Пепел и роса

А как грянула эта опера! Хотя и было несколько неуютно от грядущей беды, зрелище завораживало. Вечером я переоделась в самое неприметное платье и тихо выскользнула из дома. Записка, найденная в скромном букете ромашек — таких же, как на проданном браслете — сообщала только время.

Обошла дом прогулочным шагом, перебросилась парой слов с лакеями — да, у меня сильно болит голова от волнений, пойду пройдусь по двору. В одиночестве, а то и так весь день толпа вокруг. До того самого колодца. Постояла там, нырнула во тьму кустов у ограды. Еще немного подождала. Ощущая себя донельзя глупо обошла каретный сарай и села за ним в траву. В таких случаях киногерои закуривают, а мне остается только молча беситься.

— Не сердитесь. — послышалось из ветвей.

Я подобрала первое, что попалось под руку и швырнула на голос. Что может попасться под руку у конюшни? Хорошо, хоть сухое.

— Заслужил, понимаю. Но я не мог иначе. После обязательно объясню…

И еще одна партия того же самого.

— Ваше Сиятельство, у Вас все хорошо? — послышался сзади голос Афанасия.

— Да, Афанасий. Летучая мышь вроде бы пролетела. Я ее камнем отогнала. — фальшиво бодро прокричала я.

— Ну зовите, если что. — и послышались шаги. Я проследила, как Афанасий зашел в людскую и переместилась в заросли чего-то жутко породистого.

— Чем обязана визиту? — максимально холодно осведомилась я.

— Я помню о завтрашнем дне. И постараюсь что-нибудь сделать. — произнес он откуда-то чуть выше, чем я ожидала.

— Поздно, наверное. Я всех просила. Давку хорошо из водомета глушить, но здесь их еще не придумали. Я Тюхтяева и уговаривала, и письмо ему написала — пусть хоть пару пожарных команд с насосом и шлангами поставит. Это не спасет всех, но хоть что-то…

— Я попробую.

Судя по шорохам вокруг меня, он спустился и встал рядом. Вот не буду бросаться на шею.

— Я полагала, что уже пора заупокойную по безвременно исчезнувшему заказывать. — не удержалась от колкости.

— Согласен, это непростительно. — он дышал мне в заток в прямом и переносном смысле.

— Да, я очень сердита. — раз не трогаю, хоть поговорю.

Ну он-то себе обещаний, видимо не давал, поэтому цепочка поцелуев пролегла от затылка до седьмого шейного позвонка, а горячие ладони легли на плечи. Глубоко вдыхаем и выдыхаем, а то самоконтроля осталось — на одну гомеопатическую дозу. В ушах шумит, пальцы подрагивают. Кем я стала — взбалмошная истеричка, мартовская кошка, четыре пуда желания.

— А Вы слышали, сударыня, — сообщил мне надворный советник Фохт губами расстегивая верхние пуговички платья, а ладонями исследуя длину и количество моих юбок. — как два дипломата встречались с одной дамой, а она им в постель положила настоящую кенгуру?

Черт, значит про все знал и ревновал, предусмотрительно отдалившись. По сути бросил и смотрел, что я дальше сделаю, а теперь смеется.

— Козу. Запомните наконец — козу. — и ушла.

Не спалось. Злости хватало и на Фохта с его непоколебимой загадочностью, и на бестолковость всех служб. Вообще глаза сомкнуть не смогла. Полежала немного, потом согласилась с внутренним голосом, надела мужской костюм, сверху — длинный плащ с капюшоном и тихо покинула комнату. Дом спал, как убитый. Я тихо выскользнула во двор и только тут поняла, что не одна.

— Устя, ты что не спишь? — прошипела ей.

— А куда Вы в этом непотребстве-то? — обиженно спросила девочка. — Барыне одной ночью делать нечего.

Делать нечего, пришлось брать с собой. Вместо извозчика я позаимствовала крупную лошадь из конюшни графа. Мне он однажды щедро предложил пользоваться его животными — вот я и попробую. Со скрипом и не с первой попытки мне удалось запрячь старенького жеребца — к пенсионерам у меня доверия больше, а этот еще и глуховат. Там ему хороший слух только помешает. Плащ пришлось отдать Усте.

Мы подобрались к Ходынскому полю перед рассветом. Не сразу я поняла, что вот этот неровный, но на диво спокойный рельеф — это сотни тысяч голов, плотно прижатых друг к другу. Толпа людей покрыла все поле. Здесь же миллиона три человек, что бы там не писали историки — бескрайнее поле тел. Полицейских согнали тоже порядочно, но, когда на одном квадратном метре стоят четыре человека, а то и пять, что они могут сделать перед этой силой?!

Привязала коня чуть в стороне и наказала Усте стеречь наш транспорт как зеницу ока.

— Лавочники по своим раздают! — послышался зычный крик над этим безбрежьем тел.

— Да щас мы их… — ответили чуть в стороне. И понеслась… Ревели мужики, визжали бабы и дети. Кто малышей-то с собой приволок?

— Назад! — Орали где-то в глубине. Но для людского цунами было уже слишком поздно. И пусть над давкой взметнулся фонтан ледяной воды, потом другой, третий — схлынувшая толпа все равно собрала кровавую жатву.

* * *

Я сделала над собой усилие, чтобы отвернуться. Сотни людей погибли за считанные минуты. Остальные, когда очнутся, поймут, что стали убийцами — каждый выживший прошелся по телам погибших. Каждый вырвавшийся из месива, отталкивался от чужих голов и плеч. Кровь на всех, но Кровавым назовут только одного…

Я побрела прочь, не оглядываясь на вой и крики. Устя расширенными глазами смотрела поверх меня.

— Ваше Сиятельство, а Вы знали, что так будет? — после долгого молчания спросила меня девочка.

— Милая, я не знала, что будет так… Но все шло к тому, что будет плохо… — я лбом уперлась в теплый лошадиный бок. И что? Приползти домой, чтобы вечером побывать на приеме у мамы Огюста-Луи? Улыбаться, слушать музыку и слышать хруст, лакомиться фруктами и вспоминать чавкающие звуки растаптывания тел, пить шампанское и видеть кровавые брызги? Да пошло оно все…

— Устя, садись верхом и езжай в дом графа. Расскажи правду. Скажи, погибших несколько сотен. Пусть Афанасий графа будит. От моего имени проси простыней, врачей, подводы. Да побыстрее!!!

Сама толкнула круп лошади и повернула обратно. Сняла шляпу, чтобы волосы рассыпались по плечам.

— Любезный, помоги! — обратилась к остолбеневшему полицейскому. — Я от господина Тюхтяева, Михаила Борисовича. Слышал про такого?

Толку от меня было чуть, но сортировать раненых и мертвых — дело нехитрое. В свое время, когда права получала, в автошколе попался толковый инструктор с одержимостью первой помощью при авариях. Много лишнего узнала. А Люська потом со свойственным ей цинизмом знания отшлифовала.

Тела в рядок для опознания складывали уцелевшие мужики. Над полем возник и усиливался глухой вой. Полиция наводила порядок по возможности, а докторов что-то все не было.

Утро разгоралось омерзительно-ясное. Солнышко светило так нежно, и это выглядело насмешкой над тем, что оно согревало… Даже пять трупов в ряд выглядят чудовищно. Здесь же этих рядов шли десятки и уходили они за толпу… Смятые тела, раздробленные лица, синие, бурые… Пена на губах, кровь, не у всех глаза на месте… Женщины, подростки, мужики… Цена-то этим сувенирам — рублей пять…