Перчатка для смуглой леди
Шрифт:
Он прошел мимо почерневших, осыпавшихся панелей, отметив про себя воздушную легкость лепнины, разделявшую их. Поднимаясь по лестнице, провел пальцем по железным перилам, но быстро отдернул руку, испачкавшись в невидимой пыли, и оказался в фойе бельэтажа. Обнаружилось, что обе лестницы вели с противоположных сторон на балкон, служивший продолжением основной лестничной площадки, которая нависла над нижним фойе, словно крыша портика. Три невысокие ступеньки вели с балкона на лестничную площадку. Вся конструкция держалась на весьма изящных железных колоннах.
В бельэтаже было значительно темнее, и Перегрин мог различить лишь парижский бар. Полки были на месте, но стойка исчезла. Видимо, весьма приличный кусок красного дерева либо украли, либо продали. Под ногами лежал изъеденный молью
«Даже мышь не прошмыгнет», — подумал Перегрин, и в это мгновение услышал дробное шуршание лапок. Что-то скользнуло по его ноге. Молодого человека резко передернуло, он сам удивился такой реакции. Он затопал ногами и едва не задохнулся в поднявшемся облаке пыли.
Перегрин направился к бару. Из темноты навстречу ему вышел подозрительный тип.
— Эй! — сдавленным голосом произнес Перегрин. Он остановился, незнакомец — тоже. Перегрин не смог бы сказать, сколько секунд он простоял, пытаясь унять сильно бьющееся сердце, пока не сообразил, что видит свое отражение.
В заднюю стенку бара было вставлено зеркало.
— Тьфу! — сплюнул Перегрин, готовый лягнуть себя за промашку.
Перегрин недавно бросил курить. Если бы у него сейчас были при себе сигареты, он непременно бы жадно затянулся. Вместо затяжки он засвистел, но звук в этом захламленном помещении звучал так глухо и уныло, что Перегрин умолк и направился через фойе к ближайшей двери, ведущей в зрительный зал.
Первое впечатление было ужасным. Он напрочь забыл о попадании бомбы, и поток солнечного света, лившийся сквозь проем в крыше театра, явился для него полной неожиданностью. Все выглядело как на рисунке углем, изображающем артобстрел: луч прожектора засек цель, находившуюся на пустой сцене. Там, в круге неяркого света, стоял сломанный стул, словно все еще дожидаясь одного из «замечательных актеров» мистера Руби. Позади стула чернело пятно с неровными краями. Казалось, там пролили ведро с краской. Перегрин не сразу догадался, что это, должно быть, та самая дыра, о которой говорил вахтер. Из-за потока света ее трудно было хорошенько разглядеть.
За исключением сверкающего пятна на сцене зрительный зал выглядел мрачно. Он имел классическую форму подковы и вмещал, по оценке Перегрина, около пяти сотен зрителей. Перегрин заметил, что плюшевые спинки кресел были отделаны металлом и что в зале четыре ложи. Над просцениумом свисала рваная бахрома — все, что осталось от занавеса.
Перегрин обошел бельэтаж и толкнул дверь директорской ложи. В нос ударила жуткая вонь. Перегрин попятился назад, открыл другую дверь в стене бельэтажа и обнаружил за ней железную лестницу, ведущую на сцену.
Перегрин неуклюже спустился по лестнице. Железные ступеньки, хоть и покрытые толстым слоем пыли, глухо позванивали под ногами.
Теперь он был на сцене, там, где и должен быть человек театра, и сразу почувствовал себя свободнее. Он даже развеселился, представив себя, хотя бы отчасти, хозяином театра. Перегрин вгляделся в поток солнечного света, в котором плясали, плавали, трепетали потревоженные его присутствием пылинки. Он встал на освещенное место рядом со сломанным стулом и посмотрел на зрительный зал. Контрасты света и тени производили странный завораживающий эффект, зал казался призрачным, и Перегрин смог легко вообразить его заполненным зрителями мистера Руби. Касторовые шляпы, капоры, шали, пелерины. Шелест программок. Ряды бледных кругов вместо лиц. «Потрясающе!» — подумал Перегрин и, для того чтобы охватить взглядом весь зал, сделал шаг назад.
3
Падать неожиданно даже с невысокой ступеньки всегда неприятно. Но упасть так, как рухнул Перегрин, — в глубокую яму, наполненную холодной смердящей водой, — чудовищно, кошмарно, все равно что провалиться в небытие. Несколько секунд Перегрин осознавал только то, что ему было нанесено оскорбление действием. Он тупо смотрел на безумный вихрь пылинок в луче света. Ощутив скользкое дерево под пальцами, затянутыми в перчатку,
ухватился покрепче. Вокруг была ледяная зловонная вода, он погрузился в нее по горло и висел на руках.«О господи! — подумал Перегрин. — И почему я не какой-нибудь Джеймс Бонд? Почему я не могу с помощью одних рук выбраться на поверхность? Господи, не дай мне утонуть в этой навозной жиже. Господи, не дай мне пасть духом».
Впрочем, все не так плохо, решил Перегрин, вес его тела — одиннадцать стоунов [1] — не приходился целиком на руки. Его поддерживало на поверхности то, во что он провалился. Но что это было? И где он находился? В театральной уборной, превращенной подземными водами в колодец? Лучше не рассуждать. Лучше действовать. Он пошевелил ногами, и жуткие, отвратительные волны всколыхнулись до подбородка. Нащупать твердой опоры под ногами ему не удалось. «Как долго я смогу так висеть?» — подумал он. Хрестоматийная строчка всплыла в памяти: «Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?» [2]
1
Мера веса. 1 стоун равен 6,35 кг.
2
Уильям Шекспир, «Гамлет», пер. Б. Пастернака.
Что ему следует предпринять? Может быть, уподобиться лягушке, выпрыгивающей из воды? Стоит попробовать. По крайней мере, он сможет получше ухватиться за край. И он попробовал: оттолкнулся от воды, подпрыгнул и уперся ладонями в край сцены. На секунду ему показалось, что он вот-вот выберется, но ладони в насквозь промокших перчатках соскользнули назад по обветшалому краю. Он вновь пребывал в подвешенном состоянии. Вахтер? Если Перегрин долго не появится в конторе, пошлет ли вахтер кого-нибудь выяснить, почему он не вернул ключи? Но когда? Когда? И зачем он только отослал того малого с масленкой, что служит у братьев Фипс? Джоббинса. Может, стоит крикнуть? Существует ли на самом деле разбитое окно, через которое пробираются внутрь бродяги? Перегрин сделал глубокий вдох, и, раздувшись таким образом, слегка приподнялся над водой.
— Эй! Сюда! Джоббинс! — закричал он изо всех сил.
Крик прозвучал нелепо и поразительно глухо. Выдохнув, Перегрин вновь погрузился на прежний уровень.
Когда попытался прыгнуть, он возмутил не только воду. Неразличимый во тьме мягкий предмет плескался возле самого его подбородка. Вонь стояла омерзительная. Я не могу, подумал он, я не выдержу здесь. Пальцы его уже замерзли, руки одеревенели. Скоро, очень скоро, он перестанет ощущать руками край, останется только боль, и пальцы разожмутся. И что тогда? Плавать на спине в этой тошнотворной жиже и медленно замерзать? Задрав голову, Перегрин посмотрел на свои вытянутые руки. Ситуация предстала в совершенной очевидности: мышцы предплечья и кистей были страшно напряжены, пальцы ныли, а вокруг разливалась гниющая вода. Перегрин висел, потеряв счет времени, и вдруг понял, что наступает ужасный момент, когда тело перестанет его слушаться. Необходимо было что-то сделать. Немедленно. Еще одна попытка? Если бы было от чего оттолкнуться! А что, если до дна всего несколько дюймов? Но что представляло собой дно? Пол гримерной? Проход под сценой? Люк со сплошными стенками? Перегрин вытянул ноги и ничего не нащупал. Вода подступила ко рту. Он согнул ноги, оттолкнулся, подтянулся на руках и вынырнул из воды. Показался зрительный зал. Если бы он смог опереться локтями на край… Не вышло.
Но в тот момент, когда перед глазами смутно мелькнули бельэтаж и партер, он услышал звук, протяжный скрип, а еще через долю секунды увидел… что? Полоску света? И вновь услышал — кто-то кашлянул.
— Эй! — закричал Перегрин. — Сюда! Скорее! На помощь!
Он погрузился в воду и снова висел на пальцах. Но кто-то явно ходил по зданию. Шаги, приглушаемые ошметками ковра.
— Сюда! Ко мне, пожалуйста! На сцену.
Шаги замерли.
— Эй, вы слышите меня?! Ради бога, подойдите. Я провалился под сцену. Я тону. Почему вы не отвечаете? Кто вы?