Пепел и проклятый звездой король

Я отмахнулся от этой критики так легко, как только мог. Я не мог объяснить, почему я принял эти решения, не раскрывая больше, чем хотел, своих истинных мотивов — мотивов, в которых не было ни капли жестокости, которую они хотели от меня видеть.

Тем не менее, реальность положения наших дел была печальной. Хиаджи не отступали. Они удерживали несколько ключевых городов. Двести лет правления сделали их могущественными. Винсент, даже находясь на пике своего могущества, не отдыхал. Он продолжал наращивать силы и сокращать численность ришан, пока от нас не осталось почти ничего.

Это означало, что наша грубая сила почти полностью зависела от Кроворожденных. И да, эти ублюдки были весьма хороши в своем деле. У них были тела, и они были готовы пожертвовать ими на все. С помощью Кроворожденных нам удалось отбить многие крупнейшие крепости хиаджей.

Но это также означало, что, если Септимус решит отступить, мы окажемся в полной заднице. Ришанских сил просто не хватит чтобы в одиночку противостоять хиаджам.

Вейл не скрывал своего разочарования от сложившейся ситуацией. Пара столетий вдали от вежливого общества сделали его еще более прямолинейным, чем раньше, а это о чем-то говорит. Тем не менее, я должен был признать, что он знает свое дело. В конце встречи он дал список рекомендаций по укреплению наших позиций, а когда мы расходились, он уже выходил вслед за Кетурой со списком вопросов о нашей армии.

Однако Кэйрис остался и после того, как Вейл и Кетура ушли. Я ненавидел, когда стоят над душой. Он и раньше так делал, когда пытался что-то шепнуть кому-то на ухо и создать впечатление, что все это было его идеей.

Я вздохнул.

— Меня не нужно обрабатывать. Просто скажи это.

— Хорошо. Я буду прямолинейным. Все прошло плохо. Мы уже знали, что дворяне тебя ненавидят. Теперь…

— Ничто не мешало им ненавидеть меня. Вообще-то, может быть, стоило подумать об этом как о проверке. Кто из благородных склонился бы по доброй воле?

— Если это была проверка, — сказал Кейрис, — то его никто не прошел.

— Именно. Так что давай просто казним их всех.

Он смотрел на меня долгим, пристальным взглядом, словно пытаясь понять, не шутка ли это.

Это была не шутка. Я молча поднял брови:

— Ну?

— Есть ли у тебя люди, чтобы распределить их по своим позициям? — спросил он.

— Я мог бы найти кого-нибудь.

Он наклонился через стол, сплетя пальцы вместе.

— Кто? Расскажи.

Я ненавидел, когда Кейрис оказывался прав. Он был просто чертовски самодоволен.

— Я просто говорю, что тебе нужно быть осторожным. — Он понизил голос, словно желая избежать любопытных ушей. — Мы и так слишком сильно полагаемся на Кроворожденных.

Хотя это еще мягко сказано, Септимус практически заставил меня перегнуться через свой стол.

— Последнее, что нам нужно, — продолжил он, — это разрушить лояльность тех скудных сил, которые у нас есть. Внешний вид — это все. Что приводит меня к… — Он прочистил горло. — К ней.

Я встал, засунув руки в карманы, и прошелся по комнате.

— Что насчет нее?

Мгновение тишины, в котором ясно говорилось: Ты знаешь что.

Кейрис, казалось, выбирал слова с нетипичной для него тщательностью.

— Она опасна для тебя.

— Она не будет действовать против меня.

— Она одержала победу в Кеджари, Райн.

Моя рука оказалась у груди — прямо там, где кинжал Орайи пронзил меня. Там не было ни шрама, ни следа. И не будет, ведь по желанию Орайи, действие было отменено. Хотя, могу поклясться, иногда я чувствовал его. Сейчас оно пульсировало злобной вибрацией.

Но я скрыл все это, повернувшись к нему с самодовольной ухмылкой.

— Ты же не хочешь сказать, что наличие дочери Винсента на поводке у меня под боком выглядит не очень хорошо.

Я всегда был хорошим имитатором. Я вложил в голос немного жестокости Некулая, как в тот день на арене, когда оправдывался за то, что оставил Орайю в живых, перечисляя все злодеяния.

Выражение лица Кейриса было каменным и неубежденным.

— После того, что он сделал с Нессанин, — добавил я, — ты не думаешь, что мы заслуживаем такого удовлетворения?

Он вздрогнул при упоминании Нессанин. Как я и думал. Прямо как я, когда старые воспоминания заставали меня врасплох.

— Возможно, — признал он после долгого раздумья. — Но сейчас это ничем ей не поможет.

Я сглотнул и отвернулся к стене с книгами, делая вид, что любуюсь безделушками на полках.

Мне не нравилось думать о Нессанин. Но в последние несколько недель я делал это часто. Она была повсюду в этом замке. Все напоминало о ней.

Я не смог помочь Нессанин, когда она была жива. Я не смог помочь ей, когда она умирала. И вот я здесь, использую память о ней, чтобы манипулировать окружающими меня людьми.

Ее использовали всю ее жизнь. Теперь ее использовали и после смерти.

Кейрис хотел, чтобы я стал таким же, как Некулай. Он даже не подозревал, как я близок к исполнению этого желания.

Я вынул руки из карманов. Часть крови Мэртаса все еще оставалась под моими ногтями.

— Разве ты не ненавидишь их? — спросил я.

Я хотел, чтобы вопрос прозвучал более мягко, более непринужденно, нежели чем он прозвучал на самом деле.

Потому что Кейрис тоже был там. Он был еще одним питомцем Некулая.

И вот теперь он сидит здесь и выступает за союз с теми, кто причинил нам невообразимое зло. Это меня искренне поразило.

— Конечно, я их ненавижу, — сказал он. — Но они нам нужны. Пока что. Кто выиграет, если ты убьешь их всех, Септимус уйдет и мы потеряем Дом Ночи? Не мы. Она тоже так говорила, помнишь? — Я повернулся и увидел на его лице мягкую, отстраненную улыбку — редкое для него выражение. — Помни, кто должен выиграть.

Он сказал это ласково, но у меня заскрипели зубы.

Да, я помнил. Даже не сосчитать, сколько раз я подходил к краю, готовый нанести ответный удар. И всякий раз, когда это случалось, Нессанин останавливала меня. Не дай им победить, — умоляла она, глядя на меня большими карими глазами, глубокими и влажными. Кто победит, если он убьет тебя?

— Я помню, — сказал я.

Кейрис покачал головой, на его губах появилась грустная улыбка.

— Мы все были немного влюблены в нее, верно?

Да, мы все были немного влюблены в Нессанин. Я был единственным, кто спал с ней, но все мы любили ее. Как можно было не любить ее, когда она была единственной добротой, которую ты знал? Единственной, кто относился к тебе как к личности, а не как к набору частей тела?

— Так что подумай об этом, — сказал он. — Именно так я и поступаю. Всякий раз, когда я чувствую это, я спрашиваю себя: «Кто победит?»