Перед штормом
Шрифт:
…Необходимо обратить в органе особенно серьёзное внимание на разоблачение всех и всяческих буржуазных авантюристов и сознательных и бессознательных обманщиков, необходимо на ряде примеров из истории с.-д. выяснить постоянное и непременное предательство буржуазии по отношению к пролетариату, нужно неустанно везде и всюду напомнить, что «освобождение рабочих должно и теперь быть делом только самих рабочих». Нужны на эту тему брошюры, статьи, листки (хотя бы в оригинале разослать большевистским] комитетам]) и т. д. и т. п. Это — положительно важнейшая задача дня. Нужно выяснить, что «полное, последовательное и прочное» осуществление демократической] республики и социальных требований] наш[ей] программы-минимума невозможно без революции, нужно показать, что з[авод]ские рабочие давно поняли необходимость самостоятельных рабочих партий, и т. д.
Эти мысли, а также разоблачение Гапона и борьба с ним будут положены в основу спешно организуемой памп агитации. Приходится двинуть все силы, хотя
Р. 8. События развиваются с страшной быстротой. Гапон революционизировал массу. Забастовка расширяется и, вероятно, станет всеобщей. На воскресенье Гапон назначил шествие к Зимнему дворцу для подачи петиции с требованиями], вполне соответствующими] программе-минимум (политич. части). Гапон предполагает, что будет 300 000 ч., и предлагает запастись оружием. Личность Гапона не выяснена. Вероятно, это наивный идеалист, которым пользуются все и, думаю, особенно реакционная клика. Не могу писать сейчас больше. Ряд документов, резолюций и подробные сведения напишу сегодня ночью».
В далёкой Женеве Владимир Ильич с тревогой следил за событиями на родине.
«…Сердце сжимается страхом перед неизвестностью, — писал он, — окажется ли соц. — дем. организация в состоянии взять хотя бы через некоторое время движение в свои руки. Положение крайне серьёзное. Все эти дни происходят ежедневные массовые собрания рабочих во всех районах города в помещениях «Союза русских рабочих». Перед ними улицы целые дни наполнены тысячами рабочих. Время от времени социал-демократами произносятся речи и распространяются листки. Принимаются они в общем сочувственно, хотя зубатовцы и пытаются устраивать оппозиции. Когда речь коснётся самодержавия, они кричат: «Это нам ни к чему, самодержавие нам не мешает!» А между тем в речах, которые произносятся в помещениях «Союза» зубатовцами, выставляются все соц. — дем. требования, начиная с 8-часового рабочего дня и кончая созывом народных представителей на основах равного, прямого и тайного избирательного права. Только зубатовцы утверждают, что удовлетворение этих требований не обозначает свержения самодержавия, а приближение народа к царю, уничтожение бюрократии, отделяющей царя от народа.
Социал-демократы говорят также и в помещениях «Союза», и речи их встречаются сочувственно, но инициатива практических предложений исходит от зубатовцев. Несмотря на возражения соц. — дём., предложения эти принимаются…»
Лучшие большевистские агитаторы Петербурга в эти дни вели работу во всех отделениях гапоновского общества. В обсуждавшуюся на гапоновских собраниях наивномонархическую петицию им удалось включить требования созыва Учредительного собрания, 8-часового рабочего дня, политических свобод. Но главные усилия большевиков были нацелены на то, чтобы не допустить народного шествия и возможного кровопролития. Листовка ПК РСДРП «Ко всем петербургским рабочим», выпущенная 8 января, была последней попыткой удержать рабочих от неразумного шага.
«Такой дешёвой ценой, как одна петиция, хотя бы и поданная попом от имени рабочих, свободу не покупают. Свобода покупается кровью, свобода завоёвывается с оружием в руках, в жестоких боях.
Не просить царя, и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку, — только таким путём можно завоевать свободу. Много уже рабочей и крестьянской крови пролито у нас на Руси за свободу, но только тогда, когда встанут все русские рабочие и пойдут штурмом на самодержавие, только тогда загорится заря свободы.
Освобождение рабочих может быть делом только самих рабочих, ни от попов, ни от царей вы свободы не дождётесь. В воскресенье перед Зимним дворцом, если только вас туда пустят, вы увидите, что вам нечего ждать от царя…»
Но глас большевиков не дошёл тогда до рабочих сердец. Слишком велико было народное возмущение, оно искало выхода, и идея Гапона была встречена с одобрением. «Идея идти с петицией настолько овладела умами, что бороться с ней невозможно», — сообщал в газету «Вперёд» корреспондент-большевик. И тогда на заседании ПК РСДРП в ночь на 9 января было принято решение: большевики должны участвовать в шествии к Зимнему дворцу, чтобы быть с народом, по возможности руководить массой…
В Вольно-экономическом обществе выступал молодой учёный — историк Тарле. Он вышел на трибуну с забинтованной головой — след казацкой шашки, полученный им во время демонстрации у Политехнического института.
— Этот позор, — говорил он, — никогда не отмоет романовская Россия, и он будет стоить ей неисчислимо дорого!
— Позор! Позор на века! — кричал зал, заполненный столичной интеллигенцией…
Немногочисленный (всего 9 человек) кружок социал-демократов Политехнического в этот вечер принимал резолюцию, в которой говорилось: «Это кровавое событие накладывает на нас и на нашу партию величайшую ответственность за то, чтобы кровь рабочих не пролилась понапрасну». Эта их резолюция
будет напечатана в газете «Социал-демократ» со следующим комментарием: «Наши товарищи из Политехнического института приняли единственно правильное решение, и мы желаем им выполнить его на деле».На Путиловском заводе большевиками была выпущена листовка, в которой говорилось: «Мы не сумели помешать провокатору Гапону совершить своё подлое преступление. Теперь наша задача — как никогда сплотить свои ряды под знаменем революционной борьбы и доказать свою великую силу перед лицом вооружённой и беспощадной монархии. Долой самодержавие!!!»
Что же в это время происходило в охранке? В архиве сохранилась совсем тощая папочка с надписью «Положение в Петербурге после 9 января». В ней несколько агентурных донесений. Агент по кличке «Ржаной» сообщал: «В общем, положение на кожевенном заводе спокойное, почти половина рабочих исправно трудится, и разговоры о забастовке притихли. Усилились разговоры о предстоящем захоронении жертв 9 января, которое-де следует использовать для демонстрации против кровавого режима дома Романовых и для высказывания проклятья военным, стрелявшим в народ». К этому сделана чья-то приписка: «Ввиду повсеместного распространения этих разговоров, необходимо рекомендовать генерал-губернатору принять необходимые предупредительные меры, чтобы захоронение стало частным делом родственников погибших. Нужно проследить, чтобы захоронение происходило на разных кладбищах и в разное время».
В этой же папке находилась сводная записка, адресованная в канцелярию его величества. Неизвестно, какой философ охранки сочинил эту записку. В ней говорилось: «Что произошло, то произошло, и мы в том не властны. То уже принадлежит истории. Но необходимо, чтобы произошедшее ушло в историю в предельно ясном виде, то есть с вполне доказанной необходимостью применить оружие против стихийной толпы, готовой на всё вплоть до убийства государя императора. Будущие поколения по этой странице истории не должны иметь никаких недоумённых вопросов и сомнении, и это уже в нашей власти, а остальное сделает время, ибо всё на свете однажды забывается и прорастает далёкой травой».
Однако упования философа из охранки оказались тщетными, и в истории сохранилась правда о событиях, что стали началом первой революции в России и генеральной репетицией Великого Октября. Об этом, вопреки стараниям охранки, позаботились социал-демократы, большевики, Ленин.
А теперь вернёмся к запискам Гапона.
«В течение вечера, — продолжал он рассказ, — я послал К. к известным либералам, в том числе и к Максиму Горькому, с просьбой сделать, что можно, чтобы предотвратить кровопролитие. Те ходили к Святополк-Мирскому, к Витте, но безуспешно. Мои посещения отделений союза окончились в 7 часов вечера. В этот день я сказал до пяти речей. Все вожаки рабочих, всего около 16 человек, собрались в одном из трактиров, чтобы закусить и проститься друг с другом. Меня подавляла мысль о том, что неужели я посылаю всех этих славных людей на верную смерть? Они создали всё это чудное движение. Что станет с этим движением, если их всех убьют? В конце концов, я решил идти впереди, решил и их послать. Ставка была слишком велика, чтобы останавливаться перед жертвами. Теперь я вижу, что я очень ошибался. (Невозможно выяснить, о какой ошибке он здесь говорит.) Я предложил каждому из вожаков избрать себе по два помощника, на случай если они будут убиты, но я сомневаюсь, чтобы они это сделали. Васильева я назначил заменять меня, если меня убьют, и ещё одного, чтобы заменить Васильева…» (Действительность внесла в этот боевой расчёт Гапона существенную поправку: Васильев был убит, а сам он сперва притворился убитым, но затем вместе с Рутенбергом бежал.)
Ну, а теперь мы снова берём в руки доклад Лопухина к царю и читаем его завершающую часть… в которой он не только объясняет, по и пытается оправдать расстрел рабочих:
«Так как»… — этим канцелярским «так как» Лопухин начинает фразу, которую растянет почти на целую страницу. Фраза эта вся в густой правке, по которой видно, как он выбирал каждое слово, понимая, что в этой словесной шелухе «зарывает собаку» и ему надо оправдать то, что оправдать просто немыслимо. Читаем:
«Так как имелись достаточно определённые указания на то, что главари существующих в столице противоправительственных организаций намерены воспользоваться настроением рабочих и их сборищем на площади Зимнего дворца для создания ряда противоправительственных демонстраций с предъявлением требований об изменении существующего государственного строя, чтобы таким образом придать вполне мирному движению рабочих характер народной манифестации, направленной к ограничению самодержавия, и что масса рабочих не осведомлена о внесении в петицию политических требований, а обманно уверена о предоставлении Его Величеству ходатайства исключительно об удовлетворении некоторых нужд рабочего класса, то осуществление такого намерения ни в коем случае не могло быть допущено и потому жители столицы были заблаговременно предупреждены о соблюдении порядка на улицах и о том, что всякие демонстративные сборища и шествия будут рассеяны воинской силой». Фраза окончена, и почти по каждому слову в ней возникают вопросы и замечания: