Перехлестье
Шрифт:
– Что значит «другая»? – мигом насторожился собеседник.
– А какая разница? Тебя же это не касается, – передразнил колдун, а потом перевел дыхание, собираясь с мыслями, и снова ринулся в атаку: – Ведь ты никто! Ты…
– Довольно. Говори по делу. – Грехобор не повысил голоса, но Глен осекся. По коже пробежал холодок.
– По делу?
– Да. – Мужчина устало прикрыл глаза, и на какое-то время в комнатушке воцарилась тишина.
Глен не знал, как начать разговор, а маг выдерживал паузу. Наконец, посчитав молчание достаточным, он произнес:
– Вот что, колдун. Ваша братия таких, как я, не жалует. Вы принимаете за равных разве что малышей и подростков, еще не потерявших
– Узнать, как… – выдавил из себя Глен и уже хотел было продолжить, объяснить сидящему напротив то, что знал сам, хотел достучаться до его равнодушного, давно мертвого сердца, но темный туман, мгновенно окутавший собеседника, заставил колдуна проглотить почти сорвавшиеся с губ слова. Впрочем, маг и без этих слов прекрасно все понял.
– Этот вопрос не поднимается, – ровным голосом сказал Грехобор, вставая. – Пошел вон.
– Вот как, значит? Таких, как ты, и подобных тебе собираются истребить под корень, уничтожить без следа, а ты не желаешь помочь? Равнодушно гонишь меня прочь? – разозлился собеседник.
Грехобор спокойно ответил:
– А теперь подумай, Глен, и подумай обстоятельно. Колдуны ненавидят магов. Ведь так? Ненавидят по очень понятной причине – не было бы нас, вы остались бы людьми. А мы… мы даже не знаем, каково это – быть людьми. Но вы знаете, и оттого потеря еще горше. Нас ждет Клетка магов, а потом мы живем, пусть это и сложно назвать жизнью. А вы с момента получения дара обречены на смерть. Более того…
– Маги помогают дэйнам истреблять колдунов, – с ненавистью выдохнул Глен.
– Да. А теперь объясни мне, колдун, почему бы я вдруг должен тебе подыгрывать? Даже если все маги перемрут, ни один человек не станет по нам горевать. А уж вы-то и подавно. И чего же ты так всполошился, а? С чего вдруг воспылал любовью к таким, как я?
– Потому что правила изменились. – Глен смотрел на Грехобора, а в груди разливалась горечь напополам с отчаяньем.
Этот маг такой же пустой внутри, как и остальные. Дети еще могут быть спасены, эти же… они и впрямь не люди. Нет в них ничего человеческого. Лишь обличье. Однако колдун попытался в последний раз достучаться до собеседника и потому сказал:
– Поразмысли, если еще есть чем. Магов истребят, а следом за вами наступит наш черед…
Грехобор пожал плечами, давая понять, что все это ему ясно, и уточнил:
– Вот только какая разница именно тебе? – он внимательно осмотрел колдуна. – Ты-то ведь уже мертв.
Перепутье. Маркус
– Что-то вы зачастили меня навещать, небожители, – усмехнулся Жнец, глядя на приближающегося Маркуса.
– Я не первый?
– Ты всегда был немного позади, – мужчина снова усмехнулся. – Что вполне объяснимо для полубога.
– А ты все подмечаешь, – задумчиво промолвил собеседник.
– Чего ты хочешь?
– Сам знаешь. Ты все знаешь.
– И какая мне от этого польза? Я лишь страж Перехлестья. И мне неинтересны чужие игры.
– Согласен. Но я знаю, что тебя увлечет. – Небожитель протянул Жнецу тонкий свиток. – И знаю, что смогу дать то, чего ты хочешь.
– Все вы думаете, будто вам ведомо, чего я хочу. – Мужчина вздохнул, принимая свиток. Развернул его, изучил содержимое, а потом коротко бросил: – Уходи, божок. Тебе тут не место.
Перехлестье. Дэйн и призраки прошлого
Выйдя из харчевни на свежий воздух, дэйн задумался. Как ни хотелось ему быстрого и скорого суда над магом и вздорной стряпухой, он не мог не понимать, что во всем случившемся виноват был… сам. Ну кто его тянул за язык? А самое главное – зачем? Ведь в душе-то он вовсе не жаждал смерти Грехобора. Да и с Василисой, нареченной его, тоже ничего делать не собирался. Какие-то диковинные и уж слишком противоречивые желания им овладели… Стоп. Дэйн выпрямился, заново вспоминая случившееся в харчевне. А с чего они, собственно, вообще возникли, эти желания? С чего…
– А-а-а, здрав буде, сокол ясный, – скрипучий, полный добродушия и искренней радости голос отвлек мужчину от размышлений. – Чегой-то ты такой озадаченный, а, дэйн? Все никак ту кикимору лесную не сыщешь? Шаришь, шукаешь, ан нет ее? Таится, поганка коварная?
– Здравствуй, дед Сукрам, – дэйн поприветствовал старика легким кивком и искренне ответил: – Не до поганки было.
Сидевший на облучке скрипучей телеги старичок осуждающе покачал головой:
– Это ты зря. Старая Шильда – стервоза редкостная, таких каверз натворить может, разгребать замаешься. Вот как сейчас помню, лет эдак сорок назад…
– Старая Шильда? – перебил собеседник, но, заметив, как старик сердито нахохлился, осекся.
– Она, – важно ответил дед, обрадованный такому почтению. – Я ее силушку лютую в нашем лесу еще лет восемь назад почуял. Пришла помирать. Думал, так и сгибнет, а вот поди ж ты – уперлась, кочерыжка старая, решила сама выбрать преемницу – вот и терпела лютые муки восемь лет кряду. Вот же народ эти бабы, да? На что угодно пойдут, лишь бы насолить!
– Много ты знаешь, дед, – усмехнулся дэйн и, придержав фадира, забросил себя в седло. – Откуда вот только?
– Дак… – старик тронул поводья, и старая кобылка, уныло покачивая головой, побрела вперед. Дэйн придержал своего скакуна, вынуждая гордое животное шагать в ногу с тощей клячей. – Народ-то нонче болтливый. Отчего ж не поделиться со стариком-торговцем сплетнями да слухами? Себе развлечение, ему забава. Мне такое ведается, чего тебе и не снилось.
– Это что же, например? – усмехнулся собеседник.
– Что, что… А вот хотя бы… – Сукрам замолчал, глядя вперед.
Привыкший к этим его старческим причудам, дэйн просто ехал рядом и безмолвствовал. Путники двигались прочь из города, петляя по извилистым улочкам, и, казалось, дед уже и вовсе утратил нить беседы и позабыл, о чем, собственно, велась речь. Однако, когда городские ворота остались за спиной, старичок, рассеянно направляя свою кобылку в лес, вдруг снова оживился и продолжил как ни в чем не бывало:
– Хотя бы, что Морака зачем-то явилась в Аринтму, надев личину человека.
– Морака? Ты уверен?
– Да, – закивал дед и почесал жидкую бороденку. – Пришла, проклятая, кровушку нашу пить да козни плести.
Палач магов задумался. Что ж. Если сплетни Сукрама верны, то это многое объясняет – и странное для дэйна поведение, и то, что вдруг все нити власти разом выскользнули у него из рук, рассыпались, перепутались и превратились в безобразную мешанину. Морака, старшая сестра богини любви, терпеть не могла, когда жизнь текла упорядоченно и гладко. Эта коварная и жестокая богиня постоянно устраивала всевозможные происки и каверзы, направленные на всех подряд. Она никому не благоволила, а потому никто из живущих не чтил ее. Какой смысл поклоняться той, от которой не дождешься ни милости, ни помощи, ни снисхождения?