Перехват инициативы

* * *

Многие люди не любят ездить ночью, считая, что в темноте дорога опаснее, но я всегда придерживался другого мнения, причем прямо противоположного. В первую очередь потому, что служба в спецназе ГРУ приучила меня к такой работе. Ночь – это время спецназа, когда все органы чувств предельно обострены... «Дальнобойщиков» в этом смысле понять можно. У них светлое время – рабочий день, но между тем и отдыхать полагается, вот и останавливаются, чтобы на следующее утро за рулем чувствовать себя работоспособными. Но их ночной отдых только дороги нормальным автолюбителям освобождает, делает их более проезжими и безопасными. Не секрет, что дальнобойщики всегда утомлены больше, чем автолюбители, и засыпают за рулем гораздо чаще. И тогда они становятся угрозой не только для собственной жизни. Мне самому однажды удалось с трудом увернуться от тяжелого встречного «КамАЗа», водитель которого за рулем задремал и двигался посреди шоссе, прижимая меня к самой обочине. Я проскочил, а «КамАЗ» за моей спиной вылетел с дороги и поехал на боку по сырой пашне. Сам водитель, слава богу, не пострадал. Но ночная езда вызывала свои проблемы. У меня слегка барахлил дальний свет. Иногда включался сразу, иногда не хотел.

Машина у меня не скоростная, но дорогу держит хорошо и может долго ровно тянуть на подходящей скорости километров в сто. Конечно, только там, где дорога позволяла так ехать. И посты ГИБДД не донимали вниманием. В Москву добираться можно было двумя путями. Один получше, другой покороче. Но, памятуя старую истину, гласящую, что «получше» – это вовсе не означает хорошую дорогу, я выбрал ту, что короче. И только один раз за весь путь меня остановили инспекторы – около поворота на Ряжск. Но я знал, что мне предстоит встреча с постом, и потому, естественно, скорость держал чуть меньше девяноста.

Прижавшись к краю дороги, я опустил стекло в дверце и приготовил документы. Молоденький лейтенант козырнул, посмотрел на меня недовольно, представился и спросил:

– Выйти из машины можете?

– Если есть необходимость. Я вообще-то инвалид, и мне трудно выходить и садиться.

Лейтенант на стекло посмотрел и не увидел знака, сообщающего, что за рулем инвалид. Да и «Шевроле-Нива» не выпускается, кажется, в исполнении для инвалидов.

– Багажник откройте. – Лейтенанту очень хотелось заставить меня из машины выйти, чтобы полюбоваться моей походкой, хотя не думаю, что физиономией я походил на пьяного.

Я вышел довольный, зная, что произойдет дальше, и, хромая, пошел к задней дверце. Лейтенант за мной, держа документы в руке, но еще не заглядывая в них. Дверцу я распахнул, лейтенант включил слабый фонарик-авторучку и подался вперед, чтобы заглянуть в багажник. И в это время с заднего сиденья раздался такой мощный рык, которому любой лев позавидовать может. Мент шарахнулся в сторону, а я захлопнул дверцу.

– Спокойно, Берсерк, спокойно...

В ответ раздался лай и удар лапы в стекло.

– Предупреждать надо! – возмутился лейтенант.

– Да он у меня, вообще-то, беспроблемный пес, – пожал я плечами. – Правда, если кто-то очень уж не понравится, может и стекло высадить... Меня в машине нет – охраняет... Близко не подходите...

Лейтенант посветил в права. Когда я менял их на новые, то фотографировался в форме. Ее под слабым лучом лейтенант рассмотрел, больше ничего увидеть не смог и даже не понял, армейский я офицер или тоже мент. Но это его отрезвило. Он козырнул, вернул мне документы и недовольно произнес:

– Проезжайте.

Я сел в машину, потрепал Берсерка по шее и сообщил ему информацию:

– Лейтенант думал, что я ехал на сто рублей быстрее положенного. Но он ошибся, успокойся.

* * *

В Москву я въехал перед рассветом. Около Кольцевой дороги остановился и позвонил Роману Берсерку. Тот ответил почти сразу, словно ночь не спал и только дожидался моего звонка.

– Товарищ страшный сержант, капитан Аведов вместе с собакой прибыл в ваше распоряжение, – шутливо доложил я.

– Я, товарищ капитан, в самом деле стал страшным. Но об этом потом... Вы где сейчас?

– Около Кольцевой... С Каширского... Дорога хуже, но путь короче...

– Значит, вы на правильном пути. Дальше дорога прямая. По Каширскому шоссе выезжаете на Варшавку, проезжаете под Третьим транспортным кольцом, и до метро «Тульская». Я буду там ждать. Прямо у метро. Нет... У метро с утра всегда менты ходят. Лучше на трамвайной остановке. Буду в камуфляжке. Наверное, узнаете, я не сильно изменился...

– На память пока не жалуюсь.

– Какая машина?

– «Шевроле-Нива» вишневого цвета. Номер – «600», легко запомнить. Встречай...

Ездить по еще не проснувшейся Москве – одно удовольствие, хотя местные машины все же бегали уже по улицам во всех направлениях, но не одна за другой, как бывает днем, и это радовало. Впрочем, я манерой вождения резко отличался от столичных и старался ехать со скоростью не выше шестидесяти. Москвичей, как я понял, такая скорость просто оскорбляет, и меня не обгонял только ленивый. Да еще машины-уборщики. Эти с самого утра поднимали по дорогам пыль своими щетками. Что очень не нравилось Берсерку, который рычал на такой шелестяще-шипящий и беспокоящий его транспорт.

Поиски труда не составили, хотя Москву я почти не знал. Я быстро добрался до метро «Тульская», осмотрелся и нашел взглядом трамвайную остановку. Правда, человека там не обнаружил. И трамваи еще не ходили. Но все же остановился неподалеку. И сразу увидел, как из прохода между домами вышел человек в камуфляжке и сразу направился в мою сторону. По торопливости шагов я предположил, что Рома Берсерк может с ходу сесть в машину, а это чревато для него последствиями, потому что второй Берсерк не любит бесцеремонности, и потому сам вышел ему навстречу. Процедура покидания водительского кресла для меня более болезненна, чем длительная езда. Тем не менее я изо всех сил старался хромать как можно меньше, чтобы не показаться беспомощным.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – Роман только каблуками не щелкнул и стойку смирно принял иначе, чем положено. А так армейские отношения сразу вспомнились.

Но мы оба уже давно расстались с армией и стали людьми гражданскими. И потому я просто протянул в ответ руку.

– Рад видеть тебя...

– Тут ментовская машина пару раз проезжала. А я на остановке, как столб, когда трамваи еще не ходят. От греха подальше во двор спрятался... Меня в розыск объявили – план «Перехват»... Нашли даже где-то фотографию. Правда, там меня узнать трудно, но все же...

– Правильно, – согласился я.

– Едем? Я покажу куда.

– Постой пока смирно, не суетись. Я второго Берсерка с тобой познакомлю. И будь с ним сначала осторожнее. Разговаривай, но руки не протягивай. Он разговоры любит, но не терпит фамильярности.

– Кто это? – Роман, кажется, не понял, с кем я приехал. Мимо ушей пропустил, что я говорил, потому что своими делами был озабочен.

Я открыл дверцу и выпустил пса.

– Знакомься, это алабай Берсерк. Твой, так сказать, тезка. Такой же неукротимый нравом. Вообще-то, он называется еще туркменским волкодавом, но, поскольку родился в Тамбове, я зову его тамбовским волкодавом... У нас же там, слышал сам, наверное, тамбовских волков полно [5] ... Не с кем вот было его оставить, пришлось с собой брать.

5

Выражение «тамбовский волк» в действительности не имеет никакого отношения к волкам настоящим. В конце XIX – начале ХХ века в зимнее время тамбовские мужики отправлялись на сезонные заработки в Москву и другие большие города, порой очень далеко, оправдываясь поговоркой: «Волка ноги кормят». И потому их самих прозвали «тамбовскими волками». Брались за любую работу и выполняли ее за бесценок, сбивая расценки на местном рынке труда. Из-за этого понятие «тамбовский волк» приобрело отрицательный оттенок. Впоследствии, уже после революции, во время восстания тамбовских крестьян против Советской власти, восставших так и звали «тамбовскими волками». Таким образом, понятие стало иметь уже резко отрицательное значение и стало связываться с бандитизмом, хотя в действительности восставшие крестьяне бандитами, конечно, не были.