Перелом

Так… с западным направлением немного разобрались, дело пошло, теперь надо было прикрыть тыл мглинского фронта. Там было посложнее — с юга силы не снимешь — они убивали тех, кто оказался в свежесклепанных котлах. С северо-запада пути были забиты теми, кто шел к Хотимску, и больше там пока не протащишь — ни по железке, ни по дорогам. Оставались силы, что располагались в Гомеле, Новозыбкове, Клинцах и Унече. Оттуда тоже никого снимать не хотелось бы, но пока многие мобилизационные батальоны находились на севере — у Жлобина, того же Кричева — до этого мы держали их там на случай прорыва рославльских немцев на северо-запад, через Рославль к Смоленску — так что быстро на них рассчитывать не приходится — им ведь придется сняться с места, обогнать рославльских немцев, и затем довернуть на восток, чтобы встать у них на пути. Остальных пока можно было не рассматривать — они располагались далековато от железных дорог, и быстро выйти к местам погрузки не смогут, а счет шел на часы — до выхода в наш мглинский тыл немцам оставалось часов десять пешего шага, а если сформируют мобильную группу — то три. На этот случай по более-менее проходимым дорогам дежурили несколько пар штурмовиков — и в качестве разведки, и в качестве первой противонемецкой помощи.

Но тем не менее вся территория пришла в движение — из Унечи и Клинцов на север были отправлены по железной дороге по одному мобилизационному батальону — час на погрузку, час по железке и два часа на северо-восток вдоль Ипути — немцам идти туда часов шесть, должны успеть. Из Новозыбкова никого не трогали — им предстоит разбираться с танковой дивизией, а вот из Гомеля спешно снимали девять мобилизационных, мотопехотный и танковый батальоны, причем бронированным частям дали зеленый свет везде — и на погрузке, и на железной дороге, так что, погрузившись за полтора часа, в десять вечера шесть эшелонов друг за другом двинулись сначала на восток, а затем на север, с расчетным временем прибытия на предполагаемые позиции где-то к полуночи — на пару часов позже, чем туда прибудут мобилизационные батальоны из Унечи и Клинцов. А с севера страгивалась в сторону Гомеля масса мобилизационных батальонов, чтобы залатать бреши в нашем фронте и укрепить стенки образовавшихся котлов — немцы уже начинали рыпаться в направлении своей танковой дивизии. Но за всеми этими перемещениями следили уже штабные офицеры, а мы продолжали планировать по другим участкам.

С немецкими танкистами ситуация немного прояснилась в девять вечера. От деревни Репки, расположенной в восьмидесяти километрах к югу от Гомеля, они прошли сорок километров на восток и у Городни разбили наш мобилизационный батальон, перерезали железную дорогу и стали вливаться внутрь образовавшегося было котла, попутно оттесняя остальные наши батальоны на юг и на север — расширяли пробитый коридор. Попытки частью сил атаковать Щорс, расположенный в двадцати километрах к югу, были остановлены нашими мотопехотными батальонами, танковой ротой и заболоченными берегами Турчанки — там уже действовали наши танковые дивизии и мотопехотные батальоны, что шли в прорыв с самого начала, поэтому разбить нашу южную группировку с наскока у немцев не получилось. Немцы, похоже, не очень и пытались — потеряв три танка, они быстренько уступили позиции подошедшей пехоте, а сами направились догонять основные силы танковой дивизии, что шла на северо-восток. Ну, так мы предполагали — местность к югу от железной дороги Гомель — Новозыбков имела довольно плотную дорожную сеть, но вот сама дорога была прикрыта лесным массивом и реками с заболоченными берегами, где танкам будет не развернуться. Поэтому им и пришлось пилить еще шестьдесят километров на восток. В этот день они дойти не смогли — еще бы — получалось более сотни километров — не те дистанции, чтобы проходить на Пантерах за день. Были бы у них четверки — все было бы нормально — их отработанная конструкция была почти что эталоном. Сыроватые же Пантеры ломались слишком часто, чтобы обеспечить нормальную подвижность, сравнимую хотя бы с нашими танковыми частями. И в этой дивизии Пантер было половина — не бросят же они на дороге шестьдесят процентов своей ударной мощи. А к ночи мы уже довольно сильно укрепили оборону западнее железной дороги на участке Климово-Ропск, что в тридцати километрах на юго-восток от Новозыбкова — именно там был наиболее удобный проход на восток для крупных танковых сил — несколько параллельных дорог позволяли распараллелить продвижение дивизии, одновременно выйти к нашей обороне и слитно атаковать на всем участке, так что резервов нам может и не хватить, да еще эти дороги давали немцам возможность поменять направление атаки некоторых рот — просто идеальные условия для подвижных соединений. К сожалению, железная дорога проходила западнее реки Ирпы, поэтому нам не удавалось прикрыться ее берегами и вместе с тем сохранить под контролем дорогу, а она нам нужна. Пришлось строить оборону из расчета того, что будем отражать атаку танковой дивизии и неизвестного числа пехоты практически в чистом поле — на холмах и перелесках.

Но чем плохи танковые дивизии врага — он может быстро перебрасывать их в любом проходимом направлении, тогда как ты должен держать на всех возможных направлениях силы, достаточные для отражения мощной атаки. И особенно сильно это усугубляется, когда ты держишь внешний периметр, а враг действует изнутри, по коротким коммуникациям. С этой дивизией и была такая проблема — немцы не пошли на восток, а, пока отвлекали наше внимание атакой на юг в направлении Щорса, завернули основные силы на север, прошли двадцать километров за спиной своих войск, державших западную сторону котла, и ударили в направлении обратно на запад, перерезав железную дорогу у Воздвиженского. Но на этом они в этот день не остановились, а прошли еще двадцать километров на север и снова перерезали железную дорогу в районе Тереховки. Наша сплошная оборона вдоль железки, что до этого удерживала внешний западный фронт и внутренний восточный фронт котла, превратилась в набор стежков длиной пять-семь километров и шириной километр-два от силы. К этому моменту оборону там держали уже пехотные или даже мобилизационные батальоны, поэтому-то немецким танкам удалось продавить их оборону. А в промежутки между стежками сразу пошли немецкие пехотные батальоны, закрепляя коридоры внутрь самого большого котла Гомель-Новозыбков-Шостка-Щорс. Занятые прежде всего проталкиванием на юг подвижных соединений, мы не успели как следует закрепить его стенки, чем немцы и воспользовались. Самое поганое, вместе с танковой дивизией шло чуть ли не тридцать бронированных ЗСУ-20-4, поэтому штурмовики не смогли как следует отработать по танковым колоннам и атакующим порядкам, и удар пришлось отражать пехотным батальонам — хорошо если обычным пехотным, но были и мобилизационные. И немцам это удалось в том числе и потому, что мы их просто потеряли. Фрицы сбили под Гомелем еще два наших высотника, штурмовики были отогнаны бронированными зенитками, и в дополнение ко всему, немцы смогли заглушить на несколько часов наши радиостанции. Быстро учатся, гады. Так что пехота некоторое время сражалась практически в одиночку. И неплохо себя показали даже мобилизационные батальоны, которые мы уже начали называть легкими пехотными — все-таки они существуют уже три месяца, пора называть их уже по взрослому.

Тем более что к концу лета у нас сложилась своеобразная иерархия сухопутных войск. Самыми мощными подразделениями были танковые батальоны — две танковые роты, рота САУ, рота ЗСУ, три мотопехотные роты полностью на БМП, ремвзвод, санвзвод, взвод связи, обоз исходя из одной заправки, двух боекомплектов и еды на неделю — всего двадцать танков, десять САУ, шесть ЗСУ, тридцать БМП, под полсотни вездеходов, с личным составом в семьсот человек. Длина батальонной колонны составляла два километра.

Танковые батальоны, сведенные в дивизии, не имели своих ремвзводов и САУ, лишь три ЗСУ, по штуке на роту, зато имели по три танковые роты. Батальон САУ, батальон ЗСУ и полк минометов 120мм были средствами комдива, которыми он усиливал важные точки боя — эффективность использования техники повысилась. И еще три отдельных мотопехотных батальона, как средство удержания флангов на время атаки и выставления противотанковых рубежей, развития атаки и первоначального закрепления. Ремрота, понтонно-мостовой парк, обоз увеличенного состава — две заправки, четыре боекомплекта и еды на две недели, рота связи — все это также находилось в ведении комдива. Это позволяло ему маневрировать силами и более усиленно подпитывать тем же топливом те подразделения, что шли, например, в обход, а не придерживали фрицев по фронту — этим, наоборот, требовалось больше боеприпасов. Длина дивизионной колонны составляла уже двадцать километров, личного состава — пять тысяч человек. Всего к концу лета у нас было семь танковых дивизий и сотня отдельных танковых батальонов, с общим количеством бронетехники почти в три тысячи танков, по полторы тысячи САУ и ЗСУ и более четырех тысяч БМП, с количеством личного состава более ста тысяч человек. Это не считая полтысячи танков, САУ и БМП в учебных частях.

Следом за танковыми частями наиболее мощными были мотопехотные батальоны — фактически те же, что и в танковых батальонах, но уже с двумя ротами САУ и двумя ротами ЗСУ, которые, напомню, были не только средством ПВО, но и противопехотным средством. Назначение мотопехоты — идти вслед за танковыми частями и закреплять захваченные позиции, держать контрудары и попытки прорыва. Их пока в дивизии и полки не сводили, оставив отдельными подразделениями, которые придавались отдельным направлениям, где шло наше наступление или, наоборот, ожидалось немецкое. Мотопехоту мы рассматривали прежде всего как мобильные противотанковые средства. В двухста батальонах было по четыре тысячи САУ и ЗСУ, шесть тысяч БМП и под двести тысяч личного состава.

Третьим по иерархии силы были пехотные батальоны. В них только одна рота была на БМП, прежде всего в качестве мобильного резерва. Две остальные роты — на вездеходах. Взвод САУ, взвод ЗСУ, обоз из десяти вездеходов. И все. Зато все пехотные батальоны уже были сведены в дивизии — надо было растить командиров, поэтому более чем половина комдивов были пока "и.о.". И вот в дивизиях были свои средства усиления — батальон САУ в тридцать машин, батальон ЗСУ — тоже в тридцать, обоз — уже на колесном транспорте. Пехотные дивизии предназначались для прочного занятия обороны — почти такие же маневренные, как и мотопехотные батальоны, они могли подойти часа через три и сменить в обороне мотопехоту, чтобы та шла дальше. И таких дивизий у нас было сто пятьдесят — под полмиллиона личного состава.

Ну и последние — легкие пехотные батальоны, бывшие ранее мобилизационными. Они передвигались на грузовиках, которые им придавались только на время маршей. И только на уровне полка появлялась мотопехотная рота "облегченного состава" — одна БМП и два вездехода на взвод. На этом же уровне находились и четыре САУ. Ну и, как я ранее говорил, сами роты были хотя численностью и под сто пятьдесят человек, но все-равно слабее предыдущих — снайпера — на роту, пулеметы — на взвод, миномет 60мм и СПГ — тоже по одному на роту, а не в составе взвода усиления, как в пехотных ротах. Это были части заполнения территории и, если совсем уж припрет — оборона какого-то участка фронта. Но, самое главное, это были учебные части для комсостава. Их мы не сводили в дивизии, оставив пока на полковом уровне, и получили девятьсот полков, миллион восемьсот человек личного состава.

Итого, в сухопутных частях у нас служило два с половиной миллиона человек. Еще где-то двести тысяч — в авиации, сто тысяч — в радиотехнических войсках, пятьдесят — в ракетных ПВО и около двухсот тысяч было связано с морем. По бронетехнике у нас был явный перекос в сторону САУ — на три тысяч танков у нас приходилось четырнадцать тысяч САУ. И это неудивительно — мы как начали устанавливать все хоть как-то пригодные для ПТО стволы на гусеничные платформы, так и не прекращали этого делать. Далеко не все имели противоснарядное бронирование, как минимум половина была с тонкой, противопульной броней. Но и их мы понемногу модернизировали, наваривая дополнительные лобовые плиты. И ЗСУ было столько же. Это таким образом моя паранойя по поводу ПТО и ПВО проявилась во внешнем мире. Ну а восемнадцать тысяч БМП и под тридцать тысяч вездеходов ее лишь немного оттеняли. Как и сто тысяч крупнокалиберных пулеметов, что мы старались поставить на все, что ездит. Хорошо еще, что на ЗСУ не стали ставить — это был бы уже явный перебор. Зато, с учетом БМП, у нас было тридцать пять тысяч противотанковых стволов, а ЗСУ и крупняк давали более ста тысяч огневых точек противовоздушной обороны, да и по наземным целям бойцы стреляли из них с удовольствием.

То есть войск вроде бы было достаточно. Вот только на южном фронте их было меньше трети, а остальные либо держали западный и прибалтийский фронты, либо, как большинство легкопехотных полков, проходило слаживание в глубине территории. А в связи с началом прорыва немцев между Брянском и Гомелем, затем с его купированием и последующим наступлением на юг, у нас образовалось много дополнительных периметров, по которым шли бои. Рославльский, в связи с началом прорыва немцев на юго-восток, постепенно сдувался, но до этого он был длиной сто сорок километров. В сорока километрах на юго-запад от него — брянский — общей длиной шестьдесят километров, в двадцати километрах на юго-запад от него — клетский, почти квадрат периметром восемьдесят километров, в тридцати километрах на юго-запад от него — мглинский — сто километров, в десяти километрах на юго-восток — унеча-почепский — сто пятьдесят километров, переходящий на юге в стародуб-новозыбкоский — еще двести километров, в десяти километрах на запад — гомель-новозыбковский — сто шестьдесят — именно его вскрыла немецкая танковая дивизия, в десяти километрах на юго-восток от него — щорс-семеновка-шостка — сто двадцать. Мелочевку восточнее можно не считать — там на несколько мелких котелков приходилось уже не более сотни километров периметра. А еще внешний периметр в пятьсот двадцать километров. Так что наш аккуратный фронт длиной двести пятьдесят километров, каковым он был на начало июля, к концу августа превратился в набор котлов и внешнего обвода длиной полторы тысячи километров — сначала немцы взломали наш фронт и влезли вглубь нашей территории, а потом мы нарезали их силы вторжения на пять кусков, да еще рывком на юг добавили два больших и около десятка малых, а в довесок получили еще восточный фас против курско-орловско-белевской группировки.