Пьер и Жан
Шрифт:
Оба гребца изо всех сил налегали на весла, чтобы уйти подальше. Вдруг Ролан воскликнул:
— Вот она! Я вижу ее мачты и обе трубы. Она выходит из гавани.
— Живей, ребята! — подгонял Босир.
Госпожа Ролан достала носовой платок и приложила его к глазам.
Ролан стоял, уцепившись за мачту, и возглашал:
— Сейчас она лавирует по внешней гавани… Остановилась… Опять пошла… Пришлось взять буксир… Идет… браво! Проходит между молами!..
Госпожа Роземильи и Босир обернулись; мужчины перестали грести; одна только г-жа Ролан не шевелилась.
Гигантский пароход, влекомый мощным буксиром, который рядом с ним походил на гусеницу, медленно и величественно выходил из порта. И жители Гавра, сгрудившиеся на молах, на берегу, у окон, внезапно охваченные патриотическим порывом [32] , стали кричать: «Да здравствует «Лотарингия»!» — приветствуя корабль и рукоплеща этому великолепному спуску на воду, этому разрешению от бремени большой морской гавани, отдавшей морю самую прекрасную из своих дочерей.
32
Внезапно охваченные патриотическим порывом. — Действие романа происходит в конце 70-х или в начале 80-х годов, то есть после того, как Франция в результате войны 1870—1871 годов потеряла свои исконные области Эльзас и Лотарингию. В этой обстановке постройка и первый рейс великолепного парохода, названного «Лотарингией», живо пробуждали патриотическое чувство французов.
«Лотарингия», пройдя узкий проход между двумя гранитными стенами и почувствовав себя наконец на свободе, бросила буксир и пошла одна, точно огромное, бегущее по воде чудовище.
— Вот она!.. вот она!.. — все еще кричал Ролан. — Идет прямо на нас!
И сияющий Босир повторял:
— Что я вам говорил, а? Мне ли не знать ее курса!
Жан потихоньку сказал матери:
— Смотри, мама, идет!
Госпожа Ролан отняла платок от глаз, увлажненных слезами.
«Лотарингия» быстро приближалась; сразу же по выходе из порта она развила полную скорость, — день был ясный, безветренный. Босир, наведя подзорную трубу, объявил:
— Внимание! Господин Пьер стоит на корме, совсем один. Его отлично видно. Внимание!
Высокий, как гора, и быстрый, как поезд, пароход
шел мимо «Жемчужины», почти касаясь ее.И г-жа Ролан, забыв обо всем, вне себя простерла к нему руки и увидела своего сына, своего Пьера, он стоял на палубе, в фуражке с галунами, и обеими руками посылал ей прощальные поцелуи.
Но он уже удалялся, уходил прочь, исчезал вдали, становился совсем маленьким, превращался в едва заметное пятнышко на гигантском корабле. Она пыталась еще увидеть его, но уже не могла разглядеть.
Жан взял ее за руку.
— Ты видела? — сказал он.
— Да, видела. Какой он добрый!
И «Жемчужина» повернула к набережной.
— Черт побери! Вот это скорость! — восклицал Ролан в полном восхищении.
Пароход и в самом деле уменьшался с каждой секундой, словно таял в океане. Г-жа Ролан, обернувшись, смотрела, как судно уходит за горизонт, в неведомый край, на другой конец света. На этом корабле, который ничто уже не могло остановить, на этом корабле, который вот-вот скроется из глаз, был ее сын, ее бедный сын. Ей казалось, что половина ее сердца уходит вместе с ним, что жизнь кончена, и еще ей казалось, что никогда больше не увидит она своего первенца.
— О чем ты плачешь? — спросил муж. — Не пройдет и месяца, как он вернется.
Она прошептала:
— Не знаю. Я плачу потому, что мне больно.
Когда они сошли на берег, Босир попрощался с ними и отправился завтракать к приятелю. Жан ушел вперед с г-жой Роземильи; Ролан сказал жене:
— А что ни говори, у нашего Жана красивая фигура!
— Да, — ответила мать.
И так как она была слишком взволнована, чтобы думать о том, что говорит, то добавила:
— Я очень рада, что он женится на госпоже Роземильи.
Старик опешил:
— Что? Как? Он женится на госпоже Роземильи?
— Да. Мы как раз сегодня хотели спросить твоего мнения.
— Вон оно что! И давно это затевается?
— Нет, нет, всего несколько дней. Жан, прежде чем говорить с тобой, хотел увериться, что его предложение будет принято.
Ролан сказал, потирая руки:
— Очень хорошо, очень хорошо! Великолепно! Я вполне одобряю его выбор.
Сворачивая с набережной на углу бульвара Франциска I, г-жа Ролан еще раз обернулась и бросила последний взгляд на океан; но она увидела только серый дымок, такой далекий и неуловимый, что он казался клочком тумана.
1887 — 1888