Пена 1

"Большевики, комиссары, жиды, чего от них хорошего ожидать?"– Отто затаился, услышав совсем рядом голоса. Кто-то на кого-то орал грубым голосом, а в ответ второй голос явно оправдывался. Понимая только русскую матерщину и пару десятков расхожих слов, Отто не понял, о чем ведется беседа. Понял только, что начальник-большевик явно, распекает подчиненного ему солдатика.

– Есть, отправить на кухню четверых с термосами за обедом, товарищ капитан,– рявкал "большевик".

– И не орите вы так, товарищ старшина, пожалуйста,– жалобно блеял "подчиненный".

– Виноват, товарищ капитан,– рявкал опять "большевик".

– Вот правильно в народе-то говорят, что горбатого могила исправит,– стонал "подчиненный".– Исчезните с моих глаз, товарищ старшина, сделайте одолжение.

– Есть!– рявкнул "комиссар-жид" и разговор на этом прекратился.

"Крупный видать чин с инспекцией тут разгуливает",– сделал вывод Отто и перекрестился. В прошлый раз, когда он совершил вынужденную посадку на территории контролируемой большевиками-комиссарами, ему повезло больше, чем в этот раз с самого начала хотя бы по тому, что тогда он сел на брюхо за линией фронта, которая не была стабильной и оборона там, у русских не была столь глубоко эшелонирована.

Повезло еще Отто тогда в том, что поле, на которое он плюхнулся, несколькими днями ранее было полем боя и Мессершмидт Bf-109, на котором тогда воевал фельдфебель Киттель, проскрежетав фюзеляжем по его неровностям, завалился крылом в ход сообщения. В него и выскочил Отто. И ему повезло сразу наткнуться на полузасыпанный блиндаж, который не успели почистить мародеры-трофейщики. Киттель не побрезговал и сдернул мундир с первого же подвернувшегося ему под руку покойника – рядового гренадера и без сожаления расставшись со своим летным комбинезоном и мундиром фельдфебельским, пробирался потом почти две недели к своим.

Пришлось и поголодать изрядно, так что притащился, едва волоча ноги от слабости. Нарвался, правда, в самом конце на идиота часового, который с перепугу чуть его не пристрелил, когда он свалился в траншею прямо ему под ноги. Промахнулся с трех метров шутце, продырявив выстрелом штанину, а потом получил в челюсть от своего взводного лейтенанта и на этом тогда страдания Отто закончились. С лейтенантом он успел за два часа подружиться, пока ждал транспорт попутный в свой полк. И даже выпить с ним на брудершафт по 200-и грамм спирта.

Лейтенант оказался родом из Мюнхена и по-свойски обняв Киттеля за плечи, битый час уверял его, что лично с Фюрером случалось, сиживал в пивной Бюргербройкеллер.

– Не веришь? Это так же верно как то, что я Карл фон Лорингхофен, а Фюрера видел вот так как тебя сейчас, в упор. Руку мог протянуть, чтобы пощупать,– грохнул Карл кулаком по снарядному ящику, заменявшему в блиндажике командирском стол.

– Верю. И какой он фюрер, когда его щупаешь?– спросил Отто, которому 200-грамм спирта на голодный желудок, основательно убавили рассудительности.

– Как-кой? Он тогда еще был такой…– лейтенант выписал кистью левой руки в воздухе замысловатую кривулину…– Это потом в кино его стали показывать. Я сразу и не узнал в мундире. А тогда в Мюнхене я мог его пощупать. Сейчас не пощупаешь.

– Сейчас он в Берлине,– согласился с ним Отто.

– Кто?– уставился на него осоловело лейтенант.

– Фюрер,– напомнил ему тему разговора Отто.

– А мы в заднице. Го-го-го. Он в Берлине, а мы в заднице,– рискованно сменил курс лейтенант.

– А я верю в нашу победу над большевиками,– попытался вернуть его в патриотическое русло Отто.

– И я верю,– взглянул на него совершенно трезвыми глазами лейтенант.– Разве я утверждал, что не верю в нашу победу?

– Вы сказали, герр лейтенант, что мы "в заднице",– осторожно процитировал его же слова Отто.

– Ты вот что, Отто, это прекрати. Мы на брудершафт выпили? Выпили. Так за каким чертом ты меня герром называешь? Я – Карл. Карл. Повтори.

– Карл,– послушно повторил Отто.

– Ты еще молодой, а мне уже сорок пять и я помню ту первую Большую войну, когда вся Европа воевала, как и в это раз. И Германии тогда наваляли так, что вспоминать не хочется. Тогда тоже мы воевали с Россией и победили ее. Мир русские запросили с их Лениным. Самый главный у них тогда он большевик был. Все подписал этот Ленин, а в результате мы – немцы едва ноги из этой России унесли. Что за народ здесь живет! О Боже!– схватился за голову лейтенант.

– Свиньи,– подсказал ему Отто.

– Кто свиньи? Русские?– уставился на него лейтенант.– Ох, молодой ты и неопытный Отто. Свиньи. Они не свиньи. Они иногда притворяются свиньями. Притворяются. Верь мне,– Карл снова грохнул кулаком по столу.– Они не свиньи, Отто. Они солдаты. Все. Бабы ихние, дети, старики и даже старухи ветхие. К ним, Отто, никогда нельзя поворачиваться спиной немцу. Никогда. Запомни. Даже, если русский стоит на коленях и просит о милосердии. Не верь ему, Отто. Застрели лучше, но упаси тебя Бог повернуться к такой старушенции спиной. Она тут же выплеснет тебе на голову чугунок с кипятком или ткнет вилами в задницу.

– Позволь возразить тебе, Карл,– не согласился с лейтенантом Отто.– Я на восточном фронте уже год и видел всяких русских. Согласен, что есть фанатики-большевики, но есть и вполне обычные люди. Которые хотят, прежде всего, жить, жрать и совокупляться. И если это предоставить, то им все равно, кто ими управляет. Мы – немцы или жиды – комиссары.

– Обычные. Хе-хе-хе,– плеснул в кружку очередную порцию спирта из фляги Карл.– А почему тогда кипятком ошпаривают немцев ик-ихние старушки? А?

– Какие старушки?– Отто, зацепил свою кружку и, проглотив теплый спирт, запив его водой, принялся закусывать бутербродом с тушенкой.

– Всем старушкам старушка тут нам попалась неделю назад,– многозначительно взглянул на него лейтенант.– Тут, рядом совсем жила. Я послал двух фуражиров в соседнюю деревушку продовольствие закупить на марки. Нам их мешками завезли. Солдатики вернулись ни с чем. Одному в задницу вилы старушка воткнула, а второго ошпарила так, что пришлось в госпиталь отправить. Гроссмутер эта… О-о-о!– лейтенант выпил спирт и, постучав себя по груди, выдохнул.– Майн Гот.

– Может, вели себя как-то неделикатно фуражиры?– попытался заступиться за престарелую фрау Отто.

– Я тоже сначала так подумал и провел расследование. Свое, личное. У меня во вверенном мне взводе я и труппенфюрер, и гестапо, и полевая жандармерия. У меня покойники правду рассказывают. Ты сам послушай, очевидца. Да, да того самого, которому в задницу вилами. Этому повезло, рука у фрау оказалась не столь могучей, чтобы глубоко расковырять его зад. Так что служит по-прежнему. А как же? Если я каждого фуражира стану отпускать в Рейх на излечение по таким пустяковым причинам, то у меня во взводе останусь через месяц только я один и два Хиви – Хильфшвиллиге эти. У меня их двое. Шельмы те еще и спиной к ним тоже поворачиваться не рекомендую, но воюют как звери за Великую Германию. Эй, Ганс, тащи сюда Фрица Шродера. Как там его задница?– рявкнул лейтенант и через минуту перед Отто вытянулся, оттопырив локти, гренадер – стрелок пехотинец.