Перебежчик

Катя молча встала и отправилась в душ. Я посмотрел ей вслед. Обычно она звала меня с собой. Сейчас ушла одна, чем-то обиженная.

Понятное дело – чем. Когда я работал следователем, ей не хватало моего внимания. Обещал ей в корне изменить свое поведение, как только переквалифицируюсь…

Итак, что же они против меня имеют? Есть два свидетеля, что я с Лехой отправился на эту чертову стройку. Кажется, на самой этой стройке, кроме нас, никого не было. Никто не работал, это точно. Может, эта стройка вообще заброшенная? Или там вкалывают лишь в утреннюю смену? До обеда? В наши дни, «в это трудное время», как вещают с экранов сытые рожи, чего только не бывает. Останавливаются стройки, заводы либо работают не на полную загрузку, либо не работают вообще.

Проверим… Леха ни на какой гвоздь там напороться не мог, это факт. Не то чтобы я ощупывал эти доски руками прежде, чем с ним сцепиться. Нет, но было заметно – их еще никуда не прибивали и потому ниоткуда не отрывали. Поэтому никаких угрызений совести я не испытывал. Одно только отвращение – неужели вот так, походя, его принесли в жертву, чтобы вернее посадить меня на крючок? Бах или его противники, не важно. Одного поля ягода, это ясно. Но почему именно я так им нужен или, наоборот, нежелателен?

Я поднял телефонную трубку и набрал домашний номер Александра Борисовича Турецкого. Черт с ними, пусть подслушивают. Сейчас только Турецкий мог мне помочь быстро найти ответы на возникшие вопросы.

Хоть бы он был еще дома, молил я, хоть бы не уехал на службу.

И он будто услышал меня.

– У телефона, – сказал Турецкий хрипловатым утренним голосом.

– Это я, Гордеев, – сказал я. – Извините, что разбудил…

– Юра! – обрадовался он. – Ну как первый блин?

– Как положено – комом, – вздохнул я. – Да еще каким. Вы были правы, когда меня отговаривали. Какой из меня, к черту, адвокат.

– А что случилось? – спросил он озабоченно.

– Еще никого не защитил, но уже, похоже, кое-кого замочил, – признался я вполголоса, поскольку услышал, как Катя вышла из ванной.

– Смеешься? – спросил он недоверчиво.

– Плачу, – ответил я. – И при этом недоумеваю. Но подробности, если можно, потом. Словом, у меня к вам просьба: нет ли сообщений о найденном трупе на пересечении Садового и Новослободской на территории стройки, в сторону центра, рядом с перекрестком? И работают ли на этом объекте люди, ну… строители?

– Понятно, – сказал он озадаченно. – Об этом лучше бы спросить в конторе Славы Грязнова, но, боюсь, он замучает тебя вопросами. Как замучил меня претензиями, почему я так легко тебя отпустил.

– И он был прав, – заметил я.

– Ты дома? – спросил Александр Борисович. – Я тебе перезвоню, как только что-то узнаю.

– Нет, не дома, – сказал я, взглянув на насторожившуюся Катю. – Заодно проверьте, пожалуйста, не прослушивается ли этот телефон. – И продиктовал ему номер, виновато глядя на хозяйку квартиры. Все равно этот номер мои «доброжелатели» уже знали.

– А где… – голос Турецкого дрогнул. Он не договорил. Похоже, был недоволен, что я влип в какую-то историю, едва лишился его покровительства. Впрочем, врожденная интеллигентность не позволила ему договорить вопрос: «А где ты находишься?» О моих отношениях с Катей он знал.

– Это перед кем ты отчитываешься? – спросила Катя, едва я положил трубку.

– Перед бывшим начальником. Перед Александром свет Борисовичем. Он, кстати, передавал тебе привет.

– Только не ври, – сказала она строго, проявляя присущие ей интуицию и аналитические способности.

– С чего ты решила, будто я вру? – обиделся я.

– Говоришь неправду, – смягчила она формулировку. – Хотя бы потому, что он настоящий джентльмен. Откуда ему было знать, что, раз ты не ночевал дома, значит, был у меня, а не у кого-то еще? Передавая мне привет, он поставил бы тебя в неловкое положение.

В ответ я только развел руками.

Через час я приехал на эту чертову стройку. Леха лежал там, где я его оставил. Толстый ржавый гвоздь, который вошел под затылком, вылез над кадыком. Возле него хлопотали следователи из ГУВД, осматривали, вынюхивали, фотографировали, составляли протокол. Никаких строителей там не было и в помине.

Грязнов Вячеслав Иванович лично почтил своим присутствием место убийства, поскольку Турецкий попросил его об этом в телефонном разговоре.

– Шито белыми нитками, – прервал он мои объяснения, больше походившие на оправдания. – Доску с гвоздем явно потом подложили. Видишь, она сухая, а нижние – сырые. Причем насквозь. Дождик шел, когда ты с ним тут возился? – спросил он.

– Шел, – ответил я, не скрывая облегчения.

– А потом перестал, – кивнул Грязнов. – Вот такие дела, господин адвокат. В сорочке вы родились. Теперь бы узнать, когда и отчего он на самом деле помер… Уж больно аккуратно лежит. Как в гробу. И ручки очень уж картинно раскинул. Тебе не кажется?

– Похоже на то, Вячеслав Иванович, – поднял голову Витя Тихонов, знакомый медэксперт. – Юра, привет. Когда доску с гвоздем под него подложили, кровь уже успела застыть и свернуться, поэтому из раны в затылке она почти не вытекала. Видите, крови на доске почти нет.

– А кто он, – спросил я, – в картотеке есть?

– С тремя фотографиями разных лет, – ответил Вячеслав Иванович. – Рецидивист первостатейный. Так что особо не расстраивайся. Ночью в виде привидения он к тебе не заявится, поскольку не ты его замочил. Наверное, ему было велено спровоцировать тебя, вызвать на драку. А поскольку ты парень не промах, то с задачей он явно не справился. И хозяева решили воспользоваться именно этим обстоятельством. Ты взял верх, значит, можно инсценировать убийство, чтобы тебя дискредитировать или шантажировать, уж не знаю… Так мне кажется. Ну я поеду, ребята разберутся и мне доложат. Сам понимаешь, как выбился в начальники, пошли дела все больше деликатные, политические да неотложные… Ну, ты смотри, не пропадай. И принеси нам заявление на разрешение носить огнестрельное оружие. Думаю, не помешает. Чудится мне, кто-то под тебя копает, как шагающий экскаватор, так что держи меня в курсе, если что… аблокат!

Он засмеялся, хлопнув меня по плечу, и подчиненные охотно засмеялись вместе с ним, впрочем, вполне дружески. Что поделаешь, в крови у нас это пренебрежение к защитникам – ладно бы сирых и бедных, а то ведь уголовников, разного рода упырей, коим вообще не место на земле. Не из любви к справедливости защита, а за хорошие бабки, наверняка запятнанные кровью невинных. Такие вот обывательские суждения. И чтобы это преодолеть хотя бы в себе, надо самому влезть в шкуру «аблоката». Вот я и влез. И уже сам тому не рад. Только как в этом теперь признаешься?

Вячеслав Иванович еще раз покровительственно хлопнул меня по плечу и направился к поджидавшей его черной «Волге».

Я смотрел ему вслед. Конечно, ему позвонил Александр Борисович. И, конечно, его не пришлось долго упрашивать. Пока есть на свете братство и солидарность профессионалов, пока они вместе держатся, не бросают друг друга в трудную минуту, Фемида может быть спокойна.

Но в то же время в любой команде, какое бы ни было нападение, без хорошей защиты толку не будет. Мы не можем быть единой командой – следователи, сыскари и «аблокаты». Адвокатская организация как бы альтернатива прокуратуре. В рамках закона мы проводим каждый свое расследование. И все же мы не противники. Суд решает, чьи доказательства сильней. А в жизни ни суд и никто иной не вправе нам указать – дружить или не дружить.