Пеньюар

– Бери, – говорю, – полотенца, мочалки. Встречаемся в бане возле кассы.

Прихожу в баню, жду её, жду, а мне попариться охота, в парилке посидеть, мочалкой пошоркаться. Да так, чтоб пена летела. Мужики слышу, хохочут, друг друга вениками хлещут, а я в коридоре стою, Зину высматриваю. Так мне не зайти, у нее и мочалка моя и полотенце.

Стоял, стоял, а вдруг думаю, Зина под колеса попала? Она же бежит, на дрогу не смотрит. А может, не в ту баню уехала, перепутала все? А может, думаю, на работе она? Сидит, отчет пишет? И как-то тревожно мне стало. Прям не по себе. Думаю, какой же я дурак! Стою здесь два часа, а с человеком может, беда приключилась?

Побежал я домой, а сердце выпрыгивает, стучит, слезы, чуть ли не льются. Так, а мысли-то разные. Представил ее в больнице, с загипсованной ногой, потом с капельницами на обеих руках. Потом вдруг подумал, а что если кровь ей сейчас нужна? А я все это время в бане простоял.

И так мне ее жалко стало. Думаю, да не надо мне ничего! Пусть котлеты будут всегда, пусть беспорядок, пусть дырки на носках. Пусть вообще все будет верх дном, лишь бы Зина живой была. Да я ей кровь всю готов отдать и если надо любой орган, лишь бы она выжила.

Прибегаю домой, скорей за телефон схватился, а руки дрожат, ноги подкашиваются. Не могу номер набрать. Вдруг, слышу, чей-то голос поет. Не пойму только где. Забегаю в ванную, смотрю, Зина в пене лежит, розовая и здоровая.

– Ой, – говорит, – ты меня так напугал! А что случилось-то?

Вышел я из ванны, да лучше думаю, ты под капельницами лежала! Лучше в гипсе! На кухню пришел, а там котлеты. Трудно думаю, яйца купить с мукой, тесто замесить.…

А я-то кровь хотел отдать, чуть ли не всю….

Зачем тогда жить?

Смотрю я на себя и думаю, как же все-таки устроен человек! И глаза у него есть и уши. А сколько мыслей зараз! Можно думать хоть о чем, никто не узнает. А эти волосы? Растут ведь откуда-то! Да я подстригаюсь каждый месяц, никто объяснить не может.

А ноги? Куда-то же идут без конца, я порой сам не пойму. Вроде с работы домой шел, и вдруг в гараже оказался, да еще с огурцом в руке. А нос? Ведь сразу понимаешь, что где происходит. Да я в подъезд захожу и знаю, что Анжела сухари сожгла.

А вкус? Как-то же различаем мы, где сладкое, где соленое. А было бы все одинаковое, со вкусом колбасы. Зачем тогда жить? Ешь помидор, а он колбасой пахнет. Или наварил пельменей целую кастрюлю, сметаны на них налил, ну как же прекрасна жизнь, думаешь! И вдруг чувствуешь, что сметана как колбаса. И пельмени тоже колбаса. И хлеб колбаса.

Думаешь, может, пряники не колбаса? И они тоже колбаса и на них можно горчицу мазать. Да мне уже противно! Тут-то я пришел с работы, и ем все подряд. Сало, горчицу, горлодер, лук, чеснок, щи с капустой. И жить охота! Охота Анжеле вопрос задать. А шел домой, думал, приду, ничего делать не буду.

А тут смотрю на нее, думаю, да как же хорошо, что она не мужик! А если б все мужиками были? Зачем тогда жить? Это ж не обняться, не рассказать, как туман по утру стелется. Как иволга поет, а ты лежишь на земле, и лоси мимо идут, сохатые.…

Так ведь и спину никто не натрет, не намажет. И тесто не заведет, и в глаза не посмотрит, не спросит, как ты, родной мой? Анжела как спросит, так мне охота схватить ее и на руках таскать из угла в угол. А если б мужик был? Потаскай-ка! Да он в ванну залезет, и ноги мыть будет. Потом выйдет, скажет, жрать давай, а тут ты со своими рассказами.

И хорошо, что мы с разными лицами. А было б одно? Да еще некрасивое. Зачем тогда жить? Смотреть на одно лицо некрасивое, такое же, как у тебя? Да мне уже противно! Тут хоть глаза у всех разные, волосы, ноги. Да я на Анжелу смотрю и мне радостно. Охота схватить ее, и спрятать где-нибудь, где нет никого.

И как прекрасно, что сон у нас есть. А если б не спали мы? Зачем тогда жить? Тут хоть лег и лежишь, и не видишь никого, не слышишь. Думаешь о своем. О том, как организмы работают. Так, а сердце стучит, кислород поступает, капуста превращается в витамины, сало в жиры, картошка распадается на крахмал.

Да я лежу и вижу все эти превращения! И как-то удивительно мне! Думаю, да как же хорошо, что тела у нас есть. Лица. Причем, самые разные! И колбаса колбасой пахнет, и пряники пряниками. И едим мы, и спим и слышим все, и чувствуем. И сказать даже можем! А если б молчали?

Зачем тогда жить?

Да что же это?

Я не пойму, что со мной происходит. Делаю такое, за что потом стыдно. А главное, я и делать-то этого не хочу. Оно само собой как-то получается! Так я потом мучаюсь, переживаю, думаю, да как же так? Да что же это?

И ночами не сплю, и решения принимаю, что в следующий раз терпимее буду, умнее, сдержаннее. Вообще, буду молчать… Или тут же уходить куда-то, и запираться. И сидеть там. А в следующий раз тоже самое! Да даже хуже! Никакой сдержанности, никакого ума. Да я остановиться не могу!

И уйти, никуда не ухожу. Забываю. А потом снова стыдно. Да как же так, думаю. Да будет этому конец или нет? Так я такое говорю, что Ирка в слезах. Чуть ли не вещи собирает. А потом не разговаривает со мной, и даже не смотрит в мою сторону. Будто меня нет вовсе. И спит где-то в другом месте.

И не стирает. Я в грязных штанах хожу. Спать ложусь один и не сплю. Думаю, как у Ирки прощение выпросить. Что сказать? Прости меня, Ира и цветок подарить? Так это уже было. На колени перед ней встать? Так уже стоял. Посуду за собой мыть? Так уже мыл, три дня, правда. А потом снова в раковину складывать стал. Неохота.

Может, думаю, мне в следующий раз в ванную заскакивать и воду на себя лить? Чтобы в себя прийти, чтоб как-то опомниться. Или на балкон выпрыгивать, а может за дверь? И стоять там на площадке. А что? Мне может, нравится на площадке стоять. А может, всё в шутку превращать? Прям шутить и смеяться?

Или сидеть и молчать. Как будто я не слышу ничего. Оглох. И вот иду я с работы, и сам себя настраиваю. Сейчас, приду, думаю, а дома Ириша. Уже, наверное, котлет нажарила, макарон наварила. Настирала, нагладила, полы намыла. Свитер распустила…

Захожу домой, Ирка бегает с полотенцем, дым разгоняет.

– Ой, – говорит, – сухари подгорели!

А мне сказать охота, что сожгла ты их! Как всегда! Растяпа! Но потом думаю, да ладно. Да кому нужны эти сухари? Форточки пооткрыл и давай с полотенцем прыгать. Так дышать невозможно! Как еще квартиру не спалила, я вообще удивляюсь!