Перехитрить лисицу
Шрифт:
…Вероятно, сейчас в ее взгляде тоже что-то вспыхнуло. Испытываемые ею чувства отразились на ее лице. Ибо Ручьёв (определенно неосознанно) так сильно стиснул ее пальцы, что ей стало больно.
– Останься, – сейчас его голос звучал глухо, с хрипотцой. Он и не пытался скрыть волнения, – Останься, на стоянке – мой "Фольксваген". Этот пацан, – небрежный кивок в сторону Савельева, с легким беспокойством посматривавшего в их сторону, – Ничего сделать не сможет, а если твой иезуит вышвырнет его с работы, я охотно возьму его к себе. Аня… – он взял ее за плечи, притянул ближе, – Это же шанс, наш с тобой шанс, Аня!
"Но
…Она встряхнула головой, словно отгоняя морок. И мягко высвободилась из объятий Ручьёва.
По обыкновению чуть насмешливо улыбнулась (истинные чувства она выкажет наедине с собой… и только).
– Что это с тобой, "Ржевский"? Мы ведь расстаемся не насовсем… или тебе приснилось, что лайнер потерпел крушение? Так я скажу – сны обычно сбываются с точностью до наоборот.
– Да, конечно, – он отступил на шаг. И опять (что поделаешь? Женщина не может остаться равнодушной к сильным проявлениям чувств, особенно, если эти чувства касаются ее), сердце у нее сжалось при виде откровенного разочарования на его лице и горечи во взгляде. – Да я, собственно… – он неосознанно провел ладонью по глазам и откровенно вымученно улыбнулся.
Желание остаться с ним – безрассудное, импульсивное, – проявилось в ней с прежней силой.
…Черт знает, каких глупостей она могла наделать, если б не оклик Савельева, тактично не решавшегося приблизиться к любовникам (по крайней мере, ближе, чем на пару метров).
– Объявлена посадка, Анна Валентиновна…
– Да, конечно, – она наконец вспомнила о том, что собиралась сделать напоследок. Открыла сумочку, извлекла из нее футляр. Опять заставила себя улыбнуться, достала из футляра золотую цепочку в виде изящной змейки (эта цепочка уместно смотрелась бы как на женщине, так и на молодом мужчине), и развернув правую руку "Ржевского" ладонью вверх, опустила на нее украшение.
– Зарецкий упрекнул меня в том, что я питаю слабость к легкомысленным нравам французского дворянства семнадцатого века, как их описывал Дюма, но в них была своя прелесть, верно? Тогда мужчины не считали зазорным принимать от своих женщин ювелирные украшения… просто на память.
Во взгляде Ручьёва опять что-то блеснуло, и на секунду Анна понадеялась, что он против ее воли совершит какое-нибудь безрассудство… но увы. Французские дворяне, может, и похищали возлюбленных, сажая их впереди себя на андалузских скакунов…
у Ручьёва был только "Фольксваген". До которого еще следовало добежать.
…Никакой глупости он не совершил. Молча взял подаренную цепочку и молча же поцеловал руку, которая ему эту цепочку поднесла.
Анна попыталась – по обыкновению нежно, – коснуться его щеки… Ручьёв почти с ужасом отшатнулся.
–Нет, – голос его снова звучал хрипло, – Не нужно. Иначе… я просто за себя не ручаюсь.
– Анна Ва… – опять услышала она за спиной негромкий, но настойчивый голос Савельева.
– Иди к черту, – она мазнула по его физиономии ледяным взглядом и опять повернулась к Ручьёву. Ей хотелось запомнить его таким – способным своей любовью пробудить в ней ответное чувство. Ей хотелось сохранить в себе эту любовь. Ей это здорово помогло бы – в ближайший год без Ручьёва.
Он глубоко вздохнул и улыбнулся почти безмятежно (и совсем чуть-чуть неестественно).
– Есть какие-нибудь пожелания напоследок, просьбы?
Она уже собралась ответить,
что нет, но вспомнила об одной (весьма щекотливой) проблеме.– Есть… но ты вовсе не обязан этого делать.
На мгновение словно тень набежала на его лицо, впрочем в следующую секунду оно прояснилось.
– И все-таки?
– Помнишь дачу моего папы в Луговке?
– Конечно, – кивнул он.
– И знаешь, как я не хочу ее продавать, хоть толку с нее никакого…
– Я понимаю, – очень мягко сказал Ручьёв, опять беря ее за обе руки (но уже не сжимая. Скорее благоговейно).
– Ты бы съездил туда… на досуге, – она ощутила, как потеплели щеки (догадывался ли Ручьёв о том, с кем она регулярно бывала в Луговке этой весной?), – Знаешь ведь, в бесхозном доме могут обосноваться бродяги, подростки, словом – всякая шваль…
– Я съезжу и прослежу, чтобы шваль там не поселилась, – спокойно сказал Ручьёв.
– Ключ от дома найдешь под третьей ступенькой крыльца, – он снова кивнул, – Вроде все, – очередная улыбка (чтобы не расплакаться), – Не считая того, что я совсем не хочу, чтобы ты подыскивал мне замену.
– Это и нереально, – ответил Ручьёв без улыбки.
– Тогда… – привстав на цыпочки (ввиду его высокого роста), она очень нежно (правда, коротко) поцеловала Ручьёв в уголок его твердого рта, быстро отстранилась, отвернулась и уже не оглядываясь, направилась к стойке для регистрации пассажиров рейса №__, отбывающего в Швейцарию.
Следом, с явным облегчением на лице, шел Савельев. Шеф, инструктируя его утром, предупредил, что в аэропорту могут быть "эксцессы" и пообещал, что в случае возникновения подобного "эксцесса" (то бишь, отказа его супруги лететь в Берн), он вышвырнет его с работы без выходного пособия и без рекомендаций.
А высокооплачиваемой работой у президента "Мега-банка" Савельев дорожил, как и любой здравомыслящий человек.
* * *
…Проводив долгим взглядом взмывший в небо лайнер, пока тот не превратился в едва различимую точку на горизонте, Ручьёв медленно направился к своему "Фольксвагену". Сидящему за рулем Ивушкину (бессменному адъютанту) сухо скомандовал: "Выходи", а когда тот повиновался, протянул ему купюру: "В агентство вернешься на такси".
Ивушкин слегка покраснел, но от денег отказываться не стал.
Ручьёв сел на место водителя, захлопнул дверцу. Машинально сунул руку в карман за сигаретами и нащупал там цепочку.
Достал, полюбовался изящной "змейкой". Невольно улыбнулся, вспомнив слова Анны о нравах французских дворян семнадцатого века.
При чем тут век, Франция, дворяне?
Во все времена и в любых странах есть вещи, не меняющиеся. Если ты действительно любишь.
Да. Если любишь.
…Он выкурил сигарету, с досадой отер слезящиеся (вероятно, от дыма) глаза, цепочку положил в кармашек портмоне и поехал домой.
Сегодня он не хотел появляться в агентстве.
Сегодня он намеревался основательно надраться в хлам в обществе любимого сенбернара по кличке Малыш.
* * *
…Нет, не благими намерениями вымощена дорога в ад, мог бы сказать Кирилл Смирнов, двадцатитрехлетний студент политехнического вуза, красавец с немного "цыганистой" внешностью, без гроша в кармане, но добрым нравом, если б кому-нибудь взбрело в голову задать ему сей риторический вопрос.