Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
Шрифт:
Председатель строго осаживает горячего оратора:
– А ты чего кричишь? Тебе давали слово?
– Ну, так дай слово.
– Говори.
Со стула подымается небольшой кучерявый Гершанович и начинает говорить, жестикулируя правой рукой над головами сидящих впереди товарищей:
– Я думаю, что с Пономаренко нечего возиться. Сколько уже раз она давала слово, а все равно каждый день на середине, да еще выйдет и ломается, как будто она барышня какая. Надо отправить ее, откуда пришла. На что нам такие?
Пономаренко, окинув Гершановича сердитым взглядом,
– Ну и отправляйте! Что ж, подумаешь, нужно очень!
В зале подымается возмущенный шум. Со всех сторон раздается:
– А что ж, на твою челку смотреть будем?
– Да, конечно, отправить ее в комиссию!
– Пацанов сколько в коллекторе ждет вакансии в коммуне, так тех не берем, а эту держим, не видели ее ужимок!
– Пусть едет в Волчанск и там ужимается, сколько хочет!
Председатель с трудом наводит порядок в зале:
– Вот спросим, что ее командир скажет. Вехова, что сегодня случилось?
Вехова, румяная девочка лет шестнадцати, аккуратненькая и приветливая, как всегда склонив голову немного набок, подымается со стула:
– Да сегодня они с утра в мастерской все грызлись из-за какой-то катушки. Их несколько раз и я останавливала, и Александра Яковлевна, и все девчата. Перестанут, а потом опять начинают. А сегодня после обеда, когда только что пришли на работу, они вцепились одна другой в волосы и такое подняли, что пришлось дежурного по коммуне вызывать.
В зале хохот. Сам председатель смеется. Из-под экрана кто-то из малышей старается всех перекричать:
– Их надо остричь, надо, тогда не за что будет хвататься!
Слово берет Редько:
– Я думаю, что тут все девчата сами виноваты…
У девчат:
– О, придумал, уже мы виноваты!
– Да, виноваты! Как это можно не справиться с ними? Пусть у нас в цехе попробуют драться! А если у вас нет силы их примирить, так держите всегда под рукой ведро с водой или огнетушитель повесьте.
Взрыв смеха настолько заразителен, что и сами обвиняемые смеются. Редько раздражается:
– Вот, смотрите, они еще смеются!
Председатель отмахивается от Редько и дает слово Воленко. Воленко всегда старается встать на сторону «униженных и оскорбленных»…
– Чего все так напали на девчат? Чем они виноваты? Только недавно прибыли, никакой культуры не нюхали. Нужно было им разъяснить.
Из угла девочек возмущаются:
– Мало им разъясняли! И мы сколько раз, и здесь на общем собрании, и воспитатели сколько уже с ними разговаривали да уговаривали, и в комсомол их вызывали, да и сам Воленко брался.
– Надо все-таки и дальше продолжать, пока они не станут культурнее, а то они еще совсем, как дикари.
Пономаренко быстро оборачивается к Воленко:
– Сам ты дикарь! Нужны кому твои разговоры!
В зале опять смех.
– Садись, Воленко, пока цел.
Слово получает Сопин. Он сегодня серьезен:
– Довольно уже с ними возиться! Я считаю, что разговаривали довольно. Надо с ними построже. Нужно запретить им работу в мастерской – вот что, раз они там себе прически только
портят. Не пускать их в мастерскую, пускай уборкой занимаются.– Правильно! – кричат со всех сторон.
Председатель видит, что вопрос выяснен.
– Можно голосовать? – спрашивает он дежурного заместителя.
Наложить взыскание имеет право и сам ДЗ единолично, если проступок не представляет собой ничего необыкновенного, но всегда считается полезным передать карательные полномочия общему собранию. Для голосования наказания все-таки необходимо согласие ДЗ.
– Не возражаю.
Предложение Сопина принимается единогласно. Пономаренко и Лазарева направляются к своим местам, но председатель останавливает:
– А салют?
Они нехотя салютуют.
На другой день они убирают в саду и в коридорах, но уже к вечеру приходит ко мне Вехова и говорит:
– Там Пономаренко и Лазарева просят, чтобы их простили. Говорят, что никогда так не будут делать.
– Так я же не могу, ведь общее собрание постановило.
– И я им говорила, а они все-таки просят.
– Ну вот, сегодня на собрании поговорим.
Вехова уходит, а через пять минут в кабинет потихоньку просовываются Пономаренко и Лазарева и, увидев, что в кабинете никого нет, шепчут:
– Если вы нас не можете простить, так не нужно на общее собрание ставить вопрос.
– Почему?
– А ну их! Это хлопцы опять смеяться будут.
– Ну, а в самом деле, разве не смешно, что вы в мастерской в драку вступаете, как петухи? Что же делать! Общему собранию трудно не покориться. Я советую вам все-таки сегодня как-нибудь помириться с собранием.
Они молча уходят.
На собрании я сообщаю после выяснения всех очередных вопросов:
– Вчера мы довольно строго наказали двух девочек. Сегодня они хорошо работали на уборке и просили меня и командира шестого, чтобы с них наказание сняли. Больше драться они, конечно, не будут.
– Ну что ж, можно и амнистировать, – спокойно басит Похожай, командир девятого.
Волчок хлопает по плечу сидящую рядом с ним Пономаренко и говорит:
– Такая славная девочка, только бы на басу играть, а она – в прическу.
В зале улыбаются.
Председатель мирно спрашивает:
– Так что ж, может, и в самом деле на этот раз?..
Редько со смеющимся, всегда довольным лицом поворачивается во все стороны:
– Оно и не следовало б прощать, да так уже, для хорошего вечера…
– Возражений нет?
– Нет! – кричит весь зал.
Председатель обращается в ту сторону, где спрятались за спинами товарищей виновницы торжества:
– Ну, смотрите, собрание вас прощает. Ну, а если еще такие драки будут…
– Ладно, – говорит Пономаренко.
– Редько серьезно поправляет:
– Не ладно, а есть.
– Ну, есть.
В зале смех.
Почти каждое общее собрание начинается с вызова бенефициантов на середину. Но большей частью их бывает очень немного и притом с пустяковыми провинностями. А бывает не раз, что командиры только быстро чеканят салюты: