Перехламок

В них чувствовался бандитский форс, который, похоже, только усиливался от запаха сожженных тел и лязга закрывающихся дверей моих соседей, мимо которых они проходили. Я нес в руках водяную флягу, которую снова завернул в ткань, и еще при мне были нож, двухцветник и лазер, хотя толку от последних двух было мало, в их-то нынешнем состоянии. Единственным рабочим огнестрелом был толстый маленький стаббер, который я захватил, и в нем осталось только три пули из шести. Я крепко сжимал маленький пистолет, неловко пробираясь вниз по лестницам, которые вывели нас на улицу.

Когда мы вышли из похожего на утес осыпающегося жилблока, в котором я обитал, я оглянулся через плечо, но не увидел, чтобы за нами кто-то следил. Передние комнаты были освещены дешевыми фонарями и мерцающим пламенем очагов, но блок был тих, и по его тропам мало кто ходил. Потом вид загородила широкая грудь огнеметчика, и меня снова пихнули. Металлическая стопа тихо стучала в пыли, пока он шел позади меня, и я слышал шипение запала в дуле огнемета. С тремя Разжигателями я чувствовал себя безопаснее, чем с водяными грабителями Аувина под дверью, но ненамного.

У Азера Аувина было достаточно денег, чтобы владеть не одним, но тремя бойцами в Латунной Яме. Я подумал об этом, когда мы дошли до знака, отмечающего тропу вниз, к Яме. Три бойца — это кое-что, когда твои конкуренты — отцы города и гильдейцы. Как так вышло, что даже Аувин не мог позволить себе покупать воду?

— Очистись.

Хриплый голос Хетча раздался позади меня. Я остановился и оглянулся на него.

— Очистись. Покажи нам, что ты борешься. Борешься со скверной.

— Ты о Латунной Яме?

— Я говорю о том месте, где ваш народ собирается, чтобы торговать плотью, предаваться азартным играм и, как мне говорили, пропитывать мозги напитками и ядами. Покажи мне, что способен вести себя по-чистому.

Что, пора драться? Нет, не пора. Я неловко изобразил жест с расставленными пальцами, который делали Разжигатели, в сторону знака. Меня еще раз толкнули в плечо, и мы снова двинулись в путь.

— Вы меня охраняете как фонарщика или как пленника?

Мы шли вдоль берега канала, где на меня напали с сотню жизней тому назад, и мысль о том, что я тогда выбрался живым, придала мне достаточно храбрости, чтобы задать вопрос. Лампы, которые я тогда погасил, были по-прежнему темны, а остальные потускнели или погасли. Фитильные, конечно, давно уже израсходовали горючее. Над нашими головами двигались лучи прожекторов, обшаривая склоны Кучи.

— Ты уже пленник, — сказал Хетч позади меня. — Пленник гнили, которую ты сам в себя пустил. Я оплакиваю тебя, ибо ты не ведаешь, что надо делать, дабы искупить грехи и умереть, будучи целым.

Судя по голосу, он вовсе не плакал.

— Ты будешь благодарен тому дню, когда мы пришли в твой город. Мы сделаем это место лучше. Чище. Так же, как мы сделали чище себя.

Разжигатель рядом со мной вытянул перед собой руки. Кожа на них была толстой от шрамовой ткани, наслаивающихся друг на друга отметин от ожогов и плетей. Я не сомневался, что он нанес их себе сам.

Он не ответил на мой вопрос, но когда я свернул с Плаца в направлении Шарлатауна, они последовали за мной вместо того, чтобы пихать, поэтому я решил, что это все-таки скорее эскорт, чем арест.

Шарлатаун выглядел не сильно лучше того, что я помнил по последнему визиту к Нардо. Грязноречка, цепь луж и канав, которая текла через его середину, пересохла, как и все остальное. Теперь это была просто вереница ям, покрытых коркой дохлых водорослей, и старыми пятнами химикатов, и всяким разложившимся или заржавевшим мусором, который там когда-то плавал. Я увидел два человеческих тела, что лежали ничком в высохшем русле, очевидно мертвые, и подумал, насколько надо отчаяться, чтобы попытаться попить из Грязноречки. От дышащих на ладан лампочек над мостами все вокруг казалось мертвенным, сгнившим.

В хижинах и полуразрушенных комнатах, которые мы миновали, шевелились и бормотали люди. Нормальные здания в Шарлатауне были только по берегам Грязноречки, а кроме них, тут стояли только руины и кучи обломков, старые разоренные жилблоки и остатки завода. С каждого здания свисала головокружительная смесь вывесок и плакатов, рекламирующих людей, что дали Шарлатауну имя: гадалок, липовых духовных целителей-крысокожих, писцов, аптекарей, которые наверняка и в глаза не видели настоящего медпака, произведенного в Городе-улье, но драли столько, будто сами его изобрели. Мы прошли мимо потрепанной таблички, заявляющей, что ее владелец готов за деньги отыскать для вас затерянные склады археотеха, используя древний амулет крысокожих. В тишине стук металлической ноги Хетча почти гипнотизировал.

Так продолжалось, покуда тишину не разорвали крики и вопли откуда-то спереди. Я заморгал, потом перешел на бег: прямо за углом находились комнаты Нардо. И тут же влетел в спину Разжигателя впереди меня, который тут же развернулся и упер мне в лицо раскрытую ладонь.

— Ты не должен обгонять нас. Мы пришли вместе с тобой в эту сточную яму, это уже достаточно скверно. Нам еще долго придется выжигать грязь из своих душ. Не загоняй нас в засаду.

Я сглотнул, подождал, пока он не уберет руку, и поспешил занять свое место, когда все трое еще плотнее сомкнулись вокруг меня и пошли еще медленнее, чем раньше.

Спереди донесся взрыв смеха и лязг листового металла. Я приплясывал, пытаясь выглянуть из-за плеча идущего впереди Разжигателя. Разумеется, это было именно то, чего я боялся.

Двери люка, ведущего к комнатам Нардо, ниже уровня улицы, были широко распахнуты, а одна створка сорвана с петель. Рядом собралась небольшая толпа орущих и перекликивающихся людей, под ногами которых была разбросана всякая всячина. Она раскатывалась по сторонам, ее топтали. Одеяла, смятые коробки, столовые приборы, рваная одежда. Я узнал некоторые вещи Нардо.

Шаги Разжигателей ускорились, и меня снова пихнули, на этот раз в сторону, на середину улочки. Я ждал, что они сблизятся с толпой и начнут делать то, что положено делать городским стражникам — расталкивать их, орать на них, может быть, долбануть кому по черепу, если понадобится. Но это ведь были Разжигатели Фолька.

Огнемет снова откашлялся раскаленным потоком белого газа, и раздались вопли: одежда сгорала на спинах, внезапно почерневших и покрывшихся волдырями. Идеально, по-бандитски, подстроившись под него, другой боец шагнул вперед и спокойно нацелил свой обрез. Он загрузил в него «горячие» снаряды, человековарки, которые вспыхнули новым огнем посреди толпы, достаточно ярко, чтобы у любого подульевика заболели глаза. Они подсветили толпу, которая с криками побежала прочь. Пистолетчик, тот, что показывал мне свои изуродованные руки, начал реветь что-то бессвязное, когда толпа попыталась рассыпаться, что-то про гордую стойкость и отвагу перед лицом искупления, а потом стал стрелять им в спины. Он свалил по меньшей мере семерых, мужчин и женщин, а потом, тяжело дыша, вытащил длинный, заточенный с одной стороны меч и пошел добивать раненых.

Позже я думал о людях, которые погибли под его клинком или под топором, с которым к нему присоединился стрелок с дробовиком, и задавался вопросом, знал ли я кого-то из них. В Шарлатауне был изготовитель лекарств, у которого я купил тоник, излечивший мой лодочный кашель. И писец, который сдал мне коридор для сна, когда я только пришел в Перехламок, и написал для меня письмо отцам города. И еще другие.

Но это было позже. А тогда все эти фигуры на улице были людьми, которые пытались добраться до моего друга. Я зажал флягу под одной рукой, взвел пистолет большим пальцем другой и помчался через улицу.