Пепел в песочнице
Шрифт:
Максим показал на голову и приказал:
— Ближе!
Его поднесли переглядываясь.
— Ты, что узнал его?
— Да.
Максим снова закашлялся. Последний раз он видел это лицо улыбающимся. Еще бы, ведь в этот момент руки помогали Ангеле садится в машину. Или обнимали за талию. Действительно красивый был парень. И наверное в момент смерти был не один.
Максим резким движением вывалился из носилок и пополз обратно, в ту сторону, откуда начинался ряд. Во рту снова стало солоно. Он загребал руками землю, траву. Подползая к очередной голове он переворачивался на спину и смотрел. Не то. И
— Скажи, друг, тебе нужны все головы?
Сева не улыбался.
— Да. Все. Или еще две. Как получится. Женские. Одна женская. Вторая детская. Девочки.
Максима трясло. Речь становилась обрывочной.
— Все понятно. Так! Понесли лейтенанта. Подносим к каждой голове.
Его снова понесли, но уже в сторону откуда начинался страшный парад.
— Не то.
Еще голова. Оскалившаяся женщина, с всклокоченными волосами, уставилась мертвыми глазами в небо.
— Не то.
Избитые и захваченные на рейде подростки испуганно жмутся друг к другу. Они боятся предположить, что с ними будет, если страшный израненный лейтенант найдет то, что ищет.
— Не то.
— Не то.
И так полсотни раз. Когда последняя голова была позади и его снова понесли к БТРу, Максим схаркнул кровь и спросил:
— Так сколько осталось живых в Крекшино?
— Двое. Женщина беременная и девочка лет трех. Твои?
Максим сделал знак Севе наклонится, и когда тот склонился над ним, вцепился руками в грудные клапаны с такой силой, что приподнял себя с носилок и прохрипел:
— Найди мне их! Слышишь? Найди мне их! Сейчас же.
Мир быстро завертелся, и Максим снова упал на носилки без сознания.
Осеннее утро. Уже не такое яркое как летнее. Слегка сероватое. С прозрачным ветром, гоняющим листву и торопящим деревья сбросить остатки красно-золотой одежды. Северный варвар грабящий византийскую роскошь. По больничному парку идут четверо: осторожно ступает красивая женщина с ребенком на руках, девочка лет трех-четырех подпрыгивает по листве, то отбегая с тропинки то, возвращаясь обратно с охапками осенних листьев, чтобы бросить это богатство в спутников, и мужчина в кресле-каталке. Женщина что-то рассказывает мужчине, делая паузы, когда дочь подбегает слишком близко.
— Павел нас спрятал, когда они пришли. А сам остался.
— Смелый поступок.
Мужчина говорит и потом долго, мучительно кашляет. Женщина подходит сзади и гладит его по спине, придерживая ребенка одной рукой. Отдает ребенка мужчине и катит кресло перед собой. Мужчина строит ребенку рожицу. Вся компания останавливается у берега маленького прудика окруженного белыми лавочками. Женщина подкатывает кресло к скамейке, ставит его на тормоз и садится на скамейку рядом. Девочка убегает к пруду с криком «Уточки! Уточки!».
— Осторожно у воды! — кричит женщина, — Не подходи близко к краю!
— Ничего с ней не случится, — говорит мужчина. — Теперь ничего с вами не случится. Ты о маме с папой знаешь, что-нибудь?
— Они как раз в Питер уехали. Даже похоронить нечего. Я так испугалась, что осталась одна.
Мужчина молчит. Женщина тревожно смотрит на него, потом берет его руку в свою.
— Я
хочу чтобы ты знал: я не ложилась с ним. С тех пор как ты пропал — не ложилась. Я считала, что это Бог меня наказывает, а он — очень страдал. Мучился. Его отец хотел даже выгнать нас, но он не позволил. Он нас всегда защищал.Ребенок на руках мужчины заплакал, и женщина взяла его к себе. Расстегнула пальто и дала ребенку грудь. Ребенок громко зачмокал, пукнул и успокоился.
— Сын мой?
— Судя по манерам — несомненно.
Мужчина засмеялся и снова закашлялся.
— Я серьезно.
— Он — вылитый ты.
— Спасибо.
— Не за что. Само получилось. Сева твой ворвался в родильное отделение как раз в тот момент, когда меня на роды клали. Всех сестер распугал. Тебя оперировали вон в том крыле как раз, когда я рожала в этом. Больно?
— Привычно.
— Ты странный стал.
— А почему ты не спрашиваешь, откуда я узнал, что тебя нужно искать там же где и его?
— А я знаю. Тебе все твоя женщина рассказала. Та, что все время приезжала к нашему дому и смотрела на наше окно. Ты знаешь, что у вас с ней глаза похожи? Зеленые? И взгляд затравленный.
— А сейчас? Сейчас у меня взгляд затравленный?
— Давно ты так на меня не смотрел.
— Как?
— Как на икону.
— Я теперь всегда буду так смотреть. Если позволишь.
— Если ты не будешь на меня смотреть все время, я умру.
Сытый ребенок отвалился от груди, мурлыкнул что-то музыкальное и заснул.
— Дай мне опереться.
— С ума сошел? Доктор сказал, что еще не меньше двух недель!
— Так мне и дадут еще две недели лежать.
Женщина встала и подставила мужчине плечо. Мужчина оперся на нее, со стоном встал.
— Ничего. Можно. Надо будет завтра костыль какой-нибудь попросить.
— Ты снова на службу вернешься?
— Ну, старого директора службы взяли на горячем — Оля помогла. Он пока подбивал к ней клинья, засветил связи с группировками бандитов, которых приволок из Москвы и помогал им подавить местный криминалитет. Новым назначили Ивана Александровича. Ты его помнишь, он позавчера заходил. Так, что опалу с меня вроде как сняли. Домик обещают неподалеку от работы. И вообще…
Мужчина хотел показать руками это «вообще», но не получилось. Они медленно брели к больничному корпусу. Мужчина хромал, опираясь на женщину как на костыль, время от времени останавливаясь и отнимая руку от ее плеч, чтобы погладить по волосам. Вокруг, разбрасывая листву, нарезала круги девочка.
— Варя! Тише! Павел спит! — шикнула женщина.
Мужчина остановился, балансируя на одной ноге, взял лицо женщины в ладони.
— Слушай, а давай когда переедем, собаку заведем?
Женщина тронула пальцами его щеку.
— Давай. А какую?
— Ну, такую….Помнишь ты мне показывала? С такой мордой как у нашего участкового?
— Бладхаунд?
— Во-во. Точно.
— Бладхаунды в Архангельске не выживут. Холодно.
— Тогда что-нибудь морозоустойчивое.
— Аляскинский маламут?
— Отличная мысль. Есть у меня один друг с Аляски. Я обязательно вас познакомлю. А может лучше на Камчатку? Там сопки такие… И ребята там хорошие.
Они медленно уходили все дальше от заносимого осенними листьями кресла-каталки.