Пепел и кокаиновый король

Этот араб сидел сзади с таким видом, словно он шейх и не меньше, а я его раб и не больше. И это после того, что они сотворили с Манхэттеном 11 сентября! Понимаешь, детка? Вместо того, чтобы потушить об его лоб сигарету, я должен везти его в Лонг-Айленд Сити, высаживать на Гранд-Авеню.

Потом пришлось доставлять чертова ниггера в идиотской шапке с 59-ой к Центральному парку. Машина после него провоняла сладким дезиком, а уши, забитые его гнусавым рэпом, очень хотелось промыть.

Послушай, детка, если ты цветная, то лучше сразу об этом напиши, и мы не станем терять время попусту. Хоть режь меня на части, хоть задуши меня фильмами про черных и белых напарников — никогда не поверю, что это такие же люди, как мы. Во мне, детка, течет кровь шотландских горцев. Видела фильм «Отважное сердце» со стариной Гибсоном? Вот мы такие, нас не разобьешь, как кирпич о голову. Если уж мы, что не любим, так это навсегда.

Между прочим, никто не знает и не чувствует этот город так как таксисты. Возьмем меня. За семь лет, что я накручиваю километры по «Большому яблоку», моя желтая машина побывала везде: от Киннгстон-авеню до Флашинг Медоуз, от Гринвич Виллиджа до Виллис Бридж. Разве что в Гарлем никто из нас не поедет ни за какие тройные чаевые. Кому охота быть растоптанным бандой обкуренных ниггеров?

Да, детка, кого только не встретишь в Нью-Йорке. Ты можешь подвезти на Уолл-стрит эксцентричного миллионера, который почему-то не желает пользоваться своим автомобилем. На его место заберется чернокожий раввин и ты отправишься с ним в Квинс на кладбище «Гора Сион». По дороге на Бродвей ты будешь отводить глаза от зеркала, чтобы не проблеваться от вида целующихся, расфуфыренных, как шлюхи, геев. А потом повезешь в Бруклин русских, которые будут пить водку в машине, как пиво, прямо из горлышка.

Кстати, о русских, крошка. Сегодня перед Бруклинским мостом ко мне в машину забралась запыхавшаяся троица. Двое белых мужчин и одна черная женщина.

— На сорок вторую стрит, — сказал тот, кто пристроился рядом со мной.

— На Гранд Цетрал, [36] — добавил второй парень, который положил себе на колени карту Нью-Йорка.

Это было сказано по-английски. Следующую фразу произнесли на другом языке, но я ее запомнил.

— Кажется, оторвались.

Вот так это звучало, детка. Почему я запомнил? Во-первых, это было сказано с чувством, если ты понимаешь, о чем я говорю. Во-вторых, не в первый раз я слышу, как ее произносят русские, запрыгивающие в мою машину.

36

Два названия одной и той же улицы.

Да, девочка моя, я не сомневался, что передо мной русские. Уж поверь, я на них насмотрелся и наслушался их язык, похожий на журчание водопроводной воды в техасском отеле.

Фразу эту произнес тот, что сидел рядом со мной. Этот парень производил впечатление, детка. Ты бы тоже не отвела от него взгляд, как отводишь от тумбы с рекламой жевательной резинки. От него разило силой, а в глазах полыхал Пирл-Харбор. Он сидел в моем такси с таким видом, словно это не он приехал в Нью-Йорк, а Нью-Йорк перетащили в Москву.

Даже в этом городе, который видел все, от Чарли Чаплина до Годзиллы, человек, излучающий подобную силу, — редкость. Я знаю, что говорю, детка. Поезди с мое, и ты поймешь, что я прав.

Еще с ними была черная девушка. Она глазела по сторонам, будто Тарзан, которого привезла из джунглей в Нью-Йорк его подружка Джейн. Кстати, меньше всего эта негритянка походила на городскую черную девчонку. Они все или безмозглые, или развязные, или то и другое вместе. Эта же напоминала черную пантеру, вышедшую на тропу охоты. И тут этот крутой русский, думая, что я по ихнему ни бум-бум, заявляет:

— Не люблю американцев. Помнишь, мы в Мамбасском баре пиво пили, а за соседним столиком американцы. Я уже дважды сходил поссать, а они все еще меню читали.

Думаешь, на этом история заканчивается, детка? Вот и нет. Эту тройку я сегодня увидал в новостях Си-Эн-Эн…

* * *

— …Поняли, олухи? Он высадился где-то на побережье, розыски похищенного с борта круизного лайнера катера продолжаются, но Пепьель уже наверняка в городе. Если упустите его, то мы на неделю остановим поставки. Ни одной дозы, ни одного грамма! И пусть ваши спятившие клиенты разорвут вас на части, как бешеные волки разрывают овец! — Родриго Клементес, сцепив руки за спиной, топил каблуки в ворсе пятизвездочного гостиничного ковра.

— Но, синьор, — робко подал голос кто-то из наркодилеров, которые, словно приговоренные к расстрелу, сбились в кучу у стены. — А если он просто не пройдет мимо наших парней?

— Они же не могут рассмотреть каждого прохожего, — несмело заблеял второй.

— Зато они могут рассмотреть каждую смазливую девку, ковыляющую мимо! — рявкнул Родриго.

Пять секунд тишины в гостиничном номере, в котором обычно останавливаются президенты и голливудские звезды, тянулись с не меньшим напряжением, чем пять секунд обратного отчета перед запуском баллистической ракеты.

— Мимо тебя он, может, и пройдет, баран, — синьор Клементес ткнул пальцем наугад, его указующий перст попал на долговязого парня, чем-то смахивающего на Квентина Тарантино. — И мимо тебя, — Родриго показал на типичного байкера, толстого и бородатого. — И мимо тебя, лопоухий. Но только в том случае, если вы будете прятаться по барам. — Секретарь Лопеса зловеще усмехнулся. — Представьте на миг, мои маленькие тупоголовые амиго, такую ситауцию. Мне вдруг становится известно, что наш русский друг ошивался на Бродвее и ушел оттуда, никем не узнанный. Кто у нас отвечает за сбыт на Бродвее?

— Я, — раздвинув передние ряды, вперед выдвинулся маленький человечек, похожий на Вуди Аллена.

— Вот ты, мучачо, [37] и представь сейчас, — навис над ним Родриго, — что я сделаю с тобой лично и с твоими дебильными торговцами, если русский прогуляется по Бродвею, и мы об этом узнаем не от тебя.

— А если он изменит внешность до полной неузнаваемости? — глядя снизу вверх, заморыш храбро поправил на переносице большие квадратные очки.

— А копы из отдела по борьбе с наркотиками никогда не меняли внешность, да?! — Клементес занес руку, словно собираясь прихлопнуть эту очкастую вошь. — Если б вы не узнавали копов, даже когда те наряжаются клоунами и китайцами, вы бы сейчас не здесь пыль глотали, а за решеткой Шоушанка.

37

сынок (исп.)

— Так то копы! — загудели все наркодилеры. — Копов мы всегда отличим от нормальных людей.

— Хватит болтать! — Родриго саданул ладонью по столику, из перевернувшейся вазы посыпались на ковер апельсины. — Всех гнать на улицы, самим с улиц ни шагу! Никто не будет спать, пока я не скажу вам «довольно». Пока я не скажу вам «свободны, отбой, топайте домой, грязные, вонючие и тупые бараны»…

* * *

Тонго от-Уполу собрался поднять руку с зажатой в ладони салфеткой и, если бы через десять секунд возле столика не появился охранник, Тонго бы ушел из ресторана. А еще бы он подал на это заведение в суд. И сборище прохвостов под вывеской «Золото команчей», нашедших пристанище в Линкольновском центре искусств, заплатило бы сполна. Пункт первый — за унижение самоанского народа в лице его представителя в ООН; пункт второй — за опасность, которой подвергался представитель Западного Самоа; третий пункт обвинения — за пренебрежение в целом к ООН, в котором Западное Самоа ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЕТ весь этот месяц, то есть выполняет почетную и ответственную миссию.

Все это Тонго от-Уполу обязательно исполнил бы, но незнакомец, нагло подсевший за его стол, сказал:

— Вот вам подарок от чистого сердца.

И вместе со словами на белую, как пена прибоя у острова Савайи, скатерть лег неограненный алмаз. Или камень, удивительно похожий на алмаз. Незнакомец быстро накрыл камень салфеткой. Потому что к столу подбежал официант, разодетый индейцем. На голове султан из искусственных («Гринпис» отдыхает) соколиных перьев, на груди пластиковая бирка-бейджик «Сидячий Бык», на ногах кожаные мокасины.