Перебежчик

– Да, я всего лишь пошутил, – поспешно подтвердил Вадим и поглядел на меня непонимающими глазами. Он был сбит с толку моими финтами. Даже перестал пыхать своей трубкой.

– Но в каждой шутке есть доля правды, – сказал я. – Напишите все-таки обо всем этом и покажите своему начальству. И посмотрите, как оно отреагирует. Наверняка ведь не пропустят. И тогда поймете, почему пропустили тот ваш материал.

Ирина перевела взгляд с Вадима на меня. И решила обидеться. У женщин обида всегда под рукой, со слезами или без. Как зеркальце в сумочке.

– Ребята, вы шутите или действительно держите меня за дуру?

– Поймите, – сказал я. – Огласка, вот чего боятся эти уроды. К тому же они, видно по всему, очень спешат с этим судом. Им нужен громогласный скандал, чтобы успеть к очередному этапу передела госсобственности убрать мешающую фигуру… Ожидается очередной инвестиционный аукцион, он должен скоро состояться. А главный приз…

– Пара десятков миллиардов долларов, – сказал Вадим. – Или того больше. Это огромный комбинат сплавов редких металлов на Урале. Едва ли не самый большой в мире. И к этому мероприятию хочет подключиться один американский банк со своими миллиардами, готовый присоединиться к одной из сторон…

– Вы и так уже все знаете, – улыбнулась Ирина. – Зачем вам это расследование?

– Пока это только наши догадки и предположения, – сказал Вадим. – А ваша статья проверила бы их реакцию. И мы бы поняли, правы мы или нет.

– Короче, вам нужен мой труп в Москве-реке, чтобы убедиться в собственной правоте, – засмеялась она. – Я тоже шучу, не обращайте внимания, – добавила она уже серьезно. – Боюсь, такую тему я не потяну.

Она смолкла и поежилась, видимо, представляя последствия. Мне это понравилось. Она боялась не бандитов, а ответственности. И громадности темы. Вот теперь я поверил, что она не способна писать по заказу. До этого представлялось, что наши журналисты вообще ничего не боятся! Хватаются за все подряд – лишь бы сенсация. Лишь бы сделать себе имя.

– Кажется, я понимаю, о чем речь, – сказала она задумчиво. – И, пожалуй, вы правы в своем предположении. Есть две соперничающие финансово-промышленные группы. К одной относится Бахметьев, он не на виду, не на первых ролях, скорее, является серым кардиналом. И вторая, во главе которой стоит бывший вице-премьер правительства Соковнин… И есть этот самый банк «Майами бэнк», который до сих пор склонялся к Баху. Понимаете? И потому Соковнин предпринял экстренные меры по дискредитации соперника… Война компроматов, понимаете? – она внимательно посмотрела на нас.

Вадик развел руками и вперил свой взгляд в потолок.

– С трудом, – перевел я его пантомиму. – Вы уж простите нам нашу твердолобость.

– Группа Бахметьева представляет собой наших новых капиталистов, из тех, кто сделал себя сам. Их оппоненты представляют номенклатурных капиталистов. Это те, кто оказались у раздачи в силу своего прежнего положения и старых связей. Сейчас, когда раздача возобновилась, – она кивнула в сторону буфетчицы, наливавшей суп половником какому-то очкарику, – они не хотят делиться или быть отодвинутыми. Словом, ребята, здесь вам нужен маститый журналист из серьезного издания. Из тех, кто ногой открывает дверь к главному редактору. И хотя бы защищен своим именем.

– А есть такой? – спросил я. – Вы поможете нам с ним связаться? Мы должны их упредить, понимаете? Нужна статья, подобная грому с небес. Нужно рассказать, чем они занимаются! В том числе и об убийствах и похищениях в последнее время.

– Я ничего не могу обещать, – Ирина пожала плечами. – Надо кое с кем переговорить. Оставьте мне ваш телефон, я вам позвоню.

Она встала из-за стола. Теперь не только Вадик, но и я тоже смотрел на нее с восхищением. Как четко и точно обрисовала она то, вокруг чего мы столько времени ходим вокруг да около.

– Возможно, у вас остались какие-то материалы, которые не вошли в ваши статьи? – спросил я. – И наверняка, если таковые существуют, в них заложена настоящая бомба, которой ваше начальство не дало разорваться.

– Наконец вы спросили о самом главном, – грустно улыбнулась она. – Сейчас вы напоминаете мне кое-кого из моих коллег. Готовы черту душу продать за информацию… Но я пока вам ничего не скажу, ладно? Созвонимся…

И очаровательно улыбнулась персонально мне, отчего лицо бедного Вадика выразило обиду.

Трупы подозреваемых насильников лежали на столе в морге, под белыми простынями, а за дверью по-прежнему негромко переговаривались и спорили родители их жертв.

Стоит ли травмировать лишний раз детей, и без того переживших потрясение на всю жизнь от встречи с этими монстрами?

– Неужели без этого нельзя обойтись? – спросил я судмедэксперта из следовательской группы, – есть же объективные данные, группа крови например…

– Есть, – сказал за него Толя Бородин, следователь прокуратуры, который организовал эти «смотрины». – Могу хоть сейчас отправить их домой. Но потом ты попробуй после этого оспорить на суде результат экспертизы. А иначе, насколько я понимаю, Игоря Бахметьева тебе не спасти.

Толя знал меня не первый год и был в курсе моих проблем, связанных с этим делом.

Я вышел в коридор. При моем появлении все умолкли. Только две девочки лет десяти-двенадцати всхлипывали, прижавшись к своим родителям. Но и они притихли, увидев меня. Я молчал, разглядывая присутствующих. Что и как им сказать? Одно было несомненно: дети боялись сейчас этих мертвых подонков не меньше, чем живых. Если не больше.

В стороне стояли родители и родственники погибших насильников. Они молча смотрели на происходящее, не решаясь во что-либо вмешиваться. Я подумал, что их следовало бы привести сюда в другое время. И сказал об этом вслух здешнему патологоанатому. Он ответил, что пришли они на сорок минут раньше, но опоздала следственная группа. Они опознали уже своих сыновей, но почему-то не уходили. Возможно, их попросили задержаться следователи.

Странно, но на них никто из родителей девочек не обращал внимания, как если бы их не было вовсе.

Я остановил свой взгляд на Оле Ребровой.

Есть свидетели, которые видели, как ее затаскивали в кабину лифта. Наверняка они тоже могли бы опознать эти трупы. Но они теперь наотрез отказывались от своих показаний. Что ж, это их право. Конечно, в результате их молчания невиновный может оказаться в тюрьме, но из-за своих показаний они вполне могут оказаться на кладбище.

Я не сторонник тезиса, проповедуемого нашими либералами: пусть лучше десять виновных гуляют на свободе, чем один невинный попадет за решетку. Звучит благородно, ничего не скажешь, но по жизни этот десяток виновных, оставшихся, благодаря такому принципу, на воле, может убить или покалечить еще не один десяток тоже ни в чем не повинных людей.

Уж я, как следователь, это знаю не понаслышке. И оттого, что стал адвокатом, думать по иному не буду. Хотя даже один невиновный за решеткой – с этим тоже невозможно согласиться.

Оля Реброва приехала с отцом и матерью. Стояла, прижавшись к ним, и глядела на плачущих девочек. Признаться, я забыл, как зовут ее отца, с которым хотел поговорить. Спросить неудобно. Лев Алексеевич, кажется…

– Как Олег Григорьевич? – спросил я Олю.

Чуть ведь не забыл про ее верного рыцаря, поскольку одно наложилось на другое – Гена тоже ранен, и тяжело, и тоже защищая девушек.