Пенталогия «Хвак»

— И ты ее победил???

— Ха! Победишь ее, пожалуй… Вернее будет сказать: сам едва ноги унес. До сих пор все ребра болят, глубокий вдох не сделать. Уж я колдовал на ходу, на обратном пути, лечился, иначе бы… Правильно говорят: старость — не радость.

— Вот гадина! Как я ее ненавижу! И нафов ненавижу. А пуще — ее саму! Если бы не она…

— Цыц… цыц… цыц… молодой господин ненавистник. Все сущее в природе необходимо ей, и полезно, иначе бы не было сего. То же и люди, которые суть — часть природы, научились извлекать для себя пользу, либо выгоду, из вещей и явлений, составляющих вселенную.

— Как это — явлений?

— Солнце — дает нам свет и тепло, которое мы используем для обогрева, для выращивания плодов домашних, для просушки белья, просто, чтобы зреть и улыбаться небу и солнышку. Но солнце, в силу возраста его, удаленности, размеров и значимости — уже не предмет, но явление природное.

— Да? А холод? Об него не обогреешься. И он явление?

— Хлад тоже приносит пользу. И он как раз совсем не предмет. Он — явление, которое содержится в предметах. Вспомни, что мы с тобой делали за пяток дней до нападения щуры?

— Э-э… а, понял! Лед для погреба заготавливали, сиречь — холод на лето копили! Лед — предмет, холод — явление.

— Вот именно. Так же и в ином, во всем остальном.

Снег улыбчив и добр, попускающая улыбка почти всегда при нем, во время учебных разговоров, и Лин вовсю этим пользуется, не боится спорить.

— Да? Любопытно знать, какая польза от нафов и Уманы? По-моему — так никакой нет, один вред. Я бы их всех…

— Ишь, как тебя распирает безмыслие. Ты не прав, мальчик Лин. Предположим, что и я не люблю богиню Уману, с ее людоедскими лягушками, более того, считаю, что не все еще сказано между нами, не все сделано для полной ясности отношений… Однако… Нафы встроены в людской обычай, и там, где люди зависимы от подземных источников пресной воды, нафы — необходимые помощники; люди приносят им жертвы, те же — обеспечивают сохранность и пополнение вод. Понял? Худо ли, хорошо ли — а по-соседски живут, многие столетия. Тебя чуть не съели, других время от времени едят, такова жизнь.

— А Ума…

— А Умана, чтобы ты знал… Ненавидимая тобою Умана дала человечеству важнейшее из знаний… да-да, уверяю тебя, и сейчас об этом расскажу.

В глубину тысячелетий уходят истоки рода человеческого. Никто не ведает, когда и как получилось, что люди не единой семьею живут, а разными народами да племенами, потом и государствами. У каждого народа — свой обычай, свой язык. Поначалу-то все жили, где хотели, и всяк всякого понимал. А потом расселились кто куда, и ныне общаются при помощи войн и торговли, а чтобы понимать друг друга — толмачей завели. Толмач — это человек, который хорошо знает два встречных языка, следит, чтобы одно слово в одном наречии соответствовало такому же слову в другом наречии…

— Как это может быть? — Удивление Лина безмерно: он никогда за всю свою короткую жизнь не слышал иной речи, кроме той, которая принята в Империи, никогда не задумывался даже, что люди, такие же, как он, Мусиль, Снег и Мотона, могут говорить на непонятном. Разве что Зиэль странные слова допускал, но и Снег, время от времени, говорит по-чужому. Сначала не пойми что, а потом, когда объяснит, все ясным и привычным становится. Но ведь это все равно не чужая речь. — И зачем им такое нужно? Говорили бы на нормальном человеческом? А, Снег?

— Ты в птичьем чириканье — много ли понимаешь? А о чем ящеры меж собою ревут — разбираешь?

— Нет.

— То-то же. Это ничего, что они на своем толкуют, а не на нашем? Ты не против? Или, будь ты императором, запретил бы соловьям петь по-соловьиному, а горулям выть по-горульи? Учись смотреть на местность с разных кочек, а не с одной, однажды выбранной. Вот и некоторые охи-охи недовольны, что человеки болтают, болтают, не пойми чего, вместо того чтобы рычать по ихнему…

Гвоздик тут же подскочил к Снегу, потереться боком о колено и урчанием подтвердить: верно вожак рычит, очень верно, только само рычание — не такое, какое надо бы, неправильное, не всегда внятное, не на том языке.

— …А люди, сталкиваясь по-мирному, или в войне, все равно вынуждены понимать друг друга, несмотря на разную речь. Как они этого достигают — отдельный разговор, но слово «голова» — в любом языке имеется, а также слово — седина, седой… Что сей скулеж означает? Ну-ка?

— Пить хочет.

— Правильно. Что же плошка его пуста? Вот это как раз неправильно, и неправ — ты. Налей, и бегом обратно… Продолжим. Вот ты сработал как толмач: перевел мне просьбу Гвоздика со звериного на человеческий. Так же и у народов меж собою, которые бок о бок существуют. Потихонечку, помаленечку, глядь — и целый склад парных слов образовался, сиречь — словарь… Но мы отвлеклись от Уманы. Потолок нашей пещеры в самой большой комнате, вот в этой, где мы сейчас сидим, высотою… Ну-ка, сколько? На глаз? Быстро отвечай, щуриться и рот кривить не надо, время тянуть не надо… Живо!

— Десять локтей ровно.

— Десять локтей с неполной пядью. Плоховат глазомер, как же ты в ссорах ножи метать будешь, стрелы на охоте пускать?.. Упражняйся. Но посторонний человек, не нашего народа, иной империи, спросил бы: каких локтей? Твоих, Снег, локтей — десяток с пядью, или локтей вот этого юного бездельника, только что встретившего одиннадцатую весну? Он ведь и сам невысок, и локоть у него меньше твоего?

Лин задумался. Действительно: локти-то у всех разные…

— Наверное, боги даровали нам мерный локоть? Умана, да?

— Ха… Ну… Не совсем. Даже если бы и так, все равно потребовалось бы хранить некий общий мерный локоть, по которому остальные бы локти равнялись: в Шихане, в столице, на западе, на востоке, в любом приделе Империи. Не будешь же каждый раз Уману звать на помощь: душенька богиня, протяни ручку, локоток тебе смеряю?..

Лин представил себе эту картину и не выдержал, засмеялся в голос, а за ним и Гвоздик, который, не вполне понимая человеческую речь, ошибочно подумал, что занятия закончились, и пустился по этому поводу в пляс.

— Да цыц же! Не то вышибу до вечера за дверь, без обеда, и хозяин не спасет!

Гвоздик задумчиво оскалил клыки и засмотрелся на выщерблину в полу: рык у старшего вожака не то чтобы сердитый… но лучше притаиться… на кошме.

— Я никогда об этом не задумывался…

— Я тоже, до той поры, пока не нащупал вопрос и истину на него в древних книгах. Подземные воды залегают на разных глубинах: иные рядом — едва лопатой ткни, или даже посохом моим, а до иных — рыть и рыть.

— У нас в «Побережье» — ого-го, какой глубины колодец был!

— Да. Как из колодцев воду черпают? Обычно ведром.

— И у нас ведром!

— Ведром. Но люди заметили, что воду можно как бы засасывать снизу вверх, через нарочно сделанные для этого трубки. Приспособили к трубкам меха — получился насос. Знаешь, как работает насос? В чем там движущая сила?

— Не знаю.

— Воздух, которым мы дышим, тоже вроде жидкости, а не пустота. Слабенькая такая жидкость, но если ветер дунет, как следует, то этим воздушным течением дуб сломать можно, ящерного быка перекувырнуть, волну к берегу нагнать высотой в дом…