Пепел книжных страниц
Шрифт:
Интересно, он что, как и Георгий Георгиевич, имеет тайную комнату с темно-синей дверью и ручкой в виде разинутой пасти льва?
– Буду крайне вам признательна… – произнесла Нина, вдруг вспомнив, что даже не знает, как зовут медика по имени-отчеству.
Неужели, как и чеховского Дорна в «Чайке», Евгений Сергеевич?
– Прелестно, Нина Петровна. Ну что же, мне пора. Однако вы можете продолжить отдыхать. Все же август в этом году выдался крайне жаркий, так что неудивительно, что вам сделалось дурно. Рекомендую выходить из дома или рано утром, или под вечер, когда жара спадет…
В XXI веке
– Попрошу Прасковью принести вам крепкого куриного бульона и чаю с сушками. Не сомневаюсь, что вы не откажетесь. Таково мое медицинское предписание.
Она точно не откажется – когда она последний раз ела? Два столетия назад. Точнее, вперед?
– Вы точно уверены, что больше не хотите ничего сказать мне? – произнес доктор, замерший на пороге комнаты с большим саквояжем в руке. Дорн внимательно смотрел на Нину.
Та, с честью выдержав игру в «гляделки», ровным тоном произнесла:
– А вы мне?
Хмыкнув, доктор пожелал ей хорошего дня и вышел прочь.
Откинувшись на кожаный валик кушетки, Нина снова закрыла глаза. Невероятно, просто невероятно.
Она быстро снова открыла их, однако удостоверилась, что по-прежнему находилась в квартире доктора Дорна.
Нет, не галлюцинация, не сон и не элемент бреда, а реальность!
Странно, но паники Нина уже больше не испытывала. Что же, Скотопригоньевск так Скотопригоньевск. Ведь с ней произошло то, о чем мечтали миллионы, да нет же, миллиарды людей на протяжении многих столетий: попасть в книгу.
Она и попала. Правда, не в одну из своих любимых, а в произведение пусть и гениального, но ею не особо ценимого Достоевского. В его нескончаемо долгий, нудный, излишне многословный нравоучительный детектив с элементами оголтелой религиозной пропаганды – «Братья Карамазовы».
Ну, или в величайшее философское произведение всех времен и народов, как считали другие.
И что самое любопытное, ни одна из точек зрения не была правильной, точнее, не была окончательной. А у нее имелась уникальная возможность выяснить это в действительности.
Но если она прошла сюда через дверь, то логично предположить, что может и выйти – также через дверь. Только вот где она располагается?
Дверь комнаты распахнулась, и в помещение вкатилась невысокая пухлая особа в сером платье, с фартуком, державшая в руках поднос с яствами.
– А вот и все по повелению доктора для улучшения вашего здоровьица! – пропела она, и Нина ощутила просто зверский аппетит.
А также поняла, что отнюдь не спешит узнать, где же располагается нужная ей дверь.
Экономка, быстро расставляя тарелочки и чашечки на столе, без умолку о чем-то тараторила.
Нина осторожно спросила ее:
– А доктора Дорна как зовут? Если не ошибаюсь, Евгений Сергеевич?
– Ах, не ошибаетесь, барышня, именно так его и зовут, нашего доброго ангела! Евгений Сергеевич такой умница, к нему
со всей губернии приезжают, даже из соседних тоже. Вот намедни появилась одна графиня, у которой…Выбалтывая чужие секреты и медицинские диагнозы, экономка трещала и трещала. Нина, слушая ее вполуха, набросилась на бульон. И, проглотив первую ложку, в восторге закрыла глаза.
Такой наваристый и вкусный – просто дух захватывает! Нет, продукты в XIX веке были, вне всякого сомнения, по вкусу и качеству намного лучше, чем в XXI: без химических удобрений, нитратов и нитритов, генетических манипуляций и промышленного фермерского производства.
Она сама не заметила, как осушила первую тарелку, и словоохотливая Прасковья тотчас подлила ей из пузатой супницы добавки.
– А я вот слышала, что старец Зосима плох… – осторожно забросила удочку девушка – этот герой романа, так сказать, духовный гуру Алеши Карамазова, скончался буквально накануне убийства старика Федора Павловича.
Прасковья всплеснула руками.
– Да, судачат, что он резко сдает. Он – человек святой, к нему со всей губернии приезжают, да и из соседних тоже…
Понимая, что со всей губернии, да и из соседних тоже, приезжают как к старцу Зосиме, так и к доктору Дорну, а кто знает, быть может, и в заведение мадам Зинаиды, Нина улыбнулась.
Прасковья выкладывала ей все местные сплетни, и скоро Нина узнала много чего, отмечая, что некоторые имена ей известны – они упоминались в романе, а б'oльшая часть все-таки нет.
Что же, если принять за аксиому то, что каждый роман – это свой космос, к тому же реально существующий, то при описании этого космоса, как и при создании любого литературного произведения, автор просто вынужден прибегнуть к нарративной редукции – то есть упоминать, хотя бы и мельком, только тех героев, те места, события и взаимосвязи, которые имеют отношение, пусть и изначально неочевидное, к канве повествования. Иначе, если описывать всех и вся, например, в этом самом Скотопригоньевске, то только для изложения событий одного дня, а то и часа, потребовались бы десятки, а то и сотни страниц.
Новаторский прием, использованный потом, хотя бы и частично, Джойсом в «Улиссе».
Однако и Прасковья, и доктор Дорн, и теперь, выходит, она сама находились не в выдуманном мире, а в мире вполне реальном, в котором, что совершенно очевидно, и имелись все эти герои, места, события и взаимосвязи, о которых Достоевский в своем романе не упоминал вовсе.
И о которых, не исключено, и не имел понятия – не подозревая, что они существуют в выдуманном им реальном мире, вне зависимости от его авторского волеизъявления.
Или подозревал?
– Вам еще бульончику? – пропела Прасковья, и Нина с большим трудом отказалась.
– Ах, вы такая стройная, как принцесса из сказки! – заявила вдруг экономка, чем смутила Нину.
Не тем, что принцесса, а тем, что из сказки. В какой-то мере да. Странно, однако, что героиня литературного произведения считает, что она, Нина, пришедшая сюда из реальности, тоже является героиней литературного произведения.