Пепел и пыль

— Подумай, что скажет Авель, если узнает, — парень с ямочками делает шаг навстречу ко мне.

Я знаю его. Очень хорошо. Он всегда был рядом: и в самые трудные дни, когда мать и сестра умирали у меня на глазах, и в самые радостные. То есть не у меня, а у него — Христофа.

Рис — как ласково называет его двоюродная сестра Ася. И имя парня с оливковой кожей я тоже знаю: Богдан.

— Деда ничего, кроме штаба, не волнует, — прыскаю я. — И ты, Ася, знаешь это не хуже меня.

К внукам Авель относится как к должному. Он вообще никого не ценит. Погружён в работу настолько, что с собственными сыновьями встречи назначает через своего помощника. Интересно, он вообще в курсе, что они у него близнецы?

— Но то, что ты предлагаешь…. Это не выход, Рис, — Ася сжимает в кулаке ткань своей юбки. — Попробуй объяснить Авелю своё предложение, и он найдёт способ, как воспользоваться им, но безопасно. Авель очень мудрый. Вспомни, сколько всего он сделал для того, чтобы защитить Дубров.

Непроизвольно, я обращаю внимание на одежду Аси. Юбка хоть и длинная, но с рваным подолом, рубашка расстёгнута, рукава закатаны. Нам, небольшому городу, в мгновение ставшему центром целой вселенной, пришлось окончательно обособиться и буквально стереть себя с карты, чтобы не позволить остальному государству разрушить хрупкий, едва сформировавшийся строй. И когда везде жизнь женщин только начинала меняться, у нас они уже давно сосуществовали наравне с мужчинами. Авель подсмотрел это у других миров. Идея равенства показалась ему интересной, а после внедрения — самой разумной из возможных.

И на мой счёт, это единственное верное решение, которое он принял за время своего правления.

— Если бы он был мудрым, он бы не вводил правила вроде запрета на использование стражами магии в своих интересах, — говорю я.

Авель сделал много хорошего, но плохого он сделал не меньше.

— Тебе стоит хотя бы попробовать… Авель, он… Рис, у тебя хорошая идея, но то, как ты предлагаешь воплотить её в жизнь… Ты просишь о невозможном.

— Да что ты заладила! — взрываюсь я. Разворачиваюсь и пинаю каменную стену. Боль огнём охватывает ногу, но мне плевать. — Авель то, Авель это! Я просил у него помощь! Рассказывал о своей идее! Миллион раз! Знаешь, что он сказал? — Слёзы подкатывают к горлу, но я подавляю их, глубоко дыша. — Что иногда одни должны умереть, чтобы другие могли жить.

Отворачиваюсь от друзей. После смерти матери и сестры, из близких сердцу у меня остались только Ася и Богдан, и сейчас слова, сказанные им, режут меня не хуже ножа.

— Нельзя приготовить омлет, не разбив парочку яиц, — говорю я словами Авеля. Затем добавляю, успокоившись: — А вообще, плевать. Я всё сделаю сам. Найду способ сделать нас сильнее. Люди ничуть не хуже тех, других, кто может жить столетиями, без страха умереть от неизвестной болезни. И о многом я не прошу — просто не вставайте у меня на пути.

Пейзаж меняется очень быстро: Ася и Богдан исчезают, и вместо них меня окружают собственные творения. Сейчас они больше напоминают монстров, чем оборотней, нимф, сирен, фейри или уж тем более людей. Я в растерянности. Результат пугает меня. Не знаю, что делать дальше.

Следующий кадр — и те же существа предстают передо мной совершенно в другом обличье. Они сильные, они здоровые, они… Я больше не чувствую себя их творцом, создателем.

Я подарил им истинное предназначение. Я их наставник. Их отец.

Всё снова меняется. Теперь я куда-то бегу. Страх переполняет меня. Авель и другие стражи уже близко. Знаю, что они просто так меня не отпустят — я слишком далеко зашёл. В жертвах числятся десятки. Всё, что я проделывал в течение шести лет — незаконно и аморально. Но они не понимают, насколько это важно.

Я останавливаюсь. Перестаю бежать и решаю обороняться.

Закрываю глаза, а когда открываю, вижу отражение в зеркале напротив. Оттуда на меня смотрит мужчина лет сорока с проседью в когда-то тёмно-каштановых блестящих волосах. Его лицо очень мне знакомо. Я словно смотрю на друга, которого не видела долгие десятилетия. На друга, который, похоже, сильно болен.

— Вернись в кровать, Рис, — произносит мягкий голос.

За спиной появляется женщина, идущая ко мне из коридора. Она не красива по общепринятым стандартам, но у меня, — то есть у Христофа, — от восторга при виде неё перехватывает дыхание.

Я люблю её так сильно, что больше всего на свете боюсь оставить её одну, умерев.

Я знаю, что сам виноват. Если бы смог переубедить Авеля в своё время…. Если бы смог его победить, то некому было бы отбирать мою силу!

Ведь рождённый в семье полукровки-ведьмака и человека, я имел особые, ни с чем несравнимые навыки, которые в итоге так бездарно потерял, пав от проклятья Авеля.

Он был настолько ослеплён жаждой правосудия, что не смог остановиться на мгновение и подумать. Он бы понял, что результаты моих экспериментов могут перевернуть мир с ног на голову!

Они могут сделать его лучше для людей.

Пусть Авель уничтожил всё, что я создал, и превратил мою жизнь в ад, я не сдался. Каждый день, когда находил в себе силы, шёл в лабораторию и работал до предела.

Сколько раз Роза находила меня на полу без сознания? Уже и не сосчитать.

И мне удалось. Правда, нужно больше времен. Дети ещё слишком малы. Как они справятся без меня?

Я умираю сейчас, но я вернусь, когда моя кровь продублируется в моём роду. И тогда человечество осознает свою ошибку — ту самую, где оно лишило жизни своего единственного настоящего спасителя.

— Тебе нужно больше спать.

Маленькая ладонь ложится мне на плечо. От Розы, любви всей моей жизни, всегда пахнет свежим хлебом и молоком. Последним — особенно сильно.

— Ты права, — я беру ладонь Розы и прижимаю её к своим губам. — Ты как всегда права.

Я не закрываю глаза, но всё вокруг в секунду погружается в темноту. Вытягиваю руки перед собой — или мне так кажется? — но даже не вижу собственных пальцев.

«Романова», говорит голос без тела. «Я не ошибся».

Голос звучит в моей голове. Он пришёл откуда-то извне, как паразит, поселившийся в мозгу.

«От меня мало что осталось, но я чувствую людей по их крови. И твоя так сильно пахнет костром и влажной землёй, что сразу выдаёт пусть и давнее, но родовое проклятье».

Тем же голосом я говорила секунды назад, когда видела в зеркале мужчину.

Христоф.

«Я рад, что за грехи своих предков ты уже не расплачиваешься».

— О чём вы говорите?

«О том, что ведьмак Святослав Романов — твой дедушка уж не знаю в каком сейчас поколении, — был достаточно своенравен для того, чтобы сдаться, когда его поймали на незаконной продаже крови фейри. Когда был подписан пакт Единства, он уже несколько лет носил клеймо вампира — своеобразную метку, делающую его преступником в как минимум пяти мирах».

Христоф замолкает. Мне кажется, я могу почувствовать, как он специально выдерживает эту паузу.

«Из Романовых я хорошо знал Аполлинарию, внучку Святослава от младшей его дочери. Ты очень на неё похожа. Именно поэтому я и узнал тебя. Когда все от меня отвернулись, Аполлинария была единственной, кто остался. А ещё она познакомила меня с Розой — женщиной, которой я подарил остаток своей жизни».