Передислокация

Слотер передал Уэйсерта Аддису, а Аддис — Грили, и так далее. Все выходные мы передавали его с рук на руки, а то мало ли что.

Когда я не общался с Уэйсертом и другими ребятами, то сидел с Виксом на диване и смотрел бейсбольные матчи, которые Шерил для меня записала. Иногда мы с Шерил говорили про то, как она жила в эти семь месяцев, про чужих жен, про ее родных, ее работу, ее начальство. Иногда она задавала мне разные мелкие вопросы. Иногда я на них отвечал. И как ни рад я был вернуться в Штаты, как ни ненавидел эти последние семь месяцев — ведь там я держался только благодаря ребятам, с которыми служил, и мыслям о доме, — у меня появилось чувство, что неплохо бы вернуться назад. Потому что пошло это все на…

Всю следующую неделю мы работали по полдня, а в остальное время была всякая ерунда. Врачебные консультации по поводу травм, которые ребята скрывали или терпели. Приемы у зубного. Отчетность. И каждый вечер мы с Виксом смотрели на диване бейсбол и ждали, пока Шерил вернется со смены в кафе, где она работала.

Викс спал, положив голову мне на колени, и просыпался всякий раз, когда я подсовывал ему под нос кусочки салями. Ветеринар сказал Шерил, что ему это вредно, но надо же было хоть чем-то его порадовать. Стоило мне его погладить, как я натыкался рукой на какую-нибудь опухоль, а это наверняка было больно. Казалось, ему вообще все больно: вилять хвостом, есть свой корм. Ходить. Сидеть. А когда его рвало, что бывало практически каждый второй день, он сначала кашлял, прямо надрывался, и только секунд через двадцать что-нибудь выходило наружу. Тяжело было это слушать. Ковер-то вытирать я не возражал.

А потом Шерил приходила домой, смотрела на нас, качала головой и говорила: «Да, братцы, выглядите вы хреново».

Мне хотелось, чтобы Викс был рядом, но смотреть на него не было сил. Наверно, поэтому на выходных я дал Шерил вытащить себя из дома. Мы взяли все, что мне заплатили за участие в боевых действиях, и устроили большой шопинг. Вот так Америка борется с террористами.

Мои впечатления? Представьте, что жена привозит вас на шопинг в Уилмингтон [3] . В последний раз, когда вы шли по городской улице, первый боец из вашей группы шел перед вами по обочине дороги, проверяя, все ли чисто впереди и на крышах домов по другую сторону. Следующий боец проверяет окна на верхних этажах зданий, тот, что за ним, — окна этажом ниже, и так далее, до окон на уровне улицы, а замыкающий следит, что творится сзади. В городе миллион мест, откуда вас могут убить. Сначала вы просто теряетесь и не знаете, что делать. Но потом действуете, как вас учили, и это работает.

3

Город-порт, недалеко от лагеря Лиджен.

В Уилмингтоне у вас нет ни группы, ни напарника, нет даже оружия. Вы двадцать раз спохватываетесь, проверяя, где оно, а его нет. Вам ничего не грозит, ваша готовность должна быть на белом уровне, но это не так.

Вместо того чтобы гулять спокойно, вы прячетесь в магазин одежды. Ваша жена приносит вам какие-то вещи, и вы заходите в крошечную примерочную. Закрываете дверь, и вам не хочется открывать ее снова.

Снаружи люди идут мимо окон, как будто в этом нет ничего особенного. Эти люди понятия не имеют, где находится Фаллуджа, в которой погибли трое из вашего взвода. Они провели всю свою жизнь на белом уровне.

Они никогда и близко не подойдут к оранжевому. Для этого надо хотя бы раз угодить в перестрелку или увидеть взрыв СВУ [4] , которое ты прозевал, и понять, что жизнь всех твоих товарищей, каждого из них, зависит от того, облажаешься ты или нет. А твоя — от них.

Некоторые тут же перескакивают на красный. Проводят на нем сколько-то времени, а потом ломаются и падают ниже белого, еще ниже чем «умру, и насрать». А почти все остальные надолго застревают на оранжевом.

4

Самодельное взрывное устройство.

Вот что такое оранжевый: вы видите и слышите не так, как привыкли. Химия вашего мозга меняется. Вы фиксируете в окружающем каждую деталь, каждую мелочь. Я замечал на тротуаре монетку за двадцать метров. У меня словно были усики, которыми я ощупывал целый квартал. Сейчас трудно даже точно вспомнить, как это было. Я думаю, в таком состоянии воспринимаешь сразу столько информации, что ее невозможно сохранить, и поэтому ты ее просто забываешь, освобождаешь в мозгу место, чтобы в следующий миг воспринять все, что может спасти тебе жизнь. А потом забываешь и этот миг и концентрируешься на следующем. А потом — на следующем. И на следующем. И так семь месяцев.

Вот что значит оранжевый. А потом вы едете на шопинг в Уилмингтон, без оружия, и думаете, что можете так просто взять и вернуться на белый? Хрена с два вы вернетесь на белый — для этого надо еще ох сколько времени!

Когда пришла пора возвращаться, я уже еле держался. Шерил не позволила мне сесть за руль. Я бы разогнался до ста миль в час. А когда мы приехали, оказалось, что Викса снова вырвало, прямо у двери. Я поискал глазами и увидел его на диване — он пытался встать на дрожащих ногах. И я сказал:

— Черт возьми, Шерил. Так дальше нельзя.

— Думаешь, я не знаю? — спросила она.

Я посмотрел на Викса.

— Завтра я отвезу его в ветеринарку, — сказала она.

— Нет, — ответил я.

Она покачала головой. И сказала:

— Оставь это мне.

— То есть ты заплатишь сотню какому-то уроду, чтобы он убил мою собаку? — спросил я.

Она ничего не ответила.

— Так не пойдет, — сказал я. — Давай уж я сам.

Она смотрела на меня взглядом, которого я не выношу. Мягким. Я поглядел в окно — ни на что.

— Хочешь, я поеду с тобой? — спросила она.

— Нет, — сказал я. — Не надо.

— Ладно, — сказала она. — Но так было бы лучше.

Она подошла к Виксу, наклонилась и обняла его. Ее волосы упали и закрыли ей лицо, так что я не видел, плачет она или нет. Потом она встала, ушла в спальню и тихо закрыла за собой дверь.

Я сел на диван, почесал Викса за ухом, и у меня в голове сложился план. Не бог весть какой, но план. Иногда достаточно и этого.

Поблизости от моего дома есть неасфальтированная дорога, а чуть поодаль от нее течет речка, которая золотится на закате. Там красиво. Раньше я там иногда бегал. И мне пришло в голову, что это будет самое подходящее место.

Ехать туда недалеко. Мы добрались как раз к закату. Я поставил машину на обочине, вылез, достал из багажника винтовку, повесил на плечо и подошел к машине с другой стороны. Открыл дверцу, взял Викса на руки и понес к речке. Он был тяжелый и теплый и по дороге лизал меня в лицо, медленно и лениво, как лижут собаки, которые всю свою жизнь прожили счастливо. Когда я положил его на землю и отступил назад, он поднял на меня глаза. Повилял хвостом. И я застыл.

Только однажды до этого я так запнулся. Во время боев за Фаллуджу сквозь нашу линию обороны прорвался повстанец. Когда мы подняли тревогу, он исчез. В панике мы искали его повсюду, пока Кертис не заглянул в цистерну для воды, где устроили выгребную яму. Это был большой круглый резервуар, на четверть наполненный жидким дерьмом.

Повстанец сидел там, погрузившись в дерьмо с головой, и всплывал, только чтобы глотнуть воздуха. Вы, наверно, видели, как рыбы в реке ловят мух. Его рот появлялся на поверхности, раскрывался, чтобы вдохнуть, потом захлопывался, и партизан снова уходил в глубину. Я не мог в это поверить. Даже запах, и тот трудно было вынести. Четыре или пять морпехов сразу опустили винтовки и стали палить в дерьмо. Все, кроме меня.

Сейчас, когда я смотрел на Викса, со мной творилось то же самое. Было такое чувство, как будто если я это сделаю, что-то во мне лопнет или порвется. Но я представил себе, как Шерил везет Викса к ветеринару, как чужой человек трогает мою собаку, и подумал: я должен это сделать.