Перекрёстки времени

– Дивоярец!
– изумлённо выдохнула она.

– Во-во, я говорю: шпиона!
– деловито подтвердил дозорный, тыкая добычу в спину кривым дротиком.

– Ой, мама моя!
– радостно завопила женщина, в которой Лён едва признал Мару, и выбралась на берег, вытирая фартуком руки.
– То ж дивоярец! Да что ж ты долго так не шёл?! Тебя ж девушка твоя заждалась вся!

– Кто?!
– обалдел Лён.

– Да ж Наташка!

К нему бежали с радостным гамом ребятишки, мужики, женщины, приковылял с палкой Ровник. А он ошалел настолько, что даже слов не находил, только пытался отыскать среди визжащей толпы Мару: что это она такое сказал, он не ошибся? Она точно сказала: Наташка?

Вот она пробилась сквозь толпу, раздавая затрещины направо и налево, охаживая кой-кого мокрой сорочкой, а остальные висели у неё на плече.

– Пошли орать!
– сурово высказалась женщина, - Он к вам пришёл, что ли? К Наташке он пришёл! Пошли, Лён, я провожу тебя к барыне в дом. Она не тут, не в деревне: не любит запаха рыбьих потрохов!

– К барыне?
– ещё больше обалдел дивоярец.

– Ага!
– деловито подтвердила Мара, - Я вон ей бельё стираю. Она нас научила варить мыло. Уж и штука, я тебе скажу!

Мара была уже не та робкая женщина, безумно боящаяся за своего отважного мужа - она раздалась, отъелась, сделалась румяной, загорелой, и характер у неё изменился: стал более решительный. Она разогнала мужиков и детишек, властно отпёрла в сторону женщин и единолично распоряжалась обстановкой.

– Я горничная у барыни, - охотно объясняла пышная деревенская матрона, - сорочки вот стираю, еду ношу. Не выносит Наташка сырого духу рыбьего. Сидите все тут, лабазники! Не шастайте за мной! Сказано: барыня не любит шуму!

– Сидит, читает книжки, - пояснила она гостю.

Под умильными взглядами всей деревни важная Мара повела гостя дальше в лес.

– Вот тут мы ей построили дворец, - объясняла она на ходу, чем окончательно загнала дивоярца в состояние глубокого опупения.

– Да, ещё она бабам показала как надо шить трусы, - вспомнила Мара ещё один подвиг барыни.

Дивоярец выпал в осадок.

– А это мой лифтончик с кружавами, - охотно показала женщина через вырез грубой серой сорочки топорно сшитый лифчик.

Дворец располагался на нижних ветвях большого дуба и был крепко связан из жердей, поверх крыт дранкой, на коньке красовался щучий череп с пастью, полной острых зубов, кривая дверь прикрыта шторкой, сделанной из тонкой щепы, поверх нарисован охрой здоровенный смайлик с улыбкой. Дверь выходила на обрубленный конец ветви, который как бы выполнял роль порога. Лестницы к жилищу не было.

– Наташка, к тебе Лён явился!
– громко крикнула Мара наверх.

– Давай его сюда!
– отозвался изнутри знакомый голос.

– Ты, батюшка, прыгай прямо к порогу, - посоветовала горничная и с довольным видом сложила на грубом переднике руки.

В один момент он совершил прыжок и очутился прямо на ветви, перед шторкой, прикрывающей низенькую дверь.

– Гм, - подал он звук.

– Входите!

Отодвинув шторку, он вошёл и увидал Наташу. Она сидела на корявой табуретке и, задрав ногу на стол, штопала кружевной чулок.

– Ба, какие люди, - сказала она, перепиливая нитку большим ножом.

ГЛАВА 6

– Я тут в стороне поселилась, - стала объяснять она, - духу сырого рыбьего не переношу, знаешь ли.

– Уже слышал, - молвил дивоярец, отыскав ещё одну табуретку и устраиваясь на ней, поскольку потолок дворца был слишком низок, к тому же, под застрехой висели веники из пижмы.

– От мух, - пояснила Наташа.

Была она одета с комической роскошью: платье явно городского типа, но слишком архаичного фасона, будто купеческое. Материал богатый, но кое-где с пятнами и даже дырками. Чулки кружевные, но явно потеряли цвет от стирки. Шёлковые туфли утратили вид. И только волосы Наташи, её красно-медная грива горела ярким, сочным цветом. Лицо у неё чуть загорелое, с прекрасным румянцем, и вся она так же хороша, как нереальна в этой обстановке.

– Я многому их тут научила, - деловито излагала бывшая школьная подруга, объясняя совсем не то, что жаждал слышать Лён.

– Мыло варить научила - надо же чем-то бельё стирать!
– рассудительно продолжала она.

– Слышал.

– Варить брагу из дички, носить трусы.

Он кивал, во все глаза разглядывая её.

– Крутить папиросы.

– ?!!

– Ну, это необязательно, - отмахнулась она.

– Наташа...
– начал он.

– Вообще-то я не Наташа. Это я только так, перед ними назвалась, чтобы ты меня нашёл. Я знала, что ты сюда вернёшься, и надеялась, что не слишком долго буду ждать. А тот тут, в деревне, одичаешь. Дворец-то у меня, сам видишь, типа летней фазенды. Зимой-то тут не больно поживёшь, а то придётся снова отправляться на поиски задрипанного королевства и притворяться принцессой.

– И кто же ты?
– совсем растерялся он. Знал ведь об авантюрном характере своей подруги, но чтоб так!

– Меня зовут Лиланда, - сказала она чётко и раздельно, глядя ему прямо в зрачки своими необыкновенными зелёными глазищами.

– Лиланда, - повторила она, словно внушала.
– Я больше не Наташа, в этом мире я Лиланда.

– Откуда ты взяла такое имя?!

– Неважно, но впредь ты должен звать меня так, друг Румистэль.

– Я тут с апреля месяца, когда мы с тобой расстались, кое-что обнаружила, - она показала своей прекрасной рукой в слегка драных кружевах на скромную полку с книгами.

Да, он слышал: Мара говорила, что барыня читает книжки.

– Не знаю, случайно оно или есть в этом какая-то логическая закономерность - мне лично наплевать на это!
– но однажды в городском архиве я нашла интересные материалы. Тогда я наряжалась бедным студентом, подрабатывающим ночами, чтобы не привлекать к себе внимания: учёных женщин тут не жалуют. Хотела сгоряча поднять феминистское движение, да плюнула: больно много возни. Студентом - проще. Кое-что я там упёрла, чтобы каждый день в библиотеку не шататься - надоедает, знаешь, ли бюст прятать. Да и вообще, тамошний бургомистр оказался любителем мальчиков. Чёрт, до сих пор нога болит, как вспомню, что врезала ему по жирным яйцам, как он, мерзавец, нащупал мои ягодицы!

– Ну вот, - сказала она, изящно перегибаясь назад в талии, чтобы достать одну из книг с полки, при том деликатно вытянув ножку в драной туфельке в сторону дивоярца - явно для равновесия, - это мемуары одного замечательного человека, который служил секретарём при герцоге, не скажу каком, а до этого был славным лучником, пока не лишился левой руки. Было сие достаточно давно, и история о том уже забыла. Фолиант пылился в библиотечном запаснике и его уже собирались отправить ффтопку, пока черви его не сожрали. Но внучек архивариуса был любознательный пацан и любил книжки с картинками, а в этой книжке картинок полно: наш лучник был очевидцем знаменательных событий и вдобавок талантливым художником, мир праху его. Он рисовал прекрасные карандашные рисунки, думал освоить литографию и продавать эстампы, но не вышло - не оценили. Идея заглохла на корню. А жаль: он написал величественную героическую эпопею о времени блокады Дерн-Хорасада. Белым стихом, между прочим. Ты дёрнулся, дружок? С чего бы это? Белый стих не любишь? Ну, ладно, я продолжу. Господи, когда здесь появится свой Гуттенберг?! Ну нельзя же так бессовестно тормозить процесс развития цивилизации! Все книги рукописные - кошмар! Я чувствовала себя преступницей, когда попёрла из библиотеки это антикварное творение. А, впрочем, дурак бургомистр всё равно собирался его пожечь - какой урон для истории Селембрис! Спасибо вам, дивоярцам: вы цените прекрасное.