Перегрин

Сейчас я слежу за врагами, чтобы выбрать цель, не маленькую и не слишком большую, чтобы не подавиться. Собирался напасть ночью, но увидел кое-что интересное и передумал. Это была большая отара овец, голов на тысячу или больше. Ее неторопливо гнали за войском, сильно отставая, с полсотни воинов. Десятка два скакали впереди, а остальные — сзади. Овцы растеклись во всю ширину лесной дороги, не давая больше никому ни пройти, ни проехать, поэтому, наверное, и замыкали шествие.

— Вот нам и пригнали свежее мясо! — сказал я своим сопровождающим. — Быстро спускаемся вниз и забираем его.

Я разделил отряд на две части и с меньшей, с полсотни человек, поехал навстречу отаре. Остальные воины ждали ее в засаде. Ехали мы спокойно, как свои. В таких больших армиях всегда намешаны люди разных национальностей с самым разным оружием и в самых разных доспехах, в том числе и трофейных римских. Даже при феноменальной зрительной памяти, каковой отличаются многие люди этой эпохи, запомнить всех нереально. Поэтому во время сражения бьют всех, кто лицом к тебе, а в остальное время тех, кто нападет или убегает от тебя. Мы не убегали и не нападали, спокойно ехали навстречу. Мало ли за каким чертом мы едем?! Может, у нас дело к кому-нибудь из отрядов, которые идут в следующем потоке, отстающем на сутки. В такой большой армии, когда последние около полудня покидают лагерь, передовые из идущих с предыдущего места ночевки как раз подходят к нему.

Мы съезжаем с дороги в кусты и останавливаемся, якобы чтобы пропустить отару. Передовые погонщики смотрят на нас без особого интереса, с обычным любопытством путешественников. Не признав никого, теряют к нам интерес. Мы терпеливо ждем, когда мимо пройдут овцы. Пропускаем и задних погонщиков, после чего выезжаем на дорогу и разворачиваемся.

— Вперед! — командую я, первым настигаю обернувшегося на стук копыт погонщика и бью его легкой пикой в голову, потому что спина защищена закинутым туда круглым кожаным щитом, а шлем снят, висит позади всадника, притороченный к переметной суме.

Я успеваю сразить еще одного, попав ему в левый бок ниже ребер и вторым ударом в шею. Остальных убивают мои бойцы. Одновременно с нами сидевшие в засаде лучники перебили передних погонщиков, сделав это даже быстрее нас. Сработали хорошо: никто из врагов не сбежал, и потерь у нас нет, если не считать одного раненого в руку. Пострадал за непредусмотрительность и жадность, наклонившись к убитому вроде бы врагу, чтобы снять доспех и чуть не получил удар ножом в живот, успел отбить рукой. Если бы враг не ослабел от потери крови, все бы кончилось печально. Что ж, мой отряд начинает сплачиваться, набираться опыта.

— Привязывайте трупы к лошадям, увозим их! — приказываю я.

Отара должна исчезнуть вместе с погонщиками. Пусть соратники погибших поразгадывают этот ребус, предполагая разные варианты. Уверен, что начнут с подозрения в дезертирстве. Мы гоним овец на луг в соседней впадине. Там хорошая трава, тихое место. По пути избавляемся от трупов, скинув их в расщелину. Лесные хищники быстро так много мяса не съедят, но вонять и привлекать внимание трупы начнут дня через два-три. К тому времени, надеюсь, тевтоны и амброны уже будут разбиты.

71

Самая слабая сторона у этого римского каструма — южная. Здесь склон холма более пологий, перед ним долина, на которой разместилась большая часть тевтонов и амбронов, и римлянам не удалось вырубить глубокий ров в песчанике и насыпать высокий вал. Частокол и башни, правда, успели сделать по всем правилам. Если бы я был вождем тевтонов Тевтободом, обязательно бы нанес главный удар с юга. Исходя из этого, и спланировал свою следующую операцию.

Еще в утренних сумерках, наскоро перекусив холодной бараниной, мы покинули свою стоянку и, объехав тевтонов и амбронов по широкой дуге, оказались южнее их. Когда приближались к вражескому лагерю, бой, судя по воплям и лязгу оружия, шел полным ходом. На штурм пошли все мужчины. Их было так много, что нападать одновременно не могли, накатывались волнами, сменяя друг друга. Пока что римляне отбивали одну атаку за другой, и по периметру каструма росла гора из тяжелораненых и трупов. Все понимали, что, если римляне выдержат сегодня, завтра им будет легче, потому что появится уверенность в себе, которая перейдет к ним от врагов, как переходящее знамя.

Во вражеском лагере остались только женщины и дети. Первые спокойно занимались делами по хозяйству, каждая возле своего шатра или шалаша, как будто их мужья сейчас на дружественной пирушке. Дочери помогали им. Сыновья постарше наблюдали за сражением, а младшие сами воевали друг с другом, используя деревянное оружие. На выехавший из леса отряд сперва никто во вражеском лагере не обратил особого внимания, приняв за своих, ведь мы спокойно ехали по дороге, которая проходила рядом с каструмом, приближаясь к крайним вражеским воинам.

Вот мы миновали мальчишек, наблюдавших с бугра за сражением. Я придержал коня рядом с ними и помахал рукой над головой из стороны в сторону. По этому сигналу мои воины поехали влево-вправо, начав растягиваться в линию. Кое-кто из тевтонов и амбронов оглянулся на шум, но и их наше спокойствие сбило с толку, отвернулись.

Дождавшись, когда почти весь отряд перестроится в линию, я взял в правую руку пику, пяток которых мне изготовили в Кадисе перед отправлением в поход. Она была легкой и удобной, длиной всего метра два и с почти полуметровым тонким, но очень твердым, трехгранным наконечником, который пробивал любой доспех: кожу и кольчугу — запросто, а бронзовый панцирь — при очень сильном ударе. Подняв пику над плечом, я ударил шпорами коня, который от неожиданности резко дернулся и возмущенно заржал, и молча поскакал на врага. Мои воины последовали моему примеру.

Несмотря на то, что нас было всего сотен шесть, наш удар был неожиданным и потому нанес значительный ущерб. Почти никто из врагов не успел подготовиться к его отражению. Воины, стоявшие в задних рядах, не сразу поняли, что происходит, за что и поплатились. Я врезался в группу человек из двадцати и начал быстро колоть, не выцеливая. Едва острие влезало в человеческое тело сантиметров на пять-десять, сразу выдергивал и бил следующего. Почти все уколы были в голову или верхнюю часть туловища. Даже если не убивал, с такой раной боец на пару недель выбывает из строя.

Ошарашенные таким коварным нападением, тевтоны и амброны сперва шарахнулись от нас с громкими криками в сторону каструма. Они привыкли воевать по-честному: назначать время и место битвы и там выяснять отношения лицом к лицу. Подлые, коварные приемы цивилизованных народов им были не по нраву. Мы гнались за убегающими и уничтожали их. У меня даже рука заболела, столько ударов нанес. Стоявшие ближе к каструму, услышали шум боя в тылу, а потом и увидели нас, атакующих, и начали перестраиваться, позабыв об атаке. Вперед выдвинулись копейщики. Копья у них длинные, метра три, и с крепкими древками. Бросать на такие коня глупо. Мы добивали убегающих, не приближаясь к вражеской линии. Поняв, что на них не попрем, тевтоны и амброны сами пошли на нас.

Я надеялся, что Гай Марий правильно оценит ситуацию и ударит в тыл врагу. Он не рискнул. Может быть, решил, что это хитрая вражеская уловка, чтобы выманить его армию из укрепленного каструма. Предварительной договоренности ведь у нас с ним не было. Поняв это, я развернул коня и помахал окровавленной пикой в сторону леса, из которого мы выехали, и сам поскакал в ту сторону. Мои воины были проинструктированы перед началом нападения, правильно поняли и выполнили приказ. Позади нас оставались убитые и раненые враги, по самым скромным прикидкам тысячи две с половиной.