Перехлестье

Девушка прикрыла глаза, пытаясь вернуть утраченное самообладание. Сколько раз после того случая она пыталась перенастроить себя, вернуть прежнюю доверчивость, прежнюю открытость. Увы. С той поры во всяком, даже самом приятном человеке Василиса постоянно подозревала какую-нибудь гнильцу. Знала – нехорошо это, но поделать с собой ничего не могла. И все равно периодически ошибалась, обжигалась, плакала, кляла, на чем свет стоит, собственную дурость и снова постигала очередные уроки терпения. Получалось плохо.

Но рядом был Юрка – друг и Настя – Юркина жена и бывшая Лискина соседка. Вот вдвоем они как-то ее тянули, поддерживали, так сказать, принуждали к миру. И снова Васька пробуждала в душе надежду, что где-то все-таки ходит ее единственный, тоже ищет, тоже страдает, ошибается, и вот они встретятся рано или поздно, как Настя с Юркой, и все у них будет хорошо. Увы. За приступом веры и надежды следовал очередной и не менее острый приступ разочарования.

Поэтому-то, наверное, и тянуло Василису к Йену, который так же мыкался, задыхался от одиночества и невозможности растратить силу сердца на кого-то, достойного любви. Девушка помнила, как он смотрел на нее сегодняшней ночью – с восторгом, неверием, надеждой… Так вот что значит – встретить родную душу. Увидеть отражения себя самой в глазах другого человека…

– А как ты смогла… забыть? – тихий вопрос вывел Лису из задумчивости.

Она перевела взгляд на собеседницу и ответила:

– Чтобы забыть, нужно сосредоточиться на чем-то другом. Увлечение. Работа. Усталость. Вот вторым и третьим я тебя обеспечу легко, причем прямо сейчас.

И она снова решительно села на кровати.

Голову слегка отпустило, даже першение в горле стало относительно терпимым.

– Но… все… знают… и Багой, – прошептала со своего места помощница.

– И?

– Они меня видели.

– И?

– Мне стыдно… – тихо призналась Зария.

Василиса фыркнула:

– Стыдно? Стыдно было бы, если бы это ты на него поспорила, а не он на тебя. Ладно, хватит стенать. Идем, посмотрим, что на кухне творится. Багой там один хозяйничает. И – сердцем чую – надолго его оставлять нельзя.

О богах, молитвах и желаниях

Шахнал привалился спиной к черной стене и медленно сполз вниз. Боги… в груди разливалась пустота. Что же он натворил? Зачем? Никогда ранее он не искушался, не сомневался, всегда был тверд. Так как же, как с ним могло случиться это? Почему? Почему?!

Тело била дрожь, ноги налились тяжестью, в голове гудело.

Скоро о случившемся станет известно всем, и что тогда?

Мужчина глухо застонал и несколько раз ударился затылком о стену, надеясь, что боль вернет ясность мысли. Увы.

Но он ведь не был виноват, он не хотел этого, он… ошибся.

– Не отвечает? – полный почтения негромкий голос отвлек Шахнала от сосредоточенной молитвы. Однако мужчина не повернул головы. Закончил священнодействие и лишь после этого неторопливо поднялся с колен.

В выпуклых пузатых боках Чаши Откровений отражалось мерцание свечей и искаженный силуэт молодой послушницы, которая стояла у подножия лестницы и, запрокинув голову, смотрела на жреца. Совсем еще девочка. Облаченная в черное бесформенное одеяние, скрывающее малейшее очарование юного тела, с волосами, упрятанными под черное же покрывало, схваченное на лбу широкой красной лентой.

Мариоса приняла обет служения всего полгода назад, однако уже сейчас являла все задатки ревностной служительницы богов, была примерной молельницей и постницей. Однако девчоночье любопытство и свойственную своему возрасту непосредственность смирять еще не научилась. Впрочем, Шахнал был для нее почти что божеством, и девчушка жадно ловила каждое его слово, старалась угодить, услужить.

Он от нее уставал.

Щебетала как сорока, суетилась без пользы, одолевала болтовней и вопросами. Впрочем, пост, смирение и кротость рано или поздно сделают свое дело по укреплению плоти и сосредоточению рассудка. А пока приходилось терпеть. Вот и сейчас девчонка увязалась за жрецом, ожидая ответа.

– Молчит? – вновь спросила она, поспешно кланяясь отцу и касаясь поцелуем полы его одеяния.

– Молчит, – ответил тот, коснувшись перстом ее лба и тем самым благословляя. – Странно это все.

Жрец направился к выходу из храма.

– Почему, отец мой? – Послушница спешила следом.

Шахнал недовольно покосился. Вот ведь увязалась. Мариоса была миловидная – округлая, с яркими веснушками на нежных щеках и блестящими карими глазами. Наказанье любопытное!

– Потому что Маркус всегда отвечал, сколько я себя помню, – ответил отец, мысленно взывая к смирению и кротости, которые не позволили бы раздражению просочиться в голос. – Все слишком странно. Отдал приказ об истреблении магов и колдунов, а теперь тишина…

Миновав аллею морогунов, Шахнал свернул к обители – длинному зданию со множеством крохотных каморок для послушников и молельников. Из трапезной потянуло запахом хлеба и печеного кэлахая. Жрец попытался вспомнить, когда в последний раз ел? Понял, что не знает. Мысленно пообещал себе зайти по дороге в «Пятак» и стремительно поднялся по витой лестнице на второй этаж, туда, где располагались классы и библиотека. Если когда-либо за время существования отцов Маркус не отвечал на молитвы, узнать об этом можно только из старинных книг.

– Отец мой, ответьте, правильно ли это – уничтожать магов? – Неугомонная послушница уселась у ног своего обожаемого пастыря и с восхищением заглянула в его бесстрастное лицо.

Ни дать ни взять – собачонка, которую подобрали на улице, покормили и обогрели. Впрочем… почти так оно и было. Семья девушки отдала ее в храм, чтобы избавиться от лишнего рта. Если же учесть, что этот самый рот не только ел, но еще и не закрывался ни на миг, Шахнал очень хорошо понимал родителей Мариосы… Впрочем, молельник тут же одернул себя за недостойные мысли и ответил спокойно, без тени раздражения в голосе:

– Негоже простым смертным одобрять или не одобрять волю богов. Для нас она – закон. Который нужно исполнять. Небесный промысел человеческому уму неподвластен.

– Но если…

– Никаких «если», Мариоса. Всегда. Беспрекословно. Повиноваться.

Девушка кивнула и снова набрала в грудь воздуха для нового вопроса…

– Тебе не будет сложно принести мне воды? – быстро, пока послушница не успела произнести ни слова, попросил Шахнал.

Девушка с готовностью кивнула и бросилась на первый этаж – в трапезную. Мужчина же устало потер переносицу. Когда-то давно он был таким же. Любопытным суетливым мальчишкой с миллионом «почему» и неодолимым желанием сделать мир лучше. Сочувствовал магам, дэйнам, колдунам. Но со временем пламя, горевшее в душе, погасло. Яростному рвению на смену пришли смирение, хладнокровие и понимание того, что если маги и невиновны в собственной судьбе, то колдуны – как один, преступники. А еще через некоторое время отец перестал жалеть и магов.