Пепел и роса

— Разумные вещи говоришь, но жена мужу должна подчиняться.

— Я любила и уважала Петю. Поэтому у нас с ним конфликтов было — пальцев одной руки хватит пересчитать. И все из-за вольнодумных приятелей или дуэлей. Хотя и денег у нас было мало, и я была большим сорванцом — сами видели. Вам этот генерал Хрущёв в друзьях или врагах полезнее?

Свекор пошевелил усами.

— В друзьях, конечно… У него сейчас в делах упадок и невеста с приданным бы очень помогла. — ну вот с этого и надо было начинать.

— А дела в упадок пришли почему? — если бизнес какой, то интерес еще может быть.

— Ну там долг чести… — начал было родственник.

— Нет-нет-нет. Игрока прибью подсвечником и в обществе выйдет огромный скандал. Рука у меня тяжелая, сами видели. — так, вдохнули-выдохнули. — Николай Владимирович! Выпить хотите?

— Так пост же. — улыбнулся он.

— А Вы в дороге, как лекарство. — я плеснула грамм сто пятьдесят высокоградусного антидепрессанта. — Если очень нужно, я могу встретиться с генералом и тогда он сам разочаруется лично.

— Пожалуй, без этого можно обойтись. — согласился граф и откинулся в кресле.

— А Вас приглашали по поводу коронации? — я давно планировала поднять эту тему, и делать это надо так, с глазу на глаз.

— Откуда знаешь? — изумился родственник.

— Это логично. Траур прошел, время пока есть. По всему выходит, что коронацию в мае устраивать станут, после поста.

— Верно. Жаль, ты парнем не уродилась — я б к себе в службу взял. Мозги-то светлые, не бабьи.

— Благодарю. — я продолжала потягивать клюквенный морс и то ли ягода плоха, то ли нервы ни к черту, а горечь на языке смертная. — Я бы хотела привлечь Ваше внимание к двум вопросам. Во-первых, Ваша безопасность. Те, кто Гершелева присылали, вряд ли упустят такую возможность…

— Упустят. — с гордостью произнес граф. — Ты Тюхтяеву что-то такое насоветовала, что он до сих пор о тебе дифирамбы поет, чем очень огорчает Ольгу Александровну, кстати. Так вот, его люди умудрились всю ячейку взять. И такие там разные люди нашлись, что только диву даемся…

Ну хоть одной головной болью меньше.

— И еще один момент. Если празднование будет на Ходынском поле, то за тринадцать лет население Москвы выросло наполовину, а пространство для празднования осталось прежним. И меня одолевают плохие предчувствия…

— Да пустяки все это. Не бери в голову. — отмахнулся граф и вскоре уехал.

И тут я тоже исправить что-то не смогу.

6

Не спалось. Переодевшись из парадного в домашнее шерстяное платье, я бесцельно бродила по своим апартаментам. Не каждый день тебя принудительно выдают замуж, и ведь сегодня только почву прощупывал, старый лис. По-моему, в этом году с постом не получилось. Я нырнула в сейф, где помимо Петиной шкатулки, деловых бумаг и лекарств ХХI века держала стратегические запасы шоколада. После поезда вообще к шоколаду пристрастилась. Внутри глобуса у прежнего хозяина был мини бар, а я блюду традиции. Выбрала вискарь — сейчас самое то.

Метель, уже почти без снега, завьюжила с новой силой, когда я вновь увидела человека за фонарем. Ну с пистолетом-то я стала смелая, и ерунда, что патроны к нему не родные, а кучность стрельбы оставляет желать много лучшего. Поэтому легко сбежала по всем пролетам — теперь у меня ноги накачены как у любой фитнес-леди с таким-то количеством ступенек, накинула подаренную Фролом шаль и открыв ночной запор выглянула наружу. Не столько человек, но мрачная тень стояла за фонарем.

Матеря и наблюдателя, и собственное любопытство, я выскользнула на совершенно пустынную улицу. Во дворе заржала Лазорка, но за воем метели ее возмущение было лишь чуть слышно.

— Вы, сударь, раз пришли, то стучать надобно. — хрипло проговорила я.

— Не хотел беспокоить. — с улыбкой в голосе произнесли из темноты.

Наверное, в глубине души, я об этом и мечтала. Весь год. Протянула руку, которую, чуть помедлив, прижали к заледеневшим губам. Я бы тоже помедлила, если бы мне руку с пистолетом протягивали. Отступила и позволила отвести себя в дом. Закрыла дверь. Молча поднялась по ступеням к себе и лишь наверху, в кабинете, поставив шоколад и коньяк к каминному пламени, позволила себе рассмотреть это чудо вблизи.

— У Вас не было этого шрама. — тонкая розовая полоска пересекла бровь, добавив лицу более ироничное выражение.

— Ерунда.

— Как голова? — этот вопрос меня раньше тревожил сильнее всего — ведь я отправила инвалида в путешествие между мирами.

— Врач оказался прав, и даже головной боли больше нет… А Вы похорошели. — Он вытянул ноги в тонких туфлях ближе к огню.

— Но как?…

— Это я у Вас хотел спросить. — он строго смотрел поверх бокала.

— Не поверите, заскучала по этим нарядам.

— Не поверю.

— А зря…

Я прошлась по комнате, задержалась у окна чтобы увидеть это — Федор Андреевич Фохт собственной персоной в моем доме. Снова. Как будто и не уезжали.

— Знаете, Федор Андреевич, я здесь прижилась. Лучше даже, чем там.

Конечно лучше — там вокруг меня рутина мелкого креакла, а тут торговля, слухи, опять же некоторая предсказуемость. В две тысячи пятнадцатом можно чуть ли не каждый вторник и четверг перед завтраком ждать начала третьей мировой войны с большими и красочными спецэффектами без иллюзий для выживания человечества, а здесь я наперед знаю все угрозы.

— Где бы я еще себе такой дом построила?

Фохт задумчиво изучал интерьер.

— Да, очень необычный и сказочный домик получился.

— Вы могли бы зайти в декабре.

— Не мог. Тогда я случайно был здесь рядом… по делу… и не ожидал Вас встретить. Если бы не трилистник на доме — не поверил бы.

* * *

Он снова вспомнил ту слежку, когда два месяца через пол-Европы вел господина Тулина и почти уже вошел в его кружок… Возвращался с собрания в доходном доме Северова и тут увидел новенький дом — узкий, с необычными плавными линиями крыши, огромными окнами и непривычной отделкой трилистниками. Подумал еще, что ей бы такой очень понравился, а ведь уже почти не вспоминал. И остолбенел, рассмотрев силуэт в желтой раковине мансарды. Она никогда не зашторивала окон.

Потом Тулина арестовали, хоть и другой группой, неважно. Зато есть время раскрыть его сеть, и понять, что с этим всем делать.

В окнах мансарды перестал зажигаться свет. Он уже приготовился зайти на Рождество — узнал, что она прожила полгода в усадьбе свекра, со смехом выслушал дикие измышления о ее смертоносном очаровании, придумал речь, обличающую глупейший поступок — возвращение… Цветы заказал… А графиня Татищева пропала.

Потом в газетах прочитал о маскараде в доме генерал-губернатора с описанием всех участников, пожелал Тюхтяеву множественных переломов главных карьерных костей, выбросил из записной книжки адрес цветочника и жил дальше. И почти не заглядывал в этот переулок. Почти.