ПереКРЕСТок одиночества

– Он самый! Лучший! Из лучших! Спартак – чемпион! – категорично заявил дед – Как он там? Впереди всех? Как всегда?

– Вроде играет – пожал я плечами и пояснил – Не фанатею от футбола. Поэтому не в курсе.

– И к чему тогда живешь? – дернул щекой с пластырем собеседник – Жизнь впустую! Подарок!

– Подарков не будет – повторил я – Обмен возможен. Торг возможен. Я за любую сделку. Кроме такой, где я что-то отдаю и ничего не получаю взамен.

– Ну-ну, труповоз – процедил старик, недобро глядя на меня – Дерзко начал. А как закончишь?

– Посмотрим – отозвался я со спокойной улыбкой.

Заметив, как старик глянул на потолок, склонил голову прислушиваясь, предположил, что вот-вот встреча завершится. Сколько времени прошло? Минуты четыре? Пять?

Отшагнув от окна, сосредоточил внимание не на старике за стеклом, а на самом окне, на самом стекле. Вот это что вон там? С краю стекла?

Несколько размазанных кругляшей. Фиолетовые разводы. Вернувшись к окну, пригляделся, мазнул пальцами.

Ясно.

К стеклу прижимали смазанную чернилами печать. Делали на стекле оттиск. Пешку сюда прижимали. Я даже различил цифру восемь в центре. На стекле старика никаких оттисков незаметно. Либо он стекло протирает частенько – прямо во время встреч – либо у него нет печати.

– Чего выискиваешь? – рявкнул недовольно старик. Понять его раздражение можно легко – собеседник игнорирует его, таращится на окно, что-то щупает.

– Просто осматриваюсь – успокоил я деда – А почему труповоз? У меня мертвецов в камере нет.

– Зато на крыше полно! Гляди! – палец старика ткнулся в стекло, угодив точно в мутный тягучий ручеек.

Я всмотрелся. В горле возник брезгливый комок – внутри мутного желтовато-красного ручейка копошились мелкие черви. Опарыши, кажется. А еще там медленно-медленно скользил человеческий ноготь.

– Твоя келья долго внизу неживой болталась, салага – хохотнул старик, поглаживая значок с эмблемой Спартака – Немало мусора и трупов на нее набросали, прежде чем рычаги ее ожили, и она подниматься начала. Да и сейчас ты невысоко поднялся! Трупопад продолжается!

– Да и вы со мной на одном уровне – вздохнул я участливо, не выдавая своего неведения и удивления его словами – Выше никак не смогли?

– Умолкни! – трость с лязгом ударила по стеклу – Я был так высоко, что ты и представить не можешь! АХ! – старик схватился за уши, трость со стуком упала на пол – Не кричи! Не шепчи! Не кричи!

За стеклом корчился и кривлялся древний дед, колотя себя по ушам ладонями. Я в полном шоке застыл и молча смотрел. Не каждый день видишь припадок безумия.

– Ах! – с хрипом старик последний раз шлепнул себя по уху, утер ладонью рот, глянул на меня – Тебя ждет то же самое! То же самое! Подарка не будет, значит?

– Не будет – качнул я головой с сожалением – Сам гол как сокол. Тут не до подарков.

– Порассказывай – усмехнулся тот, глядя на мой клеенчатый плащ – Гол как сокол… как же! Тут до тебя тот еще богатей жил! Да помер.

– Помер – кивнул я – Красивый значок. И шарф как новенький. Да и футболка яркая. Откуда такая красота?

– Выменял! Дорого взял! Того стоит! Спартак! Всегда впереди! – с трудом подобравший трость дед гордо выпятил грудь.

– Понятно… А сами-то вы тут давно?

– Тридцать восемь годков! – со страшной для меня уверенностью заявил старик – Вот сколько! Еще два годика продержаться – и все!

– Что все? – живо заинтересовался я, но ответа не получил – стальная плита с лязгом захлопнулась, отрезав от меня собеседника.

– Тьфу! – сплюнул я, глядя на железную плиту.

М-да…

Беседа сумбурная, короткая, но информативная.

Зябко поежившись, я заторопился к перекрестку, старательно игнорируя звучащий в ушах тихий неразборчивый шепот.

И старик про шепот вон как кричал. Вон его как корежило. К этому я еще вернусь.

Пока же меня интересовало другое – старик говорил, что до меня тут служил богатей. «Тот еще богатей» - вот его точные слова. Откуда он узнал, что за крест к нему сейчас «причалит»? Ведь нет никаких опознавательных знаков у окна. Нет никаких индикаторов. Просто звучит гонг, мигает зеленый свет – и все. Я дернул за рычаг. Плита поднялась. Окно открылось. Мы друг друга увидели.

Клеенчатый плащ – очень приметная одежда. Это первое что бросается в глаза – тем более что по словам старика раньше он встречался с моим предшественником. Но этого мало. Я отчетливо видел – старик с самого начала ожидал увидеть кого-то другого. Того, с кем еще ни разу не встречался. Он ожидал увидеть новенького. И ожидал получить подарок.

Если выжать суть – он знал, что к нему «причалила» келья старого знакомца еще до того, как открылось окно и он знал, что увидит за стеклом зеленого новичка. И был уже готов предстать пред ним во всем великолепии и сходу потребовать подарок пощедрее и из «новья».

Вот зацепка!

Я снова вспомнил облик старика.

Он приоделся заранее. Ключевое слово – заранее. Прямо значительно заранее.

Помимо одежды – пригладил волосы. Возможно, побрился – пластырь на щеке.

Учитывая мучающую его боль в спине, трость и почтительный возраст, он вряд ли способен бегать. И потому, услышав гонг, он никак не мог успеть переодеться, побриться, причесаться, прибыть к окну и дернуть рычаг за столь маленький промежуток времени. Да даже я бы не успел! Побриться – так уж точно! Остальное – может быть. Если очень сильно постараться. Но не когда мне восемьдесят лет.

Сколько времени нужно человеку с жуткими болями в спине и в глубоких годах, чтобы привести себя в порядок и переодеться? Ну… если все лежит наготове, если дело привычное, то можно уложиться в десять минут. Не меньше.

И какой отсюда вывод? А такой, что старик стопроцентно знал о скором причаливании соседа. И неспешно приготовился. Дошаркал до окна. Дернул первым за рычаг. И встал в эффектную позу.

Как он мог знать о моем скором «визите»?

Повернувшись, я глянул в голову креста. На рычаг и мощную стальную плиту с нарисованным на ней глазом. Ладно… ладно…

Что еще по старику?

Бывший тяжелоатлет. Принимал участия в соревнованиях. Получал медали и грамоты. В молодости наверняка здоровенным быком был. Сорвал спину. Теперь мучается. Не может получить квалифицированной медицинской помощи. Не может получить сильнодействующих обезболивающих. Его жизнь ад наполненный постоянной болью с редкими блаженными затишьями. Он фанат футбольного клуба Спартак. Он выходец из СССР. Он пробыл в одиночном заключении тридцать восемь лет.

Тридцать восемь лет…