высокопревосходительство! Министр двора, граф Шкуро на линии.

Директор полиции обреченно взял телефон в руку – со стороны он напоминал утонченную барышню, по неизвестной причине вынужденную прикасаться к жабе. Чиновники держались в отдалении, поглядывая друг на друга. Им было ясно, что отставка Муравьева – дело ближайших часов.

Вернувшись обратно в спальню, Каледин застал там только скучающего Лемешева – фотографа, похоже, не удивляло вообще ничего в этом мире. Оглядываясь, он прошел к ковру, надев обязательную в таких случаях резиновую перчатку, Федор ухватил ткань за край и аккуратно приподнял.

Увидев то, что и думал увидеть, Каледин знаком подозвал Лемешева.

– Старикан, щелкни это лично для меня. Только не надо потом помещать фото в общий архив, скинь на домашний мэйл. С меня пол-литра.

Безразлично кивнув, Лемешев пару раз нажал на затвор фотокамеры. Опустив край ковра, Каледин подошел к окну, раздвинув шторы.

Он закрыл глаза. Тут же замелькали столб пламени, вырванные из груди сердца, ванна, вымазанная в запекшейся крови, и черная рогатая голова. В центре этого пульсирующего злом калейдоскопа ему привиделось лицо убийцы. Как ни старался, Каледин не мог разглядеть его черты. Но он уже знал – это лицо должно дышать свежестью молодости…

Глава двадцать восьмая Глоток луны (23 февраля, четверг, раннее утро)

Идеально круглую лесную поляну окружали стволы статных полувековых сосен. Их гнущиеся под тяжестью снега ветви застыли в сумраке, напоминая зловещий узор на пряничном домике ведьмы из сказки «Гензель и Гретель». Земля дышала морозной свежестью, а лунный свет стремительно падал вниз, скользя по деревьям. В самом центре освещенной луной поляны, раскинув руки и подняв лицо вверх, недвижимо застыл убийца – абсолютно голый, с ног до головы покрытый запекшейся кровью. Отблески голубоватого света искрились на багровой коже, его тело напоминало раскрашенную «живую скульптуру» – из тех, что во время празднеств выставляли в итальянских городах эпохи Возрождения. Широко расставив ноги, он стоял молча, не чувствуя обжигающего холода. Плотно сомкнув веки, убийца погружался в тяжелую медитацию: ему вновь должен был открыться удивительный мир, очаровывающий и пугающий своим мрачным великолепием.