Пеликаны. Смертельный поединок

– Э! О!

– О-эй-о!

Я не разобрала слов, только эти обрывистые звуки, потому что в этот момент, развернувшись и даже не выпрямляясь в полный рост, рванула к лесу. Что-что, а бегать я умела, но именно теперь мешок показался мне слишком тяжёлым, он больно лупил по спине и тянул плечи книзу. Ноги после недолгого отдыха тоже никак не хотели работать в полную силу, я задыхалась, спотыкалась, но продолжала бежать. Я слышала крики мужчин, чувствовала дрожь земли под их тяжёлыми ногами, она гнались за мной. Справа от меня в землю воткнулось копьё, и я припустила быстрее. Если бы они хотели меня убить, то не промахнулись бы. Они хотели лишь напугать. Им это удалось. Сердце пропустило удар и забилось, как залетевший в кувшин мотылёк. Ещё чуть-чуть и оно просто вырвется наружу через моё окаменевшее от жажды и страха горло.

Казалось, один из мужчин немного отстал, потому что его голос доносился издалека, но второй уже почти догнал меня. Я чувствовала, как он дышит мне в спину, и не смела ни оглянуться, ни притормозить. Перескакивая через коряги, отшвыривая попадающиеся на пути шарики перекати-поле, я уже мчалась через пустошь, и лес распахивал свои объятия. Я никогда не думала, что буду нырять в его кромешную тьму с таким облегчением.

Выхватив в последних серебристых полосках света, что смогли проникнуть сюда, стену кустарника, я влетела в него и сразу же напоролась ногой чуть выше колена на что-то острое.

– М-м-м! – замычала беззвучно, рванула, едва не закричав от боли, чувствуя, как распоролась кожа, но не остановилась, а продралась сквозь кусты, раздирая лицо и руки, упала, споткнувшись, перекатилась через мешок и замерла, вжавшись в землю, цепляясь ногтями за влажный мох.

Сердце било по ушам, и мне трудно было расслышать шаги кочевников. Я задержала дыхание. В нос карабкался прелый запах листьев, в которые я уткнулась, боясь даже на мгновение приподнять лицо.

Сучья трещали совсем рядом. К одному голосу прибавился второй, мужчины ворчали, сплёвывали, переговаривались, но я не понимала ни слова. Возможно, они пришли из-за реки, а может и ещё откуда подальше. Кочевые племена подолгу не живут на одном месте. Они постоянно в поисках лучших условий, богатой природы, интересной добычи. Я, судя по всему, относилась к последнему, и я так устала бежать, что просто лежала и ждала, когда меня поднимут за шкирку, как котёнка и посмеются в лицо. Но сдаваться я не собиралась. Рука медленно ползла к ножнам. Если успею выхватить нож, то, по крайней мере, разукрашу одного из них.

За кустами булькнуло, раздался всплеск и вопль. Ещё бульк-бульк. Чавканье. Кряхтение. Ругань. Треск. Ругань. Чавканье. Бульк-бульк. Шаги. Разговор.

Эта возня дала мне возможность дышать.

Вдыхала я осторожно и медленно, поглощая прелый запах, наполняя лёгкие сыростью листьев и близостью земли.

Я ничего не могла видеть, но моё воображение явно нарисовало картину произошедшего. Один из кочевников пошёл вперёд и провалился в воду, второй помог ему выбраться, а теперь они шарили глазами во тьме в поисках меня. Мокрые, измазанные, потные и злые. Если они меня найдут, то брату я уже не достанусь ни живой, ни мёртвой.

Шаги стали удаляться, уводя за собой потрескивание веток, шуршание листвы, сопение, сморкание и плевки мужчин.

Неужели они отказались от мысли меня поймать? Или затаились, изобразив, что уходят, и ждут, когда я себя выдам? Ну уж нет! Я продолжала лежать, не поднимая головы, неизвестно сколько ещё времени. Расцарапанные руки и лицо щипало от воды и грязи. Страх постепенно начал угасать, как и охвативший тело колотун, и на их место выступили холод и боль. Вода из-под мшистого покрова пропитала одежду, и я даже лёжа ощутила всю её сырую тяжесть.

Ещё немного послушав ночную тишь, которую, впрочем, нельзя было назвать мёртвой, потому что то тут, то там что-то копошилось, шуршало пищало и фыркало, я, наконец, приподняла голову, всматриваясь вперёд сквозь ветки за кусты. Выждав с минуту, я оперлась на ушедших в мох и воду по самые запястья руках и села на колени, тут же заскулив от боли, как собака, словившая пинок.

Боль отдала в голову. Тьма перед глазами закружилась, меня затошнило, и, обхватив руками ногу, я повалилась на бок. Слёзы побежали, впитываясь в мох.

Почему всё так? Хотелось закричать, но я лишь молча скривила рот.

С самого начала мой побег не заладился. Это всё Нейт. Ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу!

Утро подступалось к Проклятому лесу осторожно. В вышине над верхушками пролегла серебристая полоса. Скоро мой секрет раскроется, а может, уже раскрылся. Если отец направит дружину, они, скорее всего, погонятся за мной на лошадях, а значит до леса им скакать меньше часа. Я шмыгнула носом, протёрла лицо ладонью и села, вытянув пораненную ногу. Привыкшие к темноте глаза, различили торчащую из-под рваных краёв штанины более светлую, чем ткань, кожу ноги, распоротую поперёк. Достав из мешка флягу, кусок чистой ткани, я полила рану водой и обмотала ногу поверх штанов. Засиживаться больше было нельзя. Ночь без сна и остановок – мой единственный шанс увеличить отрыв.

При каждом шаге, нога требовала прекратить ходьбу и лечь, но я, подобрав длинную крепкую ветку и втыкая её в мох перед собой, упорно двигалась вперёд. Прямо и прямо.

Каждый шорох за спиной побуждал меня застывать на месте и вслушиваться. Погоня могла меня настичь в любой момент, ведь я же не знала, когда обнаружат моё исчезновение. Это могло произойти как утром, так и ночью. В таком случае удача мне не светила.

Продвигалась я медленно. Слёзы прокладывали по щекам мокрые дорожки, боль не отпускала, и свыкнуться с ней не получалось. Тряпица пропиталась кровью, да ещё и неприятно тёрлась о рану, видимо мне не хватило сил примотать её как следует. Я сбросила её и втоптала в грязь, чтоб не попалась кому-нибудь на глаза, села на более или менее сухую кочку, достала чистую полоску ткани, глотнула из фляги, чуть полила на рану, сморщилась и наложила ткань, привязав её как можно туже, под ткань я подсунула ветки с двух сторон в надежде. Что они помогут держать ногу прямо и не сгибать её какое-то время, чтобы не натягивать повреждённую кожу и мышцы.

Идти стало ещё труднее, я хотела теперь только одного: избавиться от боли. Постоянные кочки, ямки, поваленные деревья и пеньки заставляли сгибать ногу, так что ветки пришлось вскоре вытащить и идти, превозмогая боль, однако долго так протянуть не получалось. Силы утекали. Я мало спала и давно не ела, но оторваться от погони нужно было сейчас. Остальное потом.

Я всё ещё боялась, что кочевники могли вернуться за мной. Неспроста же они так быстро ушли, отказавшись от мысли ловить меня во тьме. Им нужны были, как минимум, факелы, а ещё сухая одежда, один из них точно искупался, я слышала это. Всё, что я могла сейчас сделать, это уйти как можно дальше в лес.

Эта мысль гнала меня, как сумасшедшую. Я перестала замечать, что меня окружало, перестала выхватывать из тумана и мрака тени, перестала шарахаться от тянувшихся ко мне, словно корявые пальцы, ветвей. Лесные звуки слились для меня в единый бесконечный шум, напоминающий жернова, которые перетирали всё, что попадалось на их пути, и мне казалось, остановись я, и они тотчас примутся за меня.

Но всё же это произошло.

Ухватившись за ствол, покрытый лишайником, я сползла вниз. Голод, холод, охвативший тело ознобом, сон и боль, стоило мне остановиться, напали разом, словно четыре адских пса.

Сняв с плеч мешок, я полезла за куском хлеба, и лишь на секундочку привалилась затылком к дереву.

Когда я открыла глаза, вздрогнув от осознания того, что уснула, что-то, может, ветерок щекотал лицо, но вот мой взгляд упал вниз, и я вскрикнула. Кисти моей правой руки не было видно из-за покрывших её тонким слоем маленьких чёрных муравьёв.

Я вскочила, затрясла рукой, обтирая её об штаны, отряхивая плащ, сорвала с шеи руану, и забыв о боли, скакала между торчащих из земли корней, пока на мне не осталось ни единого насекомого. Тяжело дыша, я вернулась к месту своего отдыха и наклонилась за мешком.