Перед тем, как он ее застрелил
Шрифт:
— Ты вроде шел к своему приятелю на Шестую авеню? — заметил Кэл совсем другим тоном, который не имел ничего общего с прежним говорком забалдевшего курильщика травки. — Вот и иди себе.
— Ха, ты, кажется, защищаешь меня от этого выродка, Кэл? Очень мило. — Блэйд сплюнул и сказал Джоэлу: — А ну вали, исчезни отсюда. Кэл прав. Нечего об дерьмо мараться. Это касается тебя и твоей уродины сестры.
Джоэл хотел вставить еще словечко, несмотря на весь идиотизм такого поведения. Как молодой петушок, он рвался в бой, хотя и осознавал, что в этом бою ему победы не одержать. Но не мог же он уйти по приказу Блэйда. Поэтому Джоэл выдержал, глядя на Блэйда, долгие тридцать секунд; в ушах у него шумело, живот свело. Он дождался, пока Блэйд рявкнул: — Оглох, что ли?
За это время во рту у Джоэла набралось
Джоэл не оглядывался. И не ускорялся. Он шел небрежно, как человек, которому некуда спешить. Такая походка давалась ему без труда — ноги стали ватными, воздуха в груди осталось так мало, что мальчик едва не потерял сознание. Но он успел свернуть за угол прежде, чем его вырвало в лужу стоячей воды.
Глава 12
День, когда Несс Кэмпбелл предстала перед судом, начался неудачно, так же он и закончился. Из-за пробок Несс опоздала в суд, но это стало только первым звеном в цепочке неприятностей. Во время слушания положение Несс осложнилось ее поведением, а также былой дружбой с Сикс и Наташей.
Если бы Несс назвала имена соучастниц в попытке ограбления, Сикс и Наташу ожидали бы серьезные неприятности. Конечно, девушки могли бы заранее договориться с Несс, но никто из них не обладал навыками ведения переговоров. У Сикс и Наташи напрочь отсутствовало воображение, а также умение заглядывать хотя бы на шаг вперед и оценивать последствия какого-либо поступка. Обуреваемые страхом предстать перед судом и навлечь на себя родительскую кару, девушки выбрали тактику избегания Несс, словно та могла заразить их лихорадкой Эбола. Таким способом они хотели довести до сведения Несс, что их дружбе настал конец, а когда у них ничего не вышло, Сикс и Наташа открытым текстом заявили Несс, что она им вообще никогда не нравилась: «Ты воображаешь, будто самая крутая. А на самом деле просто тупая корова». Это, разумеется, подействовало.
Поэтому, когда Несс явилась в суд, она уже прекрасно знала, что ее подставили и бросили, что она осталась одна. С ней была Кендра, но Несс и в голову не приходило искать у тетки поддержки, равно как и у социального работника Фабии Бендер — Несс с ней наконец познакомилась, хотя и не рассказала ничего существенного. И вот, стоя на слушании, Несс демонстрировала настолько полное отсутствие смирения и раскаяния, что у судьи возникло желание запустить в девушку своими толстыми книгами.
Спасло Несс только то, что она впервые нарушила закон. Ее приговорили всего лишь к двум тысячам часов общественно полезных работ, хотя другую бы девушку, проявлявшую столько пренебрежения к суду, адвокату и собственной судьбе, отправили бы в борстал [18] — как упорно, со старомодной торжественностью, которая в иных условиях, возможно, выглядела бы очаровательной, именовал это заведение судья. Несс должна была трудиться под наблюдением ответственного лица, с предоставлением подробного отчета за его подписью. А также, заключил свою речь судья, с наступлением осеннего семестра мисс Кэмпбелл обязана посещать занятия в школе.
18
Борстал — карательно-исправительное учреждение для преступников в возрасте от 16 лет до 21 года.
— Ты легко отделалась, Ванесса, — заметила Фабия Бендер.
Кендра Осборн согласно кивнула. Однако Несс представляла бесконечную череду часов, отданных общественно полезным работам, и ей казалось, что они будут тянуться до конца ее жизни. Несс была крайне недовольна приговором и убеждена, что мир вообще устроен несправедливо.
— Ага, легко, — буркнула Несс.
— Если тебе не нравится, назови имена и адреса своих подружек, — добавила Кендра.
Поскольку Несс не собиралась этого делать — даже при том, что Сикс и Наташа отреклись от нее, — ничего не оставалось, как приступить к исправительным работам. Ей объявили, что трудиться предстоит в Детском центре в Минвайл-гарденс. Даже близость этого заведения
к дому не утешила Несс. У нее был вид человека, проданного в рабство, и она решила при первой же возможности объяснить это руководителю работ, с которым вскоре и познакомилась.Прямо в день вынесения приговора некая Маджида Гафур позвонила и сообщила, что первая явка — сегодня же. Поскольку Несс живет на расстоянии пятидесяти ярдов от места прохождения работ, ей следует быть немедленно и ознакомиться с правилами.
— Правила? Какие еще правила? — удивилась Несс. — Это же не тюрьма, а работа.
— Работа, которая является обязательной по приговору суда, — напомнила Маджида. — Пожалуйста, будь вовремя. Жду десять минут, потом звоню инспектору по пробации. [19]
19
Пробация — вид условного осуждения, при котором осужденный остается на свободе, но находится под надзором сотрудника службы пробации.
— Вот дерьмо!
— Фу, какое некрасивое слово! — произнесла Маджида с приятным восточным акцентом. — У нас в Детском центре не принято сквернословить, мисс.
Несс отправилась в своем обычном виде. Она пересекла игровую площадку и вошла в напоминающий сарай дом, предназначенный для игр и занятий детей от шести лет. Там Маджида вместе с воспитанниками мыла посуду после полдника, состоящего из молока и тостов с земляничным джемом. Женщина протянула Несс полотенце и велела вытирать чашки, предупредив: «Будь осторожна, за разбитую посуду придется платить».
Маджида Гафур, нестарая еще женщина, оказалась уроженкой Пакистана. Будучи вдовой, она нарушила национальную традицию и отказалась жить в семье одного из своих женатых сыновей. «Их жены — чересчур англичанки», — говорила она, хотя сама выбирала каждую. Внуков, которых было одиннадцать, Маджида находила славными, но непослушными. Она считала, что отцам пора за них взяться.
— Нет уж, мне лучше, когда я сама себе хозяйка, — объясняла она Несс, которую не слишком интересовали подробности жизни Маджиды. — Тебе будет хорошо в Детском центре. Если будешь соблюдать правила, конечно.
Правила представляли собой перечень запретов: не курить, не пользоваться мобильным и обычным телефонами, не злоупотреблять макияжем, не носить вызывающих украшений, не слушать плеер, радио, магнитофон, не играть в карты, не танцевать, не делать на видных местах татуировку или пирсинг, не болтать со знакомыми, не есть фастфуд («Этот «Макдоналдс» — бич цивилизованного мира!»), не носить откровенной одежды («Такой, как на тебе сейчас. Завтра в этом не пущу!»). Навещать также никто не должен.
— Это все? — Несс поморщилась. — И когда приступать?
— Ты уже приступила. С посудой ты закончила, теперь вымой пол. А я пока составлю для тебя режим дня. Отправлю его инспектору по пробации и социальному работнику. Пусть знают, как ты отбываешь две тысячи часов, к которым тебя приговорили за твое преступление.
— Да не совершала я…
— Нет уж, — махнув рукой, прервала Маджида. — Меня не интересует твоя сомнительная деятельность. Тут детское учреждение. Твоя задача — отработать часы, моя — написать об этом отчет. Ведро и швабра в шкафу возле раковины. Вода должна быть горячей. Добавь колпачок «Аякса». Помоешь пол — почисти унитаз.
— А где отмечаются отработанные часы?
— Это не твоя забота. Давай уже, хватит стоять. Работа ждет и тебя, и меня. Нужно завершить уборку, и, кроме нас с тобой, этого никто не сделает.
— Что, больше тут никто не работает? — удивилась Несс.
— Вот именно, поэтому дел выше крыши.
Такого оборота Несс никак не ожидала. Она взяла швабру, ведро, «Аякс» и занялась полом.
Всего в центре имелось четыре комнаты: кухня, кладовая, туалет и игровая. В две последние имели доступ дети, поэтому там было грязно. В игровой повсюду стояли маленькие столы и стульчики, пол был липкий от какой-то жидкости. Несс оттерла пол в игровой, потом в туалете, недоумевая, что за липкую дрянь разлили повсюду. Под наблюдением Маджиды она помыла кухню. В кладовой достаточно было просто подмести, а после вытереть пыль с полок и подоконника.