Переиграть войну! Пенталогия

Деревня Глубочица Борисовского района Минской области, БССР.

23 августа 1941 года. 6:07.

Вторые сутки Слава пытался понять, что же происходит. Вместо ожидаемого массового прочесывания всех окрестных лесов и тотального сжигания деревень (так, по крайней мере, объясняли ему старшие товарищи) немцы вели себя словно испуганные девицы: отдельные мелкие подразделения заполошно пометались по ближайшим окрестностям, а потом все стихло. Причем, если верить докладам разведки, противник чуть ли не линию укреплений вдоль шоссе возводить начал. Фронтом на север, то есть в сторону того места, где отряд Трошина и базировался.

«Эх, Нечаева бы сюда сейчас! Вот он бы куда надо пролез и все вызнал… – Командир партизанского отряда досадливо поморщился от одной только мысли о том, что о судьбе разведгруппы до сих пор ничего не известно. – Остальные у меня ребята тоже не промах, но с сержантом их пока еще сравнивать рано».

– О чем, брат, страдаешь? – отреагировал на его недовольное сопение комиссар, с комфортом расположившийся на широченной лавке.

– Понять, Иваныч, хочу, что такое пакостное немчура затевает? По всем прикидкам, уж южный берег Палика они проверить должны были! А там по сю пору даже дозоров их не объявилось.

– А самолеты? – Белобородько сел и, достав из нагрудного кармана очки, принялся протирать стекла мягкой фланелькой. – Вчера с обеда минимум шесть пролетов насчитали. Может, они с воздуха все как следует рассмотрят, а потом как вжарят!

– Ну да… – ухмыльнулся в ответ Слава. – Что же они с самолетато увидят, когда все в шалашах и под сетками сидят? – Следуя рекомендациям своего бывшего командира, Трошин маскировке позиций отряда от средств воздушной разведки уделял немалое внимание.

– А дымы?

– Так в домах готовимто… А деревня без дымков – это, наоборот, и есть подозрительное.

– Ну так чего ж ты как на иголках? – батальонный комиссар с хрустом потянулся.

– Неспокойно както. И Москва молчит…

– А что, ты ждал, что с тобой, как с любимой тещей, болтать будут? – рассмеялся Валерий Иванович. – Ты не забыл еще, что «Москва бьет с носка и слезам не верит»?

– Такто оно так, – Слава взял со стола лист карты и принялся складывать его, – но есть у меня ощущение, что наш особист чтото мутит втемную. Я ребят поспрошал – данный индивид уже четыре шифровки в Центр отправил, нас минуя.

– Это что же, Мысяев проболтался?

Удивление в голосе комиссара слышалось так отчетливо, что Трошин поспешил его успокоить:

– Нет, это по тому, как часто динамо включали. Причем учти, Иваныч, про то, что они могли со своей рации передать, я ни сном ни духом, потому как она на батареях у них.

– Я бы на твоем месте сейчас это выкинул из головы, Слава. Нет, не потому, что это не важно, просто всему свое время. Со своей стороны могу заверить, что тебя, командир, мы всегда поддержим! – комиссар рубанул рукой воздух. – Хоть и знаю я тебя всего ничего, но этот месяц многих лет стоит. Так что не сомневайся.

– Ладно, проехали, – согласился Трошин. – Ты лучше мне скажи, Иваныч, с чего, по твоему мнению, немцы за нами не бросились? Вроде бы по всем канонам должны были…

– У тебя это который мост, майор? – поправив очки на переносице, неожиданно спросил Белобородько.

– Не помню уже, восьмой или девятый.

– А у мужиков из спецгруппы счет, наверное, на десятки шел, так? – жестикулируя, комиссар принялся мерять шагами горницу.

– Вполне может быть… Я не спрашивал. Ты к чему клонишьто?

– К тому, что хорошо они тебя научили, вот к чему. И не только хорошо, но и правильно – ты к худшему готовился, как тебя твои учителя и предупреждали. Что сразу по всем направлениям окружать будут, что лес прочесывать начнут… Вдруг «бац!» – и ничего. А ты уже и отряд из возможной зоны поисков вывел, и от преследования отбиваться приготовился. О том, что наша диверсия стала для немцев полной неожиданностью, ты подумал? – Палец остановившегося прямо перед ним комиссара уперся в грудь Славы. – А райончик какой мы своей деятельностью охватили, а? Вот и не знают противники наши, куды бечь и кого ловить. Как думаешь, у Нечаева получилось?

– Думаю – да! Не тот он человек, Иваныч, чтобы подвести.

– Такто оно, конечно, так, но и про случайности всякие забывать не следует. Мы на войне или как? – философски заметил Белобородько. – Если враг к нам не пришел – значит, нам самим к нему идти надо. А сейчас давай, приляжь, – и комиссар мотнул головой в сторону лавки.

Впрочем, по закону вселенской подлости, стоило Трошину последовать совету старшего товарища и, пару минут повертевшись, провалиться в тяжелую, вязкую дремоту, как входная дверь скрипнула, впустив кандидата Мысяева.

– Шшш, – приложил палец к губам Валерий Иванович. – Не буди, только лег. Что там стряслось?

– Шифровка из Центра, – покосившись на спящего командира отряда, вполголоса сообщил начальник связи. – В связи с начавшимся наступлением просят активизировать действия на коммуникациях противника.

– Ага, передам.

«Думаю, полчаса… Нет, час это дело потерпит», – подумал политработник, когда связист ушел, и сложенный вчетверо лист бумаги с сообщением исчез в его нагрудном кармане.

Проводив посыльного, Белобородько еще пару минут постоял, бесцельно глядя в заметно посветлевшее окно, потом тяжело вздохнул, уселся за стол и пододвинул к себе чуть теплившуюся керосиновую лампу. Пробормотав: «Посмотрим, посмотрим, чем нас столицаматушка одарила», он извлек шифровку и, добавив света, принялся разбирать написанный химическим карандашом текст.

«Собственно, ничего необычного Центр не просит. Изолировать район боевых действий и затруднить переброску подкреплений на северный участок фронта. Всегото – малость какая! – зло подумал батальонный комиссар. – С отрядом в триста бойцов, без танков, артиллерии и при практически полном отсутствии взрывчатки…»

Впрочем, вскоре раздражение прошло – чего сердиться на такое далекое начальството, если заведено у нас так – команду дали, а ты хоть в лепешку расшибись, но сделай? Посидев в задумчивости пару минут, Валерий Иванович подошел к спящему командиру отряда и достал из командирской сумки карту. На память ему сразу пришел один из разговоров с товарищем Куропаткиным: «Лечь костьми поперек дороги вы всегда успеете, – говорил он тогда. – Важнее и сложнее голову вовремя включить. Один человек с винтовкой пехотную роту не остановит, правда? Даже если он стрелок хороший, пальнуть у него получится раза два, а потом или уходить, или помирать. А если рота на машинах едет, то совсем другое дело, верно? Или наплевать на снайпера, что в кустах засел, и ехать дальше, теряя людей, или спешиваться, чтобы уничтожить гада. А если таких, с винтовками, пятьдесят и они через каждые полкилометра сидят? Как, получится у немцев на каждый выстрел реагировать, или они плюнут на все и будут на газ жать, молясь, что, „может, меня лично и пронесет“?»