Переиграть войну! Пенталогия

– Шойбнер, как думаешь, с чего русские так обнаглели? И чем они грузовики раздолбали? Я выстрелов не слышал, – фельдфебель засыпал его вопросами.

– С чего обнаглели – не знаю, я не русский командир. А грузовики… – Клаус задумался, сопоставляя детали. – Гранату в кузов, скорее всего, закинули. Первая машина просто взорвалась, но при этом ехала – значит, это не мина или фугас.

– Ну тогда ясно, с чего они так разошлись, – угрюмо сообщил фельдфебель. – Тяжелая топливная колонна – двадцать пять тонн горючки, если не больше! Какие есть мысли, Шойбнер?

– Вы увидели «шнурки» у меня на плечах, господин фельдфебель? – огрызнулся ездовой.

– Ты не кочевряжься мне тут! – прикрикнул старый служака. – Если есть задумки, говори быстрее.

– Судя по четкости нападения, о пехотном бата…

«Бух! Бух! Бух! Бух» – множественные глухие удары, долетевшие изза спины, показали обоим, что о пехоте русские действительно позаботились.

– Черт! – зло выплюнул фельдфебель. – Ты прав, черти тебя раздери! Прикрывай нас, пока я увожу это калечное войско в лес!

– Хорошо! – буркнул Шойбнер и приник к пулемету.

Впрочем, это его действие уже стало лишним – за спиной, там, откуда они совсем недавно приехали, а всего минуту назад раздалась серия негромких разрывов, послышалась частая стрельба, звуки которой уже через несколько мгновений поглотил какойто дикий, первобытный рев, и на дорогу выхлестнул вал всадников. Застыв, Клаус с ужасом смотрел, как часть кавалеристов галопом понеслась к мосту. Время от времени появлялись дымки выстрелов да взблескивали длинные клинки. Потом его взгляд перескочил на небольшую, всадников в пятьдесят, группу, оставшуюся на месте. Русские торопливо спешивались и, если зрение Шойбнера не обманывало, собирали несколько станковых пулеметов.

– Что застыл, стреляй в них! – сипло скомандовал фельдфебель, вскидывая к плечу карабин.

Выйдя из вызванного внезапным нападением с тыла ступора, гефрайтер дернул на себя пулемет, собираясь перенацелить его на новых врагов.

«Вззух!» – противно взыкнуло над головой, а фельдфебель вдруг выронил оружие и попытался схватить самого себя за спину, как если бы его между лопаток укусил слепень. Повернулся, ноги его заплелись, и он плашмя рухнул на землю. Стеклянно открытые глаза старого служаки уставились в небо, и Клаус все никак не мог отвести свой взгляд от лица начальника. Сколько это длилось, фон Шойбнер сказать не мог, поскольку в себя пришел, только когда злой голос у него за спиной сказал:

– Хенде, мать твою, хох, гадина!

Из докладной записки командира 286 й охранной дивизии генерал лейтенанта Курта Мюллера.

…При перебазировании 3й самокатной роты 354го полка моей дивизии она подверглась нападению кавалерии противника. Одновременно атаке подверглись следовавшие в распоряжение 9й армии 67й запасной батальон и 18я моторизованная тяжелая колонна снабжения. Общие силы нападавших оцениваются минимум в два кавалерийских полка. Противник широко применял артиллерию и минометы, после чего атаковал в конном строю.

Потери 3й роты 354го полка:

46 человек убиты,

23 ранены,

22 человека пропали без вести.

Потери 67го запасного батальона:

84 человека убито;

116 ранено;

7 пропали без вести.

Из 10 тяжелых грузовиков колонны снабжения подбиты и сгорели 7. Противником уничтожено 33 тонны горючесмазочных материалов.

Потери противника оцениваются в 400 человек убитыми и более 500 ранеными.

Из донесения в разведотдел штаба Западного фронта

27.08 сводный отряд 37го кавполка численностью 347 сабель при 14 пулеметах (8 из них трофейные) проводил диверсионные действия в районе Манино – Брод – Свистовичи с целью воспрепятствовать выдвижению резервов противника в район Духовщина. Совместно с отрядом действовала группа танкоистребителей численностью 18 человек.

У моста через реку Песошня была организована засада, которой уничтожена колонна тяжелых бензовозов (7 пятитонок), нанесены большие потери пехотному маршевому батальону (около 100 солдат убито и более 200 ранено, взяты в плен один унтерофицер и 8 солдат) и разгромлена рота самокатчиков 286й охранной дивизии (потери противника – более 100 человек убитыми и 6 пленено).

Разгромлена также гужевая транспортная колонна 161й пехотной дивизии немцев, отступавшая от Духовщины. Из ее состава взяты в плен 3 человека, один из них старший ефрейтор фон Шойбнер, хорошо владеющий русским языком. Из допроса последнего удалось добыть много ценных сведений о способах снабжения противника. Протокол допроса вышлем следующим авиарейсом.

Уничтожены мосты через реки Песошня, Песочня и Пожегезинка.

Потери сводного отряда: 8 убитых и 14 раненых бойцов.

Взгляд со стороны. Тотен

Окрестности деревни Городище, Могилевского района, БССР.

27 августа.

Вечерок вчера выдался такой «веселый», что сегодня я бессовестно проспал. Не смертельно – ничего из «официальных мероприятий» вроде завтрака не пропустил, но вот уже целый месяц, осознав свою физическую немочь, каждое утро устраиваю себе «партизанский фитнес». Ничего сверхъестественного: отжимания, прыжки, «бой с тенью»… Последнее упражнение, правда, увидевший его Антон обозвал както «развратными танцами трансвеститов». В качестве извинения следует не забывать, что он тогда в не самом лучшем расположении духа был. Да и по части воспитания во мне требуемых навыков и бойцовского духа он, пожалуй, поболее всех остальных сделал.

А сегодня я проспал! Сам поставил будильник в телефоне на полвосьмого, а сейчас, если зрение меня не подводит, почти десять. Это я по солнцу определил – научился за последнее время. А вот то, что телефон не услышал, – это косяк, получилось, что не только тренировку пропустил, но и утренний выпуск Совинформбюро не записал. Хотя телефон мне именно для этого дан. А «семерка» моя уверенно принимает любую из местных широковещательных станций.

– Эхехехехе! – Это Серега так сочно потягивается. Под соседним тентом спал. – Меня терзают смутные сомненья! Эх!

– И зачем они тебя, болезный, терзают? Ты им денег должен? – А то Люк вступил, правда, он, похоже, уже давно на ногах, поскольку его веселый голос доносится откудато справа, изза «Опеля», а спальное место у него было совсем с другой стороны.

– Всем, кому должен, – прощаю! – с барскими интонациями заявил Док, появляясь в поле моего зрения. – А сомнения у меня извечные, посконные даже: «Кто виноват?» и «Что делать?»

– А как же другой вечный вопрос: «Брать две или три?» – Сашка вышел изза машины, и я чуть не заржал в голос от открывшейся картины – в целях конспирации Люк попрежнему носил форму унтерофицера полевой жандармерии, тогда как на Доке была форма советского лейтенанта, – сюрреализм еще тот.

– Эй, люди! А командир где? В поля ушел? – Изза моих лингвистических умений пощеголять в советском мне в ближайшее время не светило, правда, и в немецкое одет я был не полностью, а лишь в бриджи, подтяжки и трофейную майку. Даже сапоги пока не натянул.

– То есть вам дрыхнуть можно, а командир – сразу в поля? – К моему огромному удивлению, голос Александра Викторовича раздался у меня за спиной. – Отдыхать всем нужно. Или не так?

Пришлось спиной изобразить смирение, осознание собственных ошибок и, до кучи, полную покорность судьбе. То есть «повесить буйну голову», вжав ее в плечи, и согнуться «крючком», запричитав при этом: «Дяинька, только не бей убогого…»

– Твою ж медь! – изумился Саша, а Док сообщил, что подобной похабени я не иначе как у Тохи обучился, на секретных утренних тренировках.

Но вся эта буффонада была лишь защитной реакцией – слишком нерадостные вещи вчера случились. Вот мы и маскируемся друг от друга, но больше, конечно, от себя самих. Я так вообще не могу уложить в голове, что Шуру убили! Не укладывается – и все тут! Самый из нас опытный, не доверяющий целиком никому, кроме совсем уж своих, привыкший все просчитывать… И какието доисторические полицейские! Да и Тошке сейчас должно быть совсем не сладко – один остался. Я оттого, может, и проспал, что часа два ворочался – переживал.