Перекрестки судьбы
Шрифт:
И все пока было хорошо.
Тиша закончил десантное училище, а в августе восемьдесят четвертого у них еще и дочка родилась.
Верочка.
Крошечная, забавная, единственная…
Даша даже дышать на нее боялась, а Тихон, умиляясь, ласково целовал крошечные пальчики на ручках, гладил ножки и тихо шептал, боясь разбудить ребенка:
– Доченька, моя доченька… Кровиночка.
И не было для них большего счастья, чем такие тихие семейные вечера.
И это умиротворение, эти заботы о ребенке, эти бесконечные семейные хлопоты – все как-то отвлекало
И она надеялась, что беда пожалеет ее, пощадит и обойдет их дом стороной…
Глава 3
Он вошел в темную квартиру и, не зажигая света, упал в глубокое кресло.
Странная, немая тишина висела в воздухе.
Словно умер дождь, уснул ветер…
Словно в целом мире существовал только он.
Он один.
И никого… Нигде…
Мужчина опустил голову, обхватил ее руками и, качаясь из стороны в сторону, застонал.
Будто раненое животное.
Или человек, потерявший что-то очень дорогое и милое сердцу.
На небритую щеку скатилась слеза.
Скупая. Мужская.
Оставив влажный след на подбородке, она упала на светлую рубашку и расплылась, превратившись в бесформенное влажное пятно.
Он долго-долго молчал, задумчиво глядя куда-то в пол. Потом, будто вернувшись в этот мир, поднял голову, встал с кресла и неспешно подошел к огромному зеркалу, висевшему на стене. Мужчина так внимательно разглядывал свое отражение, словно видел себя впервые…
А быть может, он просто искал в себе что-то, понятное только ему одному? Что-то давным-давно потерянное?
Но, как бы там ни было, попытка найти ответ на мучивший его вопрос, похоже, не увенчалась успехом, поэтому он, еще раз на мгновение обернувшись к зеркалу, печально усмехнулся и, обреченно махнув рукой, вышел в другую комнату.
Эта небольшая, но светлая и уютная комната служила кабинетом хмурому и печальному мужчине.
На стенах висели старые фотографии в рамках…
Свидетели радостей и горестей, больших побед и досадных оплошностей, свадеб и похорон, рождений и крестин…
Вся жизнь на виду. Шаг за шагом.
Эти фотографии, сделанные стареньким фотоаппаратом, купленным по случаю на какой-то распродаже, казались и напоминанием, и живым укором ему, давно потерявшему покой.
Уставший от своих переживаний, несбывшихся надежд и неоправданных ожиданий, мужчина подошел к дивану, подвинул поближе к себе небольшую подушку в атласной наволочке и прилег, подложив под щеку ладонь.
Спал ли он? Думал ли? Вспоминал ли?
Кто его знает…
Минуты поспешно уплывали и таяли где-то за горизонтом, секунды старательно отсчитывали мгновения уходящей жизни.
А печальные глаза все глядели и глядели куда-то вдаль.
Может быть, в далекое прошлое?
Ведь именно там иногда кроются причины и источники наших бед и поражений…
…Звук открываемой двери отвлек мужчину от размышлений.
Где-то в прихожей сначала послышались шаги, затем шум воды, очевидно, кто-то пришедший мыл руки, и, наконец, в его комнату заглянула женщина:
– Ты дома?
А я смотрю, обувь стоит, а тихо, словно нет никого… Ты чего тут? Плохо себя чувствуешь?Она встревоженно нахмурилась и подалась вперед, обеспокоенно ожидая ответа.
– Нет, что ты, – он нежно улыбнулся, сразу приободрившись, – не переживай… Все со мной нормально. Просто прилег. Устал немного, день какой-то суматошный выдался. Сейчас встану. Ну а ты как?
– Ничего.
Женщина, облегченно выдохнула, ласково кивнула и, подойдя поближе, присела на краешек дивана:
– Ты голоден?
– Нет. Я обедал в училище.
– Тогда, может быть, чайку? А? Давай заварю свеженького, крепенького, с лимончиком? Хочешь?
Он, улыбнувшись, пожал плечами:
– А что? Это хорошая мысль… Давай. Выпьем чайку, посидим, поговорим…
– Ну и отлично. Тогда я иду на кухню, а ты прекращай хандрить и присоединяйся ко мне. Будем чаевничать…
Женщина, чуть наклонившись, нежно коснулась рукой его щеки, опять отчего-то тревожно вздохнула и отправилась заваривать чай.
Мужчина же, лишь на мгновение прикрыв глаза, тут же поднялся, посидел на диване, повел затекшими плечами и, надев старенькие тапочки, стоявшие рядом, неторопливо двинулся в сторону кухни, где уже призывно шумел закипающий чайник и звенела посуда, приглашая к чаепитию.
Светлая, большая кухня давно стала любимым местом их вечерних посиделок.
Чего только она не видела…
О, чего только не слышала!
А сколько слез было пролито на этом крошечном диванчике! Всего и не перечислишь, да и не надо…
Мужчина, войдя, присел на диван, стоящий у окна, и улыбнулся женщине, заваривающей чай:
– Что, Валюта, устала? Как дела? Как твои больные поживают?
– Ой, и не спрашивай, – она махнула рукой, – и устала, и набегалась, и напереживалась. Всего понемножку. А больные? Что ж… Лежат, страдают, бедолаги…
Валентина подняла большие синие лучистые глаза на мужа:
– Ну а ты? Был в училище? Что твои курсанты?
– О, мои курсанты – это отдельная история! – он рассмеялся. – Стараются, учатся, да трудно им, первокурсникам… Дети еще совсем. По дому скучают.
Разлитый по тонким белым чашкам свежий чай дымился, распространяя вокруг себя чудный аромат, присущий настоящим цейлонским сортам, терпким и вяжущим. Женщина подвинула к мужу наполненную до краев чашку и, заботливо переставив сахарницу к нему поближе, опять внимательно взглянула на седого мужчину:
– Хочешь варенье? Абрикосовое? Или вишневое?
Мужчина улыбнулся:
– А что? Давай… Вишневое. Как раз под настроение…
Валентина, поставив на стол вазочку с вареньем, опять обернулась к мужу:
– Родной, давно хочу тебя спросить… Да не знаю, как…
Он отодвинул чашку подальше от края стола и поднял на нее задумчивые глаза, уже догадываясь о сути ее вопроса:
– Ну что ж… Спроси.
Женщина заметно волновалась.
Она стремительно поправила волосы, смахнула незаметную пылинку с домашнего платья и, собравшись с духом, неуверенно проговорила: